Белл подумал, что по сравнению с кабинетом издателя «тронный зал» в агентстве в Вашингтоне выглядит очень скромно.

Уайтвей сел за свой стол и заявил:

– Джентльмены, вы первыми узнаете, что я решил спонсировать своего участника в Великой Воздушной Гонке Уайтвея от Атлантического до Тихого океана через всю Америку. Он должен выиграть приз, пятьдесят тысяч долларов.

Он выдержал драматическую паузу.

– Ее имя – да, джентльмены, вы правильно услышали, ее имя – Джозефина Джозефс.

Исаак Белл и Джозеф Ван Дорн переглянулись, что Уайтвей неверно истолковал как подтверждение неизбежного, с его точки зрения, вывода.

– Я знаю, о чем вы думаете, джентльмены: либо я очень смел, поддерживая женщину, либо я дурак. Скажу вам: ни то, ни другое! Не вижу причины, почему бы женщине не выиграть воздушную гонку через всю страну. Чтобы вести летательный аппарат, нужно скорее хладнокровие, чем мышечная сила, а у этой девушки хладнокровия хватит на целый полк.

Исаак Белл спросил:

– Вы говорите о Джозефине Джозефс Фрост?

– Мы не станем использовать фамилию ее мужа, – отрезал Уайтвей. – По причине, которая потрясет вас до глубины души.

– Джозефина Джозефс Фрост? – переспросил Ван Дорн. – Молодая женщина, по чьему самолету на севере штата Нью-Йорк стрелял ее супруг?

– Откуда вы знаете? – ощетинился Уайтвей. – Я не пропустил это в газеты.

– По роду нашей деятельности, – спокойно ответил Ван Дорн, – мы обычно узнаем все раньше вас.

Белл спросил:

– А почему вы не пустили это в газеты?

– Потому что мои журналисты, чтобы повысить интерес к гонке, пишут о Джозефине. Мои газеты печатают заказанную мной песню – называется «Приходи, Джозефина, в мою летающую машину». Портрет Джозефс печатают на нотах, на цилиндрах Эдисона, на крышках пианино, в журналах и на плакатах, чтобы подогреть интерес к исходу гонки.

– Мне казалось, люди и так заинтересованы.

– Если не заводить публику, ей становится скучно, – с презрением ответил Уайтвей. – Лучше всего было бы, если бы половина участников-мужчин разбилась еще до Чикаго.

Белл и Ван Дорн снова переглянулись, и Ван Дорн неодобрительно сказал:

– Вероятно, это ваше заявление не подлежит огласке.

– Естественное прореживание поля приведет к тому, что только лучшие летчики смогут соревноваться с отважной Джозефиной! – и не думая извиняться воскликнул Уайтвей. – Читатели газет – за слабейшего. Идемте! Сами увидите, о чем я говорю.

В сопровождении все увеличивающейся свиты из редакторов, журналистов, юристов и клерков Престон Уайтвей вместе с детективами спустился на два этажа, в отдел оформления – просторный зал окнами на север, заполненный художниками, согнувшимися над досками с рисунками; здесь иллюстрировали события дня.

Белл насчитал более двадцати человек, шедших за издателем; некоторые были с карандашами и ручками в руках, и у всех в глазах паника. Художники пригнули головы и стали рисовать быстрее. Уайтвей щелкнул пальцами. К нему подбежали двое с макетом музыкального раздела.

– Что у вас?

Они показали рисунок: девушка в самолете над полем, на котором пасутся коровы.

– Летунья с фермы.

– Нет!

Они смущенно показали второй рисунок. Девушка в комбинезоне, волосы убраны под шапочку, похожую на фуражку таксиста.

– Летающая девчонка-сорванец.

– Нет! Боже милосердный, нет! Как вы отрабатываете здесь свое жалование?

– Но, мистер Уайтвей, вы сами сказали, что читатели любят деревенских девушек и сорванцов.

– Я сказал: «Она девушка!» Читатели газет любят девушек. Добавьте ей красоты. Джозефина прекрасна!

Исаак Белл пожалел художников, готовых выпрыгнуть в окно, и вмешался:

– Почему бы вам не сделать ее любимой девушкой всех парней?

– Я понял! – закричал Уайтвей. Он расставил руки и, выпучив глаза, уставился на потолок, словно увидел сквозь него солнце.

– «Любимица Америки в воздухе».

Художники недоуменно раскрыли глаза и растерянно посмотрели на журналистов, редакторов и менеджеров, а те в свою очередь растерянно посмотрели на Уайтвея.

– Что скажете? – спросил Уайтвей.

Исаак Белл негромко сказал Ван Дорну:

– Люди в бою чувствуют себя гораздо спокойнее.

Ван Дорн ответил:

– Не волнуйся, агентство выставит Уайтвею счет за твою идею.

Наконец заговорил старший редактор, пожилой, на пороге пенсии:

– Очень хорошо, сэр. Очень, очень хорошо.

Уайтвей расцвел.

– «Любимица Америки в воздухе»! – воскликнул главный редактор, и все подхватили этот клич.

– Нарисуйте это! Нарисуйте ее в летающей машине. Сделайте ее хорошенькой – нет, прекрасной!

Детективы незаметно обменялись улыбками. Исааку Беллу и Джозефу Ван Дорну показалось, что Престон Уайтвей влюблен в свою участницу.

Когда вернулись в кабинет, издатель снова стал серьезен.

– Думаю, вы знаете, о чем я вас попрошу.

– Да, – ответил Джозеф Ван Дорн. – Но, возможно, будет лучше, если вы выразитесь более определенно.

– Прежде чем мы начнем, – перебил Белл, поворачиваясь к единственному человеку из свиты, который последовал за ними в кабинет издателя и сел на стул в углу, – могу я спросить, кто вы такой, сэр?

Человек этот был в коричневом костюме-тройке, с целлулоидным стоячим воротничком и галстуком-бабочкой. Набриолиненные волосы облегали голову, как блестящий шлем. Услышав вопрос Белла, человек заморгал. За него ответил Уайтвей.

– Это Вайнер из бухгалтерии. Я предложил его Американскому обществу аэронавтики, которое официально санкционирует гонку, в качестве главного судьи. Вы часто будете видеть его. Вайнеру предстоит записывать время всех участников гонки и решать спорные вопросы. Его слово окончательное. Даже я не могу изменить его решение.

– И вы настолько ему доверяете, что он присутствует при нашем разговоре?

– Я плачу ему жалование, и мне принадлежит дом, в котором снимает квартиру его семья.

– Тогда мы можем говорить открыто, – сказал Ван Дорн. – Добро пожаловать, мистер Вайнер. Мы готовы услышать, чего хочет мистер Уайтвей от нашего агентства.

– Защиты, – сказал Уайтвей. – Я хочу, чтобы Джозефину защитили от ее мужа. До того как стрелять в нее, Гарри Фрост в приступе безумной ревности убил Марко Селера, конструктора, который строил ее аэропланы. Злобный безумец сбежал, и, боюсь, он охотится на нее – единственную свидетельницу его преступления.

– Да, громкое убийство, – согласился Исаак Белл. – Но никто не видел тела Марко Селера, а так как тела нет, окружной прокурор не смог выдвинуть обвинение.

– Найдите его! – ответил Уайтвей. – Обвинение нужно поддержать. Джозефина видела, как Фрост стрелял в Селера. Почему, по-вашему, Фрост скрывается? Ван Дорн, я хочу, чтобы вы расследовали исчезновение Марко Селера и обосновали обвинение в убийстве, которое позволит этой деревенщине прокурору навсегда засадить Гарри Фроста. Или повесить. Сделайте все, что нужно, и к черту расходы! Все необходимое, чтобы защитить девушку от этого бредящего безумца.

– Если бы Гарри Фрост был только бредящим безумцем, – сказал Джозеф Ван Дорн.

– Что это значит?

– Из всех известных мне преступников, не сидящих за решеткой, Гарри Фрост – самый опасный.

– Нет, – возразил Уайтвей. – Гарри Фрост был отличным дельцом до того, как спятил.

Исаак Белл бросил на издателя холодный взгляд.

– Вероятно, вы не знаете, как Гарри Фрост начинал свое дело.

– Я знаю о его успехе. Когда я унаследовал от отца наше предприятие, Фрост был самым успешным в стране распространителем газет. Когда он ушел в отставку – в возрасте сорока пяти лет, между прочим, – ему принадлежали все газетные киоски на всех железнодорожных станциях страны. Хоть он и был жесток к бедной Джозефине, следует признать, что он добился большого успеха, создав сеть, охватившую всю страну. Откровенно говоря, я восхищался бы им, как бизнесмен бизнесменом, не попытайся он убить свою жену.

– Я скорее восхитился бы бешеным волком, – мрачно возразил Исаак Белл. – Фрост чрезвычайно жесток. Он «создал сеть», как вы выразились, убивая всех конкурентов на своем пути.