— Очень интересные новости, — объявил Клавдий. — Но ты должен обещать, что никому ничего не скажешь.
Цицерон жестом предложил ему сесть.
— Ты же знаешь, что я умею хранить тайны.
— Это тебе действительно понравится, — сказал Клавдий, усаживаясь. — Сногсшибательная новость.
— Надеюсь, что ты меня не разочаруешь.
— Ни за что, — Клавдий подергал себя за бородку. — Повелитель Земли и Воды разводится.
Цицерон сидел развалясь в кресле с полуулыбкой на лице — его обычная поза, когда он слушал Клавдия. Однако сейчас он медленно выпрямился.
— Ты в этом совершенно уверен?
— Я только что услышал это от твоей соседки — моей очаровательной сестрички, которая, кстати, шлет тебе привет, — а она получила это известие со специальным посыльным от своего мужа Целера прошлой ночью. Как я понимаю, Помпей написал Муции и велел ей покинуть дом к тому моменту, как он вернется в Рим.
— А когда это будет?
— Через несколько недель. Его флот недалеко от Брундизия. Может быть, он уже высадился.
Цицерон тихонько присвистнул.
— Так он, наконец, возвращается. Спустя шесть лет — я думал, что уже никогда его не увижу.
— Скорее ты надеялся, что больше его не увидишь.
Замечание было дерзким, однако Цицерон был слишком занят перспективой возвращения Помпея и не обратил на него внимания.
— Если он разводится, то это значит, что он собирается жениться вновь. Клодия знает, на ком?
— Нет. Только то, что Муция получила по своей хорошенькой попке, а дети остаются с Помпеем, хотя он едва их знает. Как ты понимаешь, оба ее брата взбешены. Целер клянется, что его предали. Непот кричит о том же. Естественно, что Клодия находит все это очень смешным. А с другой стороны, какая черная неблагодарность — после всего того, что они для него сделали, — развестись с их сестрой, обвинив ее в супружеской неверности!
— А она действительно была неверна?
— Неверна? — Клавдий хихикнул. — Мой дорогой Цицерон, эта сука лежала на спине, не вставая, все шесть лет, пока его не было. Только не говори мне, что ты с ней не переспал! Если это так, то ты единственный такой мужчина во всем Риме!
— Ты что, пьян? — спросил Цицерон. Он наклонился вперед и принюхался, а затем сморщил нос. — Ну, конечно! Тебе лучше пойти и протрезветь и не забывать о правилах приличия.
В какой-то момент я испугался, что Клавдий его ударит. Но он ухмыльнулся и стал качать головой из стороны в сторону.
— Какой я ужасный человек! Ужасный, ужасный человек…
Он выглядел так комично, что Цицерон забыл про свой гнев и рассмеялся.
— Убирайся, — сказал он. — И проказничай где-нибудь в другом месте.
В этом был весь Клавдий — непостоянный человек; испорченный, очаровательный мальчик, каким я запомнил его до того, как все произошло.
— Этот юнец восхищает меня, — сказал Цицерон после того, как Клавдий ушел. — Но не могу сказать, чтобы я был к нему привязан. Хотя я готов выслушать пару ругательств от любого, кто принесет мне такие интригующие новости.
С этого момента он был слишком занят, пытаясь просчитать все возможные последствия возвращения Помпея и его новой женитьбы, поэтому диктовки в этот день больше не было. Я был благодарен за это Клавдию, однако больше о его визите в тот день не вспоминал.
Несколько часов спустя в библиотеку пришла Теренция, чтобы попрощаться с мужем. Она отправлялась на ночные празднества, посвященные Доброй Богине. Предполагалось, что она вернется только на следующее утро. Отношения жены с Цицероном заметно охладели. Несмотря на элегантность ее собственных апартаментов на верхнем этаже дома, Теренция все еще ненавидела сам дом, особенно ночные бдения в пользующемся дурной славой салоне Клодии, расположенном по соседству, а также близость шумной толпы на Форуме, которая таращилась на «жену Цицерона» всякий раз, когда она выходила со служанками на террасу. Чтобы успокоить ее, Цицерон лез из кожи вон.
— И где же сегодня будут чествовать Благую Богиню? Если, конечно, — добавил он с улыбкой, — простому смертному позволено знать эту священную тайну?
Празднование всегда происходило в доме одного из высших чиновников. Его жена отвечала за подготовку праздника, и места проведения ежегодно менялись.
— В доме Цезаря.
— Хозяйкой будет Аурелия?
— Нет, Помпея.
— Интересно, будет ли там Муция?
— Думаю, да. А почему нет?
— Ей должно быть стыдно показываться на людях.
— Это еще почему?
— Да вроде бы Помпей разводится с ней.
— Не может быть! — несмотря на все старания, Теренция не смогла скрыть своего интереса. — Откуда ты знаешь?
— Заходил Клавдий и рассказал мне.
— Тогда, скорее всего, это вранье, — Теренция немедленно с неодобрением поджала губы. — Тебе надо тщательнее подбирать знакомых.
— Это мое дело, с кем я общаюсь.
— Конечно, твое. Но ты не мог бы освободить от своих знакомых всех нас? Достаточно того, что мы живем рядом с сестрой, чтобы терпеть под своей крышей еще и брата.
Она повернулась и, не попрощавшись, зацокала по мраморному полу. Цицерон состроил гримасу за ее спиной.
— Сначала старый дом был слишком далеко от всего, теперь новый — слишком близко… Тебе повезло, что ты не женат, Тирон.
Я с трудом удержался, чтобы не сказать, что меня об этом как-то забыли спросить.
Несколько недель назад Цицерона пригласили на обед к Аттику, который должен был состояться в этот вечер. Кроме него, был приглашен Квинт и, как ни странно, я. По замыслу нашего хозяина мы вчетвером должны были собраться в том же месте, что и год назад, и провозгласить тост за то, что и мы, и Рим выжили. Мы с хозяином появились в доме Аттика, когда наступил вечер. Квинт уже был там. Однако, хотя еда и питье были безукоризненны, Помпей послужил хорошей темой для обсуждения, а библиотека располагала к приятной неторопливой беседе, обед явно не удался. Все были в расстроенных чувствах. Цицерон не мог забыть стычку с Теренцией и был погружен в мысли о возвращении Помпея. Квинт, чей срок в качестве претора заканчивался, ходил в долгах как в шелках и поэтому нервничал по поводу того, какая из провинций ему достанется во время грядущего жребия. Даже Аттик, эпикурейство которого обычно не поддавалось влиянию внешнего мира, был погружен в какие-то посторонние мысли. Как всегда, я старался подстроиться под них и говорил только тогда, когда меня спрашивали. Мы выпили за Великое 4 декабря, но никто, даже Цицерон, не ударился в воспоминания. Неожиданно показалось неправильным праздновать смерть пяти человек, пусть даже и преступников. Прошлое опустилось на нас тяжелой тенью, и все замолчали. Наконец Аттик сказал:
— Я подумываю о том, чтобы возвратиться в Эпир.
Несколько минут все молчали.
— Когда? — тихо спросил Цицерон.
— Сразу после сатурналий[46].
— Ты не подумываешь о возвращении, — сказал Квинт неприятным тоном. — Ты уже все решил и просто ставишь нас в известность.
— А почему ты хочешь ехать именно сейчас? — спросил Цицерон.
Аттик покрутил бокал в руке.
— Я приехал в Рим два года назад, чтобы помочь тебе с выборами. С тех пор я всегда находился рядом с тобой, во всем тебя поддерживая. Мне кажется, что сейчас ситуация стабилизировалась и я тебе больше не нужен.
— Неправда, — заметил Цицерон.
— Кроме того, у меня там дела, которые я совсем забросил.
— Ах вот как, — сказал Квинт в свой бокал, — дела. Вот теперь ты говоришь правду.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Аттик.
— Да так, ничего.
— Нет уж, пожалуйста. Договори, если начал.
— Оставь его, Квинт, — предупредил Цицерон.
— Только одно, — продолжил Квинт. — Я и Марк подвергаемся всем опасностям жизни публичных политиков и тащим на себе всю тяжелую работу, в то время как ты порхаешь между своими поместьями и занимаешься делами по своему усмотрению. Ты зарабатываешь на своей близости к нам, а у нас вечно не хватает денег. Вот и всё.
