Музыка и песни звучали, разумеется, на всех студенческих празднествах и вечерах. И особенно в Татьянин день. За окнами – синяя зима, университетский актовый зал распевает задорное, раз в году дозволенное во весь голос:

Тут ещё бас зычно и шутливо-грозно вопрошал, кто же виноват, а студенты ловко перебрасывали все вины на «Татьяну». Снесарев был свидетелем, как хмельной студенческий праздник куражится до полуночи, как его сверстники с факелами в руках выбредают на Манеж и прилегающие улицы, как они и дальше не прочь пить-веселиться. Но он уже нагляделся в разных городах и весях на плоды хмельного безудержа и сердцем глубоко ранился, почувствовав, что хмельное зелье не веселие Руси, а проклятие Руси. Бог и воля уберегут его от этой пагубной страсти.

А вот цветник юных Татьян, разумеется, волновал. И не только в Татьянин день. И среди них была для него единственная. Умница, глубоко верующая, знающая и чтущая святых православной Церкви; красивая, кроткая, приветливая, всем людям добрым готовая всегда помочь, чувствующая даже боль вдалеке подбитой птицы – все добродетели, наверное, сошлись в ней. У неё было красивое древнегреческое имя Лидия, и была она, как и Андрей, из духовного сословия, из старинного рода. Они повстречались и скоро почувствовали: на всю жизнь. Но в промозглый мартовский день она простудилась и от простуды сгорела в одночасье, как свечечка. Словно дав обет долгой верности, Андрей на годы останется одинок: женится, когда ему будет под сорок.

По завершении университетского курса Снесарев весьма убедительно защищает кандидатскую диссертацию «Очерк развития анализа бесконечно малых». Но не чистая математика втягивает его в свой круг. И не миротворящая консерваторская музыка.

По завершении университетского курса согласно существовавшему тогда положению он обязан был отбыть воинскую повинность и мог отбыть её как вольноопределяющийся – служба в таком разе заняла бы менее полугода. Но он поступает иначе: подаёт прошение зачислить его в годичное военное училище, где можно было бы приобрести реальные навыки и знания, необходимые защитнику Отечества. Профессорская карьера отодвигается собственной рукой. В августе 1889 года его зачисляют рядовым в Первый лейб-гренадерский Екатеринославский Его Величества полк и тут же, недели не пройдёт, командируют в Московское пехотное юнкерское училище, с 1897 года – Московское военное, с 1906-го – Алексеевское, названное так в честь только что рождённого наследника – цесаревича Алексея.

И здесь перед нами явление если не удивительное, то редкое и несколько озадачивающее. Разносторонний молодой талант отдаёт семь самых цветущих лет не военной академии, не Большому театру, не консерватории. Но низшей армейской страде – страде полковой. Скажем для точности, что на таком выборе пути сказались и желания, и обстоятельства. Чего больше – трудно теперь ответить.

Московское пехотное юнкерское училище, основанное в 1864 год у, незадолго до рождения Андрея Снесарева, было не самым лучшим, но и далеко не худшим. Маршал Василевский, прошедший его курс в годы Первой мировой войны, в табели о рангах из многих тогда существовавших военных училищ Алексеевскому отдавал третье место, ставя впереди только Павловское и Александровское. Выпускниками училища в разное время были люди незаурядные: тот же маршал Василевский, начальник советского Генштаба в предвоенные и военные годы маршал Шапошников, генерал Дмитриевский, генерал Молчанов, офицер Лазо, сожжённый японцами в паровозной топке, певец Собинов, духовно-религиозный поэт Солодовников… Назвать только их, разумеется, было бы несправедливо: за десятилетия училище выпустило более восьми тысяч офицеров. Немало их геройски сражались в Русско-турецкой войне 1877 года; сколько пало под Лаояном и Мукденом, на сопках Маньчжурии, на редутах Порт-Артура; сколько погибло у Мазурских озёр – это первое и тяжёлое поражение русских в Восточной Пруссии в самом начале Первой мировой войны Солженицын позже запечатлеет в романе «Август Четырнадцатого»; многие не вернулись с «галицийских кровавых полей», где набиралась мужества и мудрости и фронтовая судьба Снесарева. Одни испытали ужасы Гражданской войны, другие эмигрировали, а оставшиеся почти сплошь были репрессированы.

Жизнь Российской империи во времена Александра Третьего – последняя попытка удержать страну на разумно-консервативных началах. Император исповедовал политику мира, что требовало сильных армии и флота, которые царь полагал единственно верными и честными союзниками. И было время, когда говорили: «Ни одна пушка не выстрелит в Европе без воли русского царя». При Александре Третьем Россия, может быть, достигла пика своей величавой могущественности. С другой стороны, именно при нём был заключён русско-французский союз – прообраз будущей Антанты, связка, которая оказалась для России роковой. Дело, разумеется, обстояло глубже, но царь, встречавший в Кронштадте французскую эскадру со звуками ненавистной монархам «Марсельезы», последствий, видимо, просчитать не смог. Сближение двух разных стран – не механическое сближение двух друг другу салютующих эскадр…

Училище располагалось в Лефортове, в так называемых Красных казармах – массивный протяжённый двухэтажный «брус» бывших казарм с небольшими, словно заранее не для мирной жизни впечатанными в стенные пролёты окнами, и поныне впечатляет, будто погружает в дни давно былые.

Со двора училище выходило в старинный парк, полный лип и берёз, – подобно тихим женщинам, те спускались к воде. Близко протекала Яуза, и мысль о потешных речных суденышках, на которых молодой Пётр Первый начинал свою во всю жизнь растянувшуюся водную одиссею, невольно возвращала будущего офицера на Дон, где молодой царь правил первые свои военные флотилии к берегам Азовского моря.

В училище живо было предание, что во времена Бирона строение будущих казарм использовалось под конюшни. В средневековые да и более поздние войны не то что казармы, а даже церкви отдавались коннице, и много читавший Снесарев вполне мог знать, что в миланской церкви Милостивой Богородицы, где вполстены сияла «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи, ничтоже сумняшеся обустроилась конюшня одного из победоносных наполеоновских полков. Для уроженца донского казачьего края конь с детства был за верного друга, и юнкер мысленно даже представлял, что за кони когда-то были здесь, и даже видел своего коня – верного, сильного, способного своего седока и нести в бой и, раненого, вынести из боя.

Училищные будни – достаточно строгие, но отношения между юнкерами были ровные, доброжелательные, постоянно оттачиваемые оселком чести, и начальство имело богатые педагогические национальные навыки воспитывать по кодексу офицерской чести. Тогда ещё и в зачине не было позорной дедовщины, поистине армейской коросты, и младший всегда мог найти защиту у старших юнкеров. Почти все были в товарищеской спайке, а у Андрея Снесарева был ещё и хороший друг – тоже из Области войска Донского. Весёлый, розовощёкий, весь округлый, будто сказочный мал-колобок, Фёдор Шевелёв скрасит суровый училищный год, и о многом они передумают-переговорят-перемечтают, так что, когда встретятся нечаянно уже в послереволюционные дни в Смоленске, им будет что вспомнить.

Через полгода целеустремленного, дисциплинированного юнкера производят в унтер-офицеры, то есть сержанты. Позже в своих военных трудах и размышлениях Снесарев не раз обратится к смыслу и сущности корпуса унтер-офицерства как важнейшей смычке солдата и офицера, обстоятельно рассмотрит, например, как это дело поставлено в Германии, сколь весома фигура унтер-офицера в германских войсках.

Полюбить армейскую службу или проникнуться отвращением к ней – здесь для юнкеров много значил пример ротного воспитателя. В училище или даже раньше судьба свела Андрея с ротным командиром Иваном Владимировичем Шишкиным, который, по счастью, оказался замечательным человеком, высокоэрудированным педагогом, психологом, знатоком не только военных наук, но и юношеской души. Он прекрасно знал военное прошлое Отечества, о любом из знаменательных сражений мог говорить часами, мог подолгу рассказывать о тех военных, которые внесли вклад в отечественную культуру, и таковых набиралось немало фамилий, и какие фамилии: Татищев, Болотов, Державин, Сумароков, Чаадаев, Давыдов, Рылеев, Раевский, Бестужев (Марлинский), Боратынский, Одоевский, Хомяков, Лермонтов, Достоевский, Толстой, Данилевский, Фет, Случевский, Гаршин, Мусоргский, Римский-Корсаков, Пржевальский!..