Фамилия у воеводы от того занятия, каким его отец занимался и дед и прадед — кожу мяли и выделывали. Да и сам Ян в детстве и юности тоже кожи вычинял. Верно, от того и в богатырях ходит. А воеводой он стал от случая…
Давно это было, привел хан Боняк на Русь орду. По одну сторону Трубежа встали печенежские полки, по другую — русские. Ни те ни другие не осмеливаются реку перейти. А печенеги подзадоривают, к самой воде спускаются, саблями кривыми грозятся. Боняк коня горячит, насмехается. «Эгей! — кричит. — Конязь Володимир! Есть ли у тебя батыри, пусть любой из них с нашим побьется. А если нет такого, то идите к нам в пастухи. И тебя, конязь, переходи на эту сторону, пастухом возьмем!»
Поворотился к своим Владимир и спрашивает:
— Нет ли кого среди вас, кто б взялся биться с печенегом?
А печенежский богатырь прохаживается, рукава засучены, халат нараспашку. Смотрят гридни, дивуются и где печенеги такого великана сыскали?
Молчат гридни на вопрос князя. Тогда из ополчения вышел старик Усмошвец и ответил:
— Дозволь, княже, сыну моему меньшому постоять за честь русичей!
— А крепок ли он у тя?
— Да быка валит.
— Так кличь его.
И вышел Ян Усмошвец против печенежского богатыря. Схватились, Ян печенегу по плечо, но крепок оказался. Долго белись они на кулаках, за пояса взялись. Замерло поле. Не шелохнутся воины, ни русичи, ни печенеги. Но вот изловчился Ян Усмошвец, поднял печенега, ударил о землю, тот и дух испустил. И в тот же час ринулись гридни, а за ними и все воинство русичей через Трубеж, сшиблись с печенегами и погнали. До самой темени секли печенегов…
И еще припомнил воевода Усмошвец, как в Тмутаракань попал.
Произошло это в первый приезд совсем еще юного князя Мстислава из Тмутаракани в Киев…
На пиру у князя Владимира вольно и весело. Князь Владимир рассказывал о чем-то боярыне Любаве, жене воеводы Александра Поповича. Совсем молоденькая боярыня смеялась, прикрыв рот ладошкой. От стола к столу метались отроки, вносили и выносили блюда и миски с яствами: мясо жареное и рыбу, птицу с яблоками и грибы соленые, пироги да меды настойные.
Владимир заметил Мстислава, поманил. Тот подошел к отцу, сел. Отрок налил в кубок мед, подвинул миску с мясом. Владимир вытер руки о расшитый рушник, выждал, пока все стихнут, сказал торжественно:
— Бояре мои думные, воеводы и тысяцкие, други по делам ратным и по устройству земли, слушайте мою речь! Хочу выпить сей кубок за сына Мстислава. Будто недавно пили за его приезд, а нынче настал час расставаться. Послушай же слово родительское. Княжество твое отдаленное — щит у Киева. И хоть никто еще не ходил на тебя с мечом, не уповай на мир. Княжествуй по разуму и не поддавайся порыву скоротечному. Умей ладить с Византией и не давай окрепнуть Хазарии. Тмутаракань — наш ключ к морю. А посему даем мы тебе в помощь полк Яна Усмошвеца. Ян хоть и молод, но воинским разумом наделен. Вдвоем вам сподручней будет…
С той поры и воеводствует Ян Усмошвец в Тмутаракани…
Вспомнив слова о Хазарии, сказанные там на пиру князем Владимиром, Ян подумал, они с Мстиславом с прошлого лета задумали совершить поход на хазар. К тому причина имелась. Купцы хазарские, какие в Тмутаракани живут, все, что в княжестве Тмутараканском происходит, в столицу свою Итиль катапану доносят. Хазары мечтают Тмутаракань под свою власть прибрать. Настала пора место им указать…
Полюбилась Яну Усмошвецу Тмутаракань. Город и люд тмутараканский морем просолены. По весне и осенью все здесь духом рыбным пропахло. Солят и вялят ее по всему городу на ветерке, чтоб мухи не испортили. А соль из соляных озер везли через всю таврическую степь до Корчева. Отсюда переправляли в Тмутаракань байдами, рыбацкими ладьями.
Спустился Ян Усмошвец к морю, Мстислава увидел. Тот сидел на валуне и смотрел, как набегает волна на волну.
Присел воевода рядом с князем.
— Чем, Ян, порадуешь?
— Откуда, княже, радости быть?
— Да, невеселые вести привез нам кормчий.
— Куда хуже. Мы поход на хазар готовим, не так ли?
— На конец лета, когда жара спадет.
— То так. Но вот о чем скажу, надобно на хазар печенегов покликать.
Мстислав спросил удивленно:
— Откуда те, воевода, такая мысль шальная пришла? Чать, позабыл, как два лета назад мы отказали печенегам, не согласились вместе пойти на каганат? То же и Боняк нам нынче ответит.
— Как сказать, князь. И не сдается ли тебе, Мстислав, ежели мы заманим Боняка и Булана, то отведем угрозу от Киева?
Чуть прищурился Мстислав:
— В коий раз убеждаюсь, Ян, и благодарю великого князя, что дал мне тебя в воеводы. Что же, попытаемся склонить Боняка…
* * *
Отбросил Борис печенегов, а Владимир задумался, к чему послал Булан в набег малую орду? Если в землю полян, так такими силами разве что прорвать засечный рубеж и кое-какие острожки порушить. Но разве Булан для этого бросит пять сотен? Он послал бы не менее трех-четырех бунчужных тысячников…
И так и эдак прикидывал великий князь, пока не пришел к твердому убеждению: Булан отвлекает киевских воевод. Главную опасность надо ожидать от Боняка.
С Владимиром согласился и Александр Попович, он в ту пору в Киеве был:
— Чую, Владимир Святославович, этим летом или осенью схлестнемся мы с большой ордой. Готовится Боняк. Да и мы не просты, городки на Трубеже и Альте укрепили, в ров, что Переяславль опоясал, воду запустили…
И чуть погодя добавил:
— А княжич Борис обещает быть воеводой достойным, то сотники подтверждают. Не испугался печенегов. Хоть их вдвойне было. И в сече славно держался.
— Я, Александр, Борисом доволен, в нем и воеводу вижу, и разумом наделен.
Попович только и спросил:
— Все же на нем остановишь свой выбор, Владимир Святославович?
— Ты против?
— Ты великий князь и в сыновьях своих волен, как решишь, по тому и быть.
— Все еще думаю, Александр.
— Не промедли, Владимир Святославович. Жизнь, она жестокая, наотмашь бьет.
— Мне ль то не ведомо? В молодые лета и в ум не брал, что в сыновьях согласия не будет. Ан время по-иному повернуло. — И разговор сменил: — По здорову ли боярыня Любава?
— Что ей поделается, — хмуро ответил воевода. — По Киеву страдает.
— Ты бы, Александр, на это лето боярыню в Киев отправил. На случай появления печенегов.
— Нет, — возразил воевода. — Потянется поезд с боярыней, что люд скажет, вишь, Любаву свою спасает Попович. Пусть боярыня со мной остается. А Переяславль удержим.
* * *
Присмирела орда, сняли засады на Днепре, редко когда нападали на гостевые караваны.
— Надолго ли? — гадали мореходы.
Иван Любечанин удивлялся, сколь порогов миновали, а ни одна стрела не пролетела.
Причину тому в Киеве узнал.
Причалив, Любечанин быстро сбыл свой товар. Славилась на киевском торгу тмутараканская рыба, в ходу была, что рыбец, что шемая, а уж судак либо балык осетровый нарасхват. Рыба из Тмутаракани жирная, на солнце янтарем отливает.
Оставив на гостинец Ульке связку рыбы и свернув кольцом балык, Любечанин направился в гости к Аверкию. Свора собак увязалась за кормчим, их рыбий запах манил. Встречный люд посмеивался:
— Куда псов ведешь, Иван, со всего Киева сбежались. В Любеч забирай их!
Кормчий посмеивался:
— Я вам еще любечских привезу…
У Аверкия засиделись. Любечанин товарищу о Тмутаракани рассказывал и о князе Мстиславе. О нем кормчий сегодня и великому князю расскажет.
От Аверкия стало Любечанину известно, что будущим летом Ульку берет замуж гридин Георгий. Воевода Блуд сопротивляется, однако князь Владимир сторону гридня и Ульки держит. А Борис намерился жениться на дочери воеводы Светозара, и великий князь ему киевский стол передаст.
* * *
Боняк отдыхал, развалившись в тени развесистой яблони-дички. Еще не созревшие плоды были вяжущими и кислыми, но печенежата их ели охотно. Среди этой оборванной и грязной оравы были и его, Боняка, дети. Какие из них, хан не знал. Он знал одного, старшего, чей улус находится на берегу моря. Когда тело Боняка зароют и насыплют курган, а глаза его станут звездами, старший сын Улеб будет водить большую орду…
