На слѣдующій день, 4-го января, къ вечеру, подъ наблюденіемъ капитана Маслова, приступлено къ устройству овальной траншеи, которая должна была соединить Ширванскій редутъ съ плотиной. Въ то-же время, съ наблюдательныхъ станцій предупредили, что непріятель спускается со стѣнъ крѣпости въ ровъ.

Ожидалось нападеніе.

Воспользовавшись темнотой, между закатомъ солнца и восходомъ луны, огромная масса тэкинцевъ ринулась на Велико-княжескую позицію и лѣвый флангъ осадныхъ работъ.

Въ этотъ разъ вылазка непріятеля обошлась ему слишкомъ дорого.

Тэкинцы не успѣли добѣжать до траншей, какъ были встрѣчены дружными залпами нашихъ солдатъ, приготовившихся къ нападенію. Сильнѣйшій натискъ выдержала мортирная батарея, командиръ которой, Ростовцевъ, несмотря на сабельный ударъ въ голову, геройски отбилъ нападающихъ, положивъ на мѣстѣ, шашкой и изъ револьвера, пятерыхъ тэкинцевъ. Особенно отличались стойкостью и хладнокровіемъ: Туркестанскій отрядъ, 10-я рота 3-го баталіона Ставропольскаго полка и горсть храбрецовъ въ Ширванскомъ редутѣ, дававшіе по командѣ залпъ за залпомъ.

Непріятель не выдержалъ и побѣжалъ къ крѣпости, преслѣдуемый убійственнымъ огнемъ и картечью съ Ставропольскаго редута.

Во время общей свалки, саперы, не оставляя лопатъ, съ замѣчательнымъ мужествомъ продолжали работы, побуждаемые примѣромъ руководителя своего, капитана Маслова и подчиненныхъ ему офицеровъ.

Потеря наша состояла: изъ 37-ми раненыхъ нижнихъ чиновъ и одного офицера; убитыхъ — 8 нижнихъ чиновъ.

Утромъ, 5-го числа, глазамъ открылась мрачная картина ночного нападенія… Груды непріятельскихъ тѣлъ и множество оружія усѣевали пространство отъ траншей до крѣпостного рва. Труповъ насчитали до 400.

Овальная траншея окончена въ прошлую ночь. Въ этотъ-же день вышли изъ нея перекидной сапой двумя ходами сообщенія; а 6-го января, утромъ, въ глубокой соединительной траншеѣ обѣихъ сапъ, шаговъ на 75 отъ крѣпостной стѣны, былъ начатъ минный колодецъ.

Томительно-долго текутъ послѣдніе дни осады.

Отбывъ свой караулъ въ траншеяхъ, офицеры стараются какъ-нибудь убить время, — играютъ въ шахматы, читаютъ старыя газеты; по рукамъ ходятъ даже романы, въ родѣ: "Старость Лекока", "Дѣло подъ № 113", "Нана" и т. п. Все это перечитывалось по-многу разъ.

Въ Велико-княжеской калѣ, какъ болѣе удобной, чѣмъ траншеи, задумали даже "винтить", но это не клеилось, изъ опасенія попасть на глаза къ вездѣсущему генералу, который не любить картъ и жестоко разнесетъ, увидя ихъ въ офицерскихъ рукахъ.

Солдаты балагурятъ, вспоминая разные случаи изъ недавнихъ аттакъ непріятеля.

— Рубнулъ это онъ меня по головѣ, а я его штыкомъ въ морду. Тутъ онъ шашку выпустилъ, да уцѣпился за штыкъ руками — такъ и кончился, — разсказывалъ казакъ-уралецъ, съ перевязанной головой, не желавшій идти въ лазаретъ и снова вступившій въ строй.

— Народъ, братцы мои, отборный. Ничего не пужается. Идетъ голышемъ, чтобы ловче было. Шашкой-же съ нимъ, поди, и не управишься, — говорилъ другой.

— Богъ дастъ, заберемъ, да поминки по Новаку справимъ!

— Хорошій былъ казакъ!..

Изъ передняго входа въ Велико-княжескую калу показывается высокая фигура офицера. Сюртукъ и брюки его покрыты пылью, съ прилипшими комками глины. На блѣдномъ, но пріятномъ лицѣ сквозитъ досада:

— Ну что, капитанъ Масловъ, какъ дѣла? — раздаются вопросы.

— Ничего, подвигаемся, — туровъ только мало!..

— А мина?

— Сажень на 7 ушли.

— Господи! скорѣе бы только! — проговорилъ кто-то съ тяжелымъ вздохомъ.

Саперамъ не до скуки. На плечахъ ихъ теперь лежитъ все дѣло. Труженики забываютъ усталость. Все роютъ и роютъ. Дорылись многіе уже и до могилъ.

День смѣняется вечеромъ. Смѣняется и душевное настроеніе.

Солнце давно опустилось за горизонтъ. Темнота густѣетъ и скоро все погружается въ бездонный мракъ.

— Въ которомъ часу сегодня луна?

— Кажется, въ 10-ть! — Циферблатъ карманныхъ часовъ освѣщается горящей папиросой. — Еще два часа до восхода ея!..

Напряженіе нервовъ ростетъ…

Сухіе отрывистые выстрѣлы становятся какими-то вопросительными!.. Такъ, вотъ, и кажется, что это только прелюдія къ общей свалкѣ, которая, вотъ-вотъ, и начнется… Вдругъ выстрѣлы зачастили и слились въ перекатный грохотъ. — Ну! Нападеніе!!

Нѣтъ — снова тишина, прерываемая одиночнымъ ружейнымъ трескомъ…

Темень — хоть глазъ выколи. Траншейный караулъ напряженно пронизываетъ ее, стараясь не попасть въ расплохъ. — Нападеніе 28-го декабря еще свѣжо въ памяти. Кому-то показалось, что впереди траншеи кто-то двигается…

— Глядь! ползетъ!.. — шепчетъ одинъ солдатикъ другому — и стрѣляетъ; за нимъ другіе, и пошла трескотня.

— Да что, у тебя, — глаза во лбу?… — сердито напускается караульный офицеръ.

— Виноватъ, ваше благородіе, померещилось!

Лагерь будто провалился въ землю; одни только верхи юломеекъ торчатъ на поверхности. Насыпь 1-й параллели не защищаетъ его, такъ что, въ первый-же день новой стоянки, выбыло оттуда до 15-ти человѣкъ ранеными. Охваченные ужасомъ, гражданскіе обыватели стали зарываться съ какимъ-то остервенѣніемъ. Кто-то вопилъ страдальческимъ голосомъ, что не пожалѣетъ 25 р. тому благодѣтелю, который вроетъ поглубже его юломейку. Подѣлали нѣчто въ родѣ нищей или маленькихъ пещерокъ, гдѣ, несмотря на спертый воздухъ, съ терпѣніемъ высиживаютъ до наступленія темноты. Лица у многихъ блѣдныя, вытянутыя, въ глазахъ— безнадежность и отчаяніе. Говорятъ тихо, чуть не., шепотомъ, будто опасаются пробудить вниманіе непріятеля, который не жалѣетъ ни простыхъ пуль, ни большихъ фальконетныхъ [59]), ни, даже, ядеръ, — осыпая ими бѣдныхъ лагерныхъ жителей.

— Не хотите ли повинтить?… У насъ есть уже трое, — спрашиваетъ офицеръ, пришедшій съ Велико-княжеской позиціи, наклонившись въ юломейку, точно въ колодецъ.

Но голосъ изъ подземелья бормочетъ что-то отрицательное.

Офицеръ не унываетъ и, продолжая шествіе къ другимъ юломеечнымъ колодцамъ, предлагаетъ уже партію въ шахматы.

Въ отвѣтъ ему слышатся только сдавленные голоса: "Будетъ ли ночное нападеніе?…"

Большія палатки передового лазарета Краснаго Креста служатъ удобною мишенью для непріятеля. Пули пробиваютъ ихъ и перераниваютъ вторично или даже третично несчастныхъ раненыхъ. Тамъ порядокъ и тишина, прерываемая изрѣдка тихими стонами.

Заваленные по горло перевязками и операціями, военные доктора, Слпжневскій и Трейбергъ, мало обращаютъ вниманія на опасность и своимъ хладнокровіемъ дѣйствуютъ благотворно какъ на раненыхъ, такъ и на больничную прислугу. Имъ помогаетъ сестра милосердія Стрякова. Она легко контужена пулею въ грудь. Врачи частей войскъ изъ траншей также являются на подмогу.

Населеніе кладбища съ каждымъ днемъ увеличивается. Траурная риза отца Афанасія постоянно виднѣется на немъ.

Чтобы сколько нибудь оградить лазаретъ отъ непріятельскихъ пуль, уполномоченный Краснаго Креста, И. П. Балашевъ, недавно прибывшій въ осадный лагерь съ новымъ обозомъ и складомъ вещей, энергически принялся обносить его провіантскими бунтами и, при помощи кучеровъ, скоро вывелъ порядочную стѣну. Пули стали залетать рѣже.

Въ избѣжаніе переполненія лазарета, раненыхъ постоянно эвакуируютъ въ Самурскій госпиталь. Вся забота объ этомъ лежитъ на князѣ Шаховскомъ. Военно-медицинскаго принципала мало видно. Онъ постоянно исчезаетъ въ нѣдра земли, особенно съ того момента, когда, рядомъ съ нимъ сидѣвшаго на совѣщаніи, военнаго врача Малиновскаго, ранило пулею въ бокъ. Тогда отрядный врачъ заболѣлъ страшнымъ флюсомъ и, повязавъ щеку широкой косынкой, скрылся надолго съ поверхности земли.

Съ наступленіемъ вечера тэкинцы прекращали стрѣльбу по лагерю и подземные жители быстро выныряли изъ своихъ ямъ, спѣша расправить онѣмѣвшіе члены. Появлялись на земную поверхность и маркитанты. Гражданскій лагерь будто воскресалъ — но не надолго. Ночной мракъ снова загонялъ обывателей въ норы и снова трепетное ожиданіе, съ минуты на минуту, ночного нападенія.