Сразу было видно, что Целер взволнован. Он быстро ходил по комнате и хрустел пальцами, в то время как Квинт и Тит Секст внимательно следили за ним из коридора.

— Итак, губернатор, — сказал Цицерон, сразу понявший, что посетителя необходимо успокоить, — мне кажется, что все прошло достаточно удачно.

— С твоей точки зрения, может быть, и так, но мой брат совсем не рад. Я же говорил тебе, что у меня будут проблемы. Непот говорит, что если восставшие в Этрурии действительно представляют собой такую серьезную опасность, то разбираться с ними должен сам Помпей.

— Но у нас нет времени ждать, пока Помпей и его армия совершат переход в тысячу миль. Нас всех, как свиней, зарежут в постелях задолго до того, как он появится.

— Это ты так говоришь, а Катилина клянется, что не хочет причинить вред Республике, и настаивает на том, что не имеет никакого отношения к этим письмам.

— А ты что, говорил с ним?

— Он подошел ко мне сразу после того, как ты покинул Сенат. Для того чтобы доказать мне свои мирные намерения, Катилина выразил готовность сдаться мне в плен на любой срок.

— Ну и жулик! Надеюсь, ты немедленно выгнал его?

— Нет, я привел его сюда, чтобы ты мог с ним переговорить.

— Сюда? Он что, в моем доме?

— Нет. Он ждет на улице. Думаю, что тебе надо с ним поговорить. Он один и без оружия. Я ручаюсь за него.

— Даже если все это так, то зачем мне с ним разговаривать?

— Он — Сергий, консул. Он по прямой линии происходит от троянцев, — холодно сказал Целер. — Уже из-за этого он заслуживает уважения.

Цицерон посмотрел на братьев Секст. Тит пожал плечами.

— Если он один, консул, то мы с ним справимся.

— Тогда приведи его, Целер, — сказал Цицерон. — Я выслушаю, что он хочет сказать. Но я абсолютно уверен, что мы зря теряем время.

Я был в ужасе от того, что Цицерон согласился на такой риск, и, пока Целер ходил за Катилиной, я попытался переубедить консула. Но он резко оборвал меня:

— Это покажет наличие доброй воли с моей стороны, если я сообщу в Сенате, что согласился встретиться с этим бандитом. Да и потом, кто знает? Может быть, он пришел извиниться.

Хозяин натянуто улыбнулся, и я понял, что этот неожиданный визит сильно озадачил его. Что касается меня, то я чувствовал себя как один из несчастных приговоренных участников Игр, когда тигр выходит на арену — а именно так Катилина вошел в комнату, дикий и настороженный, полный плохо скрываемой ярости; я боялся, что он вцепится Цицерону в горло. Братья Секст близко подошли к нему и встали по бокам, когда он остановился в двух шагах от Цицерона. Катилина поднял руку в издевательском салюте.

— Консул!

— Говори, что ты хотел сказать, и убирайся.

— Я слышал, что ты опять распространяешь обо мне ложь.

— Ну, вот видишь, — сказал Цицерон, оборачиваясь к Целеру. — Что я говорил? Все это бесполезно.

— Просто выслушай его, — произнес Целер.

— Ложь, — повторил Катилина. — Я ничего не знаю о тех письмах, которые якобы распространил вчера. Я был бы полным идиотом, если бы разносил подобные послания по всему городу.

— Я готов поверить, что лично ты их не разносил, — ответил Цицерон. — Но вокруг тебя достаточно идиотов, готовых это сделать.

— Ерунда. Это очевидная подделка. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты сам написал эти письма.

— Лучше обрати свое подозрение на Красса — именно он использует их для того, чтобы предать тебя.

— Лысая Голова играет в свою собственную игру, как, впрочем, и всегда.

— А банды в Этрурии? Они тоже не имеют к тебе никакого отношения?

— Они бедные, несчастные негодяи, доведенные до ручки ростовщиками, и я им симпатизирую, но не я их предводитель. Предлагаю тебе то же, что предложил Целеру. Я сдаюсь на твою милость и готов жить в этом доме, где ты и твои охранники сможете следить за мной, до тех пор, пока ты не убедишься, что я невиновен.

— Это не предложение, а издевательство чистой воды. Если я не чувствую себя в безопасности, живя с тобой в одном городе, то как, ты думаешь, я буду ощущать себя, живя с тобой под одной крышей?

— Так что же, я ничего не могу сделать, чтобы тебя удовлетворить?

— Можешь. Исчезни из Рима и из Италии. Исчезни совсем. Отправляйся в изгнание и никогда не возвращайся.

Глаза Катилины заблестели, а руки сжались в кулаки.

— Моим первым предком был Сергестус, соратник Энея, основателя нашего города — и у тебя хватает наглости отправлять меня в изгнание?

— Прекрати кормить меня твоим семейным фольклором. Я делаю тебе серьезное предложение. Если ты отправишься в изгнание, я сделаю так, что с твоей семьей ничего не случится. Твои сыновья не будут стыдиться приговоренного отца — а ведь тебя обязательно приговорят, Катилина, в этом ты можешь не сомневаться. Кроме того, ты избавишься от своих кредиторов. Что, по-моему, для тебя тоже немаловажно.

— А как же мои друзья? Сколько им еще мучиться под твоей диктатурой?

— Моя диктатура, как ты это называешь, существует только для того, чтобы защитить страну от тебя. Как только ты исчезнешь, она больше не понадобится, и я с радостью предложу всем начать с чистого листа. Добровольное изгнание — это благородный поступок, Катилина, достойный твоих предков, о которых ты так много говоришь.

— Так, значит, внук фермера, выращивавшего бараний горох, берет на себя смелость учить Сергия, что такое благородство?.. Следующий на очереди ты, Целер! — Тот, не шевелясь, смотрел перед собой, как солдат на параде. — Посмотри на него, — прошипел Катилина. — Типичный Метелл — они всегда процветают, что бы ни случилось. Но ты понимаешь, Цицерон, что в душе он тебя ненавидит и презирает. Все они так. У меня, по крайней мере, хватает духу говорить тебе это в лицо, а не шептаться у тебя за спиной. Сейчас они используют тебя, чтобы защитить свое богатство. Но как только ты сделаешь всю грязную работу, они все от тебя отвернутся. Если хочешь, можешь меня уничтожить — этим ты только приблизишь свой собственный конец.

Он развернулся на каблуках, оттолкнул братьев Секст и вышел из дома.

— Почему после него всегда остается запах серы? — спросил Цицерон.

— Ты думаешь, он отправится в изгнание?

— И такое возможно. Мне кажется, он сам не знает, что сделает в следующий момент. Он как животное — живет импульсами. Сейчас для нас главное оставаться настороже и сохранять бдительность — я в городе, а ты в стране.

— Завтра я отправлюсь с первыми лучами солнца. — Целер направился к двери, но остановился и повернулся к Цицерону. — Кстати, вся эта ерунда о том, что мы тебя презираем, — не верь этому, ты знаешь, что все это неправда.

— Я знаю, Целер, спасибо.

Цицерон улыбнулся — и сохранял улыбку на лице до тех пор, пока Целер не вышел из комнаты. Тогда она медленно сползла с его лица. Он опустился на ближайший стул и вытянул руки ладонями кверху, с удивлением рассматривая их, как будто никогда не видел, как они трясутся.

На следующий день взволнованный Квинт явился к Цицерону с копией письма, которое было развешано около приемных трибунов. Оно было адресовано целому ряду известных сенаторов, таких, как Катулл, Цезарь и Лепид, и подписано Катилиной: «Не имея возможности бороться с группой врагов, выдвигающих против меня фальшивые обвинения, я уезжаю в изгнание в Мессалию. Уезжаю не потому, что виновен в ужасных преступлениях, в которых меня обвиняют, но для того, чтобы сохранить мир в Республике и избежать кровавой резни, которая, несомненно, последует в случае, если я буду защищаться. Я завещаю вам свою честь, а жену и семью передаю под вашу опеку. Прощайте!»

— Поздравляю тебя, брат, — сказал Квинт, похлопав Цицерона по спине. — Ты все-таки его дожал.

— А это точно?

— Точнее не бывает. Сегодня рано утром его видели уезжающим из города с небольшой группой сподвижников. Его дом закрыт и безлюден.

— И все-таки что-то мне во всем этом не нравится. Что-то здесь не то. — Цицерон заморгал и потянул себя за мочку уха.