— Гражданка, тебе было непросто прийти к моей жене и все ей рассказать. Хвала Провидению, ты это сделала! Не только я, но и весь Рим навечно в долгу перед тобой.

— Но что мне делать теперь? — всхлипнула она. Теренция протянула платок, и женщина вытерла глаза. — После всего этого я не могу вернуться к Курию.

— Ты должна, — ответил Цицерон. — Ты — мой единственный источник информации.

— Если Катилина узнает, что я выдала его планы, он меня убьет.

— Он никогда об этом не узнает.

— А мой муж? Мои дети? Что я им скажу? Измена сама по себе — это очень плохо. Но измена с предателем?..

— Если они будут знать твои мотивы, то поймут тебя. Пусть это будет твоим искуплением. Очень важно, чтобы никто ничего не заметил. Выясни все, что сможешь, у Курия. Заставь его раскрыться. Вознагради его по-своему, если это необходимо. Сюда тебе больше приходить нельзя — слишком опасно. Все, что узнаешь, рассказывай Теренции. Вы можете легко встречаться в пределах вашего храма, где вас никто не увидит.

Естественно, она не хотела быть замешанной в эту паутину предательств. Но если Цицерону было надо, он мог уговорить любого на все, на что угодно. И когда он, не обещая впрямую неприкосновенности ее любовнику, сказал, что сделает для него все, что в его силах, женщина сдалась. Таким образом она стала шпионкой Цицерона, а сам он занялся разработкой своего собственного плана.

В начале апреля были объявлены сенатские каникулы. Ликторы опять охраняли Гибриду, и Цицерон решил, что будет безопаснее, если семья отправится к морю. Мы выехали с первыми лучами солнца, тогда как многие чиновники задержались, чтобы посмотреть театральное представление в Риме, и отправились на юг по Аппиевой дороге, сопровождаемые телохранителями из всадников. Мне кажется, что всего нас было около тридцати человек. Цицерон развалился на подушках своего открытого возка, поочередно слушая, что ему читал Сизифий, и диктуя мне письма. Маленький Марк ехал на муле, рядом с которым шел раб. Теренция и Туллия ехали каждая в своих носилках, которые несли рабы, вооруженные скрытыми ножами. Каждый раз, когда навстречу нам встречалась группа мужчин, я боялся, что это наемные убийцы, и к тому времени, когда после целого дня пути мы достигли Понтинских болот, мои нервы были изрядно потрепаны. На ночь мы остановились в Трес Табарне, но из-за кваканья лягушек, запаха гниющей воды и писка комаров я так и не смог заснуть.

На следующее утро мы продолжили путешествие на барже. Цицерон сидел в кресле на носу, закрыв глаза и подставив лицо теплому весеннему солнцу. Тишина, стоявшая на канале, давила на уши после шума заполненной путешественниками дороги. Цицерон не работал, что было на него совсем не похоже. На ближайшей остановке нас ждала сумка с официальными бумагами, но, когда я хотел передать их ему, он от меня отмахнулся. То же самое происходило и на его вилле в Фармине. Цицерон купил ее несколько лет назад — приятный дом на берегу, выходящий на Средиземное море, с широкой террасой, на которой он обычно писал или репетировал свои речи. Но всю первую неделю на отдыхе хозяин только играл с детьми, ходил с ними на рыбалку и прыгал в невысоких волнах прибоя, который начинался прямо за низкой стеной виллы. Зная всю серьезность проблем, с которыми он столкнулся, я удивлялся его беспечности. Теперь я, конечно, понимаю, что консул продолжал работать, но только как работает поэт — очищал голову от шелухи пустых мыслей и ждал вдохновения.

В начале второй недели на обед пришел Сервий Сульпиций в сопровождении Постумии. Его вилла была расположена через залив в Гаэте. Он почти не общался с Цицероном после того, как тот рассказал ему о встрече с его женой в доме Цезаря, но сейчас юрист был в хорошем настроении, чего нельзя было сказать о его жене. Причины такого контраста в настроении стали понятны перед обедом, когда Сервий отвел консула в сторону, чтобы переговорить. Только что из Рима, он был полон столичных сплетен. Сервий с трудом сдерживал свою радость.

— У Цезаря появилась новая любовница — Сервилия, жена Юния Силана!

— У Цезаря новая любовница? Что же в этом нового? Это так же естественно, как новые листья на деревьях весной.

— Как ты не понимаешь? Это не только кладет конец беспочвенным спекуляциям о нем и Постумии, но и усложняет Силану победу в консульских выборах этим летом!

— А почему ты так думаешь?

— Цезарь контролирует большой блок голосов популяров. Вряд ли он отдаст их мужу своей любовницы, правда? В этом случае некоторые из них могут достаться мне. Поэтому, с одобрением патрициев и твоей поддержкой, я наверняка выиграю.

— Ну что ж, в таком случае я тебя поздравляю. Я с гордостью объявлю твое имя как имя победителя через три месяца. А мы уже знаем, сколько всего будет кандидатов?

— Четыре наверняка.

— Ты, Силан, а кто еще?

— Катилина.

— Он точно выдвигается?

— Конечно! Даже не сомневайся. И Цезарь уже подтвердил, что будет опять его поддерживать.

— А кто четвертый?

— Луций Мурена, — назвал Сервий имя бывшего легата Лукулла, который сейчас был губернатором Дальней Галлии. — Но он слишком солдат, чтобы найти поддержку в городе.

В тот вечер они обедали на открытом воздухе. В своей комнате я мог слышать шуршание волн по гальке и изредка их голоса, которые доносил до меня теплый солоноватый ветер. Он же приносил запах рыбы, приготовленной на углях. На следующее утро, очень рано, Цицерон сам явился, чтобы разбудить меня. С удивлением я увидел его сидящим у дальнего конца моей узкой койки, все еще одетым в одежды, которые были на нем предыдущим вечером. Только рассвело. Казалось, что он вообще не спал.

— Одевайся, Тирон. Нам пора двигаться.

Пока я надевал обувь, хозяин рассказал мне, что произошло. В конце вечера Постумия нашла повод поговорить с ним наедине.

— Она взяла меня за руку и предложила прогуляться по террасе. На секунду я подумал, что она хочет предложить мне занять место Цезаря на ее ложе — для этого она была достаточно пьяна, а ее платье было открыто до самых колен. Однако нет: оказалось, что ее чувства к Цезарю поменялись со страсти на яростную ненависть, и все, что она хотела, это предать его. Постумия сказала, что Цезарь и Сервилия созданы друг для друга: «В мире не найдешь еще одной пары людей с такой холодной кровью». А потом она сказала — я цитирую ее дословно, — что Сервилия хочет быть женой консула, а Цезарю нравится трахать консульских жен, поэтому у них идеальный союз, и Цезарь сделает все, чтобы Силан победил.

— Ну и что в этом плохого? — задал я глупый вопрос, все еще не проснувшись. — Ты ведь всегда говорил, что Силан скучен, но заслуживает уважения и словно создан для высокого поста.

— Я бы хотел, чтобы он победил. Этого же хотят патриции и, как теперь выяснилось, Цезарь. Поэтому Силан — абсолютный фаворит. Настоящая борьба развернется за второе консульство — и его, если только мы ничего не предпримем, выиграет Катилина.

— Но, кажется, Сервий уверен в себе.

— Он не уверен, а слишком самонадеян. И именно таким он нужен Цезарю.

Я умылся холодной водой. Теперь я начал просыпаться. Цицерон уже почти вышел из комнаты.

— А можно узнать, куда мы едем? — спросил я.

— На юг, — ответил он через плечо. — На Неаполитанский залив, чтобы увидеть Лукулла.

Он оставил записку Теренции, и мы уехали до того, как она проснулась. Мы передвигались в закрытой повозке, чтобы нас не узнали, — нелишняя предосторожность, потому что казалось, что половина Сената, устав от необычно долгой зимы, направлялась на теплые курорты Кампаньи. Для того чтобы двигаться еще быстрее, мы практически отказались от сопровождения. С нами были только два телохранителя: похожий на быка Тит Секст и его мощный брат Квинт. Они скакали впереди и позади нашего возка.

Когда солнце взошло выше, воздух стал нагреваться и ароматы мимозы, высушенных трав и нагретых сосен постепенно заполнили возок. Время от времени я раздвигал шторки и любовался пейзажем. Я поклялся себе, что если у меня когда-нибудь будет маленькая ферма, о которой я мечтаю, то она будет на юге. Цицерон ничего не говорил. Он проспал всю дорогу и проснулся только ближе к вечеру, когда мы спускались по узкой дороге к Мицениуму, где у Лукулла был… хотел написать «дом», но это слово с трудом подходит к тому дворцу наслаждений, Вилла Корнелия, который он купил на побережье и почти полностью перестроил. Здание стояло на мысу, на котором, по легенде, был похоронен герольд троянцев, и оттуда открывался самый изысканный вид во всей Италии — начиная от острова Прогида, через невероятную голубизну вод Неаполитанского залива и кончая горами Капри. Мягкий бриз колебал верхушки кипарисов, когда мы высадились из нашего экипажа. Мы как будто прибыли в рай.