— Отчего же? Вполне. Если вас интересует его дочь — это другое дело. Протеже в группу переводчиков составил ей я. Ей вменялось познакомиться с вами во что бы то ни стало.
— И все же отец интересует больше, — настаивал Судских.
— Кремлевский астролог, — сжато ответил Гуртовой. — Личность малоизвестная. Знаю только, он умер в один день с Кагановичем.
— Есть определенная связь?
— Возможно, — поджал губы Гуртовой. — Подробнее давайте поговорим об этом через месяц. Я хочу соблюсти условия нашего договора. Пока не время.
Ответ исчерпывающий. Раскрываться ран] ше времени Гуртовой не хотел, в исход лечения верил мало, торопиться незачем.
Но теперь было с чего начинать!
Выяснение личности Сладковекого Судских возложил на Бехтеренко, себе же отвел участок более интимный — через Любашу. Может быть, она не знает, чем занимался ее отец, но вехи жизни знала вполне.
Они созвонились. Любаша страшно обрадовалась ему.
— Я совсем не надеялась больше увидеть тебя! ли — Почему? Я вроде на юного ловеласа не похож, — возразил Судских с усмешкой.
— Влюбленную женщину не обманешь. Тебе искренне хочется видеть меня? Или…
— Очень, Любаша, — остановил ее Судских. — Как, скажем, сегодня? Ты располагаешь временем?
— Давай завтра? Я сегодня не совсем здорова. А завтра я тебя такими вкусными штучками накормлю! — промурлыкала она, и Судских не стал настораживать Любашу настойчивостью.
Что некоторое время занимало его мысли, так это разность оценок личности Любаши. Жена считала ее потаскушкой, аферисткой и в грош не ставила. Женская логика при оценке соперниц. Он же знал ее как человека, понимающего искусство, начитанную, умеющую создать уют и найти путь к сердцу мужчины. Так-то оно так, но его сударыня зрила в корень: не связывайся — сучка, и делиться тобою с ней не собираюсь — все мое.
К его удивлению, позвонил Бехтеренко и сообщил, что по Сладковскому он отработал. Часа не прошло!
— Как ты так быстро умудрился, а, Святослав Павлович? — не скрывал удивления Судских.
— Сам удивляюсь. Из двух разных половинок один зипун сшил. Сладковский непосредственно участвовал в поиске библиотеки царя Грозного по личному распоряжению Берии. Кстати, Смольников подтвердил: в семнадцатом веке книги находились в Выксунском женском монастыре.
— Выксинском, может? — поправил Судских.
— Именно Выксунский, — настаивал Бехтеренко. — Хотя грамотнее говорить, как вы сказали. Это от Петра Первого пошло. Он затеял в Выксе металлургический завод ставить, и «выксинский» ему не понравилось. Выксить на старом жаргоне — врать без оглядки. И в точку. Более бессовестных вралей, чем в Выксе, по всей Руси нет. Видно, определенные факторы местности сказываются. Водичка там с большим содержанием железа, на психику давит, так Гриша Лаптев сказал. Вот так царь Петр хотел хоть чуточку изменить характер ее жителей, — со смехом рассказывал Бехтеренко. — Заводчик Першин клялся Петру поставить завод к следующей осени и обманул. Еще раз клятву дал на кресте и опять обманул. Третьей клятвы Петр не дождался. Умер. Но женский монастырь частично разгромил, отдавая его земли заводу. Дело в том, что в этот монастырь Романовы заключили мать царевича Дмитрия, а Петр, как и все Романовы, люто ненавидел все, связанное с их восхождением к власти. Богатый монастырь захирел, монашек большей частью развезли по другим обителям, тогда и книги исчезли. Смольников установил дальнейшую судьбу игуменьи монастыря. Она скончалась в тоске на Рязанщине.
— Почему в тоске? — зацепился за неординарное сравнение Судских. Хотелось расшифровки.
— А на это есть подлинный синодальный документ. За хранение непотребных книг игуменью Параскеву от Церкви отлучить, пытать нещадно, куда эти книги делись. Параскева тайны не открыла. Их дальнейший след обнаружился случайно, тут нам Виктор Вилорович помог. В архивных документах нашли донесение уполномоченного ОГПУ по Рязанской области о том, что дом купца первой гильдии Боголепова в Сарае, где умерла Параскева, снесен в 1878 году и при сносе обнаружен тайник с древними книгами, которые отдали на изучение некоему Петухову Л.Д. Видимо, ему грамотешки не хватало, и он повез книги в Москву. Так писали «Губернские ведомости». В Москве Петухов остановился в доме госпожи Тумовой, а дом этот сгорел в одночасье на второй день по приезде Петухова — так похихикивала газета, намекая на невезенье Петухова. Скорей всего Петухова в Рязани недолюбливали за гонор. Но книги он спас. На пожаре простудился и вскоре умер. Госпожа Тумова обвинила в пожаре Петухова — курил в комнатах — и книги забрала себе в качестве компенсации за ущерб и продала за сто рублей шведу Эрику Густавссону.
— Кому? — резануло слух Судских.
— Густавссону. Знакомое имя?
— Очень знакомое. Продолжай, Святослав Павлович, — навострил уши Судских.
— Эрик Густавссон постоянно проживал в Москве и слыл знатоком российских древностей, даже не польстился на высокую должность в Петербурге. Умер он накануне первой русской революции. Его сын, Свен Густавссон, собирался выехать в Швецию сразу после смерти отца, но по каким-то причинам дотянул до Октябрьского переворота. Есть даже документ о разногласиях с российской таможней: часть багажа, предназначенного к вывозу в Швецию, запрещена в 1905 году. В том числе книги.
— Ты думаешь, те самые? — спросил Судских.
— На сто процентов. Свен Густавссон, умирая в 1923 году, завещал эти книги, которые оставались в Москве, своему сыну Адольфу. Об этом в ГПУ знали и, когда Адольф Густавссон прибыл в Россию в качестве инженера фирмы «Сименс— Шукерт», за ним установили плотное наблюдение, но безрезультатно. Никаких книг он не разыскивал и уехал обратно в Швецию после крупного процесса по делу «Метро-Викерс», а в 1959 году появился его сын Якоб. Вот он-то интерес к книгам проявил и попал в поле зрения КГБ.
— А дети у него были?
— Двое. Сын Улаф, который работал при посольстве Швеции, и дочь. Она в Россию не выезжала. Что интересно, Михаил Сладковский работником МГБ и КГБ никогда не числился, но результатами поиска книг интересовался в первую очередь. Отчеты попадали ему в Президиум Верховного Совета. Есть расписки в получении документов, — завершил рассказ Бехтеренко.
— Обожди-ка, Святослав Павлович, — попросил Судских. — По другим сведениям в отправке книг на «Саломее» в 1928 году участвовал Сунгоркин. Адольф Густавссон выехал назад в Швецию в том же году и книг не вывозил, а сын его возобновил поиск в 1959 году, и это были те самые книги, которые интересуют нас. Его сын Улаф, судя по некоторым данным, поиск продолжил. Он познакомился с дочерью Сладковского, женился на ней, увез в Швецию, но через год развелся с ней. Видать, Любовь Сладковская о книгах ничего не знала. Давай подведем итог. А: книги могли вывезти на «Саломее». Б: возможно, вывезли не те книги.
— Подождем сообщений от Бурмистрова, — мудро рассудил Бехтеренко. — Ждем сообщений со дня на день. О самом Сладковском интересно узнать?
— Еще как. Слушаю внимательно, — ответил Судских, отметив про себя, что Бехтеренко ни одним словом не упомянул о его знакомстве с дочерью Сладковского.
— Прежде всего это родственник Лазаря Кагановича.
— Для начала весело, — усмехнулся Судских.
— Точно так, Игорь Петрович. Их было несколько, таких родичей, кого он просил сменить фамилию. Писатель Пистер — Пинхос Менделеевич Каганович. Моисей Менделеевич, стай-ший Сомовым. Пистер и Сомов были репрессированы в 1949 году и умерли на Колыме, оба в 1950 году, а Моисей Менделеевич, он же Михаил Сладковский, благополучно пережил родственников. В аппарате Совнаркома он работал протоколистом до 1931 года, а в 1938 году возглавил специальный архив. Знаете, кто протежировал ему? Кто высоко взлетел в том году?
— Берия? — догадался Судских.
— Именно! Он же поспособствовал его переводу в аппарат Президиума Верховного Совета и готовился сменить Георгадзе. Однако в это время его отношения со Сталиным разладились, и Сладковскому пришлось довольствоваться местом референта-архивариуса. Но все равно и тут много интересных деталей. Оклад Сладковского был выше оклада любого министра, он разъезжал на «Чайке», имел правительственную дачу. Сладковский был единственным из мелкой сошки, кто раз в три месяца посещал кабинет и дачу Сталина. А если Сталин уезжал отдыхать на юг, туда обязательно выезжал Сладковский.
