Чикаго

1899 год

Рослый пьяный человек приплясывал, бредя по сточному желобу у края дороги, и распевал песню Стивена Фостера[1], гимн Лиги против салунов[2]. Печальная мелодия песни напоминала звучание шотландской волынки, темп – медленный вальс. А в голосе пьяного, мягком баритоне, звучало искреннее сожаление о нарушенных обещаниях.

У пьяного была копна золотых волос и красивое мужественное лицо. Молодость – ему было не больше двадцати – делала его состояние еще более прискорбным. Одежда вся в соломе, словно он в ней спал, и маловата ему, рукава и штанины коротки, как будто он украл ее с бельевой веревки. Воротник сбился, на рубашке не хватало одной манжеты, а на голове, несмотря на холод, не было шляпы. Из того, что положено иметь джентльмену, только сшитые на заказ кожаные ботинки еще не были проданы ради выпивки.

Налетев на фонарный столб, пьяный сбился. Продолжая напевать мелодию и танцуя вальс, он увернулся от подкатившегося к тротуару фургона горшечника. Кучер привязал лошадей и исчез за дверями одного из многочисленных салунов, из окон которых на булыжную мостовую лился желтый свет.

Пьяный молодой человек крепко ухватился за фургон.

Он разглядывал салун. Пустят ли его туда? Не из этого ли салуна его уже выбросили? Он ощупал пустые карманы и печально пожал плечами, продолжая разглядывать фасады соседних домов: меблирашек, борделей, ломбардов. Затем задумчиво посмотрел на свои ботинки. Взгляд его переместился к газетному складу на углу, куда фургоны доставляли чикагскую утреннюю прессу.

Может, удастся заработать несколько пенни, разгружая пачки газет? Он расправил плечи и медленно двинулся, вальсируя в сторону склада.

Двенадцатилетние газетчики, выстроившиеся за свежими номерами, все были грубыми уличными мальчишками. Они смеялись над пьяницей, но один посмотрел в необычно ласковые фиолетово-голубые глаза.

– Оставьте его в покое, – сказал он друзьям, и высокий молодой человек прошептал:

– Спасибо, сынок. Как тебя зовут?

– Уолли Лафлин.

– Ты добрая душа, Уолли Лафлин. Не ходи моей дорожкой.

– Я же велел избавиться от этого пьянчуги, – сказал Гарри Фрост, великан с мощной челюстью и безжалостным взглядом. Он сидел в фургоне на ящике с динамитом «Вулкан». У его ног скорчились два бывших боксера из его вестсайдской банды. Сквозь отверстия, проделанные в боку, они смотрели на склад, ожидая, когда с ужина вернется владелец.

– Я прогнал. Он вернулся.

– Прогони его в переулок. Чтобы если я его увидел снова, то только на носилках.

– Да это просто пьяный, мистер Фрост.

– Да? А если газетчик нанял детективов, чтобы охранять склад?

– Вы с ума сошли? Никакой он не детектив.

Кулак Фроста преодолел расстояние в пятнадцать дюймов и кузнечным молотом обрушился на говорившего. Тот упал, корчась от боли. Только что он сидел перед боссом, а в следующее мгновение лежал на полу и с трудом дышал – осколок кости пробил ему легкое.

Фрост побагровел. Он и сам дышал с трудом – от гнева.

– Я не сошел с ума!

– Вы мне сломали ребра, – кое-как выговорил бывший боксер.

– Вы не сознаете свою силу, мистер Фрост, – протестующе сказал второй боксер. – Вы его едва не убили.

– Если бы я хотел убить, ударил бы сильней. Избавьтесь от этого пьяницы!

Боксер выбрался из фургона, закрыл за собой дверь и растолкал сонных мальчишек, выстроившихся в очередь за газетами.

– Эй, ты! – крикнул он пьяному. Тот его не слышал, но оказал любезность: добровольно зашел в переулок, избавив бандита от необходимости гнать его туда криками и пинками. Боксер пошел за ним, вытягивая из кармана свинчатку. Переулок был темный, с глухими стенами по обе стороны, и такой узкий, что еле провезешь тачку. Пьяный спотыкаясь шел к освещенной висячим фонарем двери в дальнем конце.

– Эй, ты!

Пьяный обернулся. Его золотые волосы блестели в свете керосиновой лампы. На красивом лице появилась неуверенная улыбка.

– Мы знакомы, сэр? – спросил он, словно надеясь, что удастся занять денег.

– Еще познакомимся.

Боксер взмахнул свинчаткой. Это было опасное оружие – кожаный мешочек, заполненный свинцовой дробью. Дробь делала оружие гибким, свинчатка приникала к избиваемому, дробя кости и плоть; удар был нацелен в лицо. К удивлению боксера, пьяница быстро повернулся. Он оказался внутри дуги, которую описывала рука с оружием, и сбил боксера с ног ударом справа, сильным и умелым.

Дверь распахнулась.

– Отличная работа, малыш.

Двое детективов «Агентства Ван Дорна»: Мэк Фултон, с глазами словно изо льда, и Уолтер Кисли в клетчатом костюме коммивояжера, – подхватили упавшего за руки и втащили внутрь.

– В фургоне прячется Гарри Фрост?

Боксер не ответил.

– Нокаут до счета, – сказал Фултон, сильно шлепая боксера по щекам и не получая никакого ответа. – Молодой Исаак, ты не знаешь собственной силы.

– Первый урок начинающего дознавателя прошел зря, – добавил Кисли.

– А каков этот первый урок? – подхватил Фултон. В детективном агентстве за такие водевильные номера их прозвали Вебером и Филдзом[3].

– Подозреваемый должен оставаться в сознании, – ответил Кисли.

– Чтобы он мог ответить на твои вопросы, – хором дополнили они.

Ученик детектива Исаак Белл повесил голову.

– Простите, мистер Кисли. Мистер Фултон. Я не хотел бить его так сильно.

– Живи и учись, парень. Поэтому мистер Ван Дорн и доверил тебя, выпускника колледжа, таким охламонам, как мы.

– Но босс надеется, что, глядя на нас, даже сынок богача с правильной стороны улицы сумеет превратиться в хорошего детектива.

– А пока – что ты скажешь, если мы постучимся в фургон и посмотрим, дома ли Гарри Фрост?

Выходя из переулка, напарники достали тяжелые револьверы.

– Держись позади, Исаак. Нельзя встречаться с Гарри Фростом без револьвера в руке.

– А поскольку ты ученик, револьвер тебе не положен.

– Я купил дерринджер, – сказал Белл.

– Весьма предприимчиво. Смотри, чтобы босс не узнал.

Они свернули за угол и вышли на улицу. В свете фонарей блеснул нож; он перерезал вожжи, привязывавшие лошадей фургона, и мощная фигура хлестнула их плетью. Лошади встали на дыбы и понеслись мимо повозок, стоявших у склада. Мальчишки-газетчики разбегались от копыт и вращающихся колес. Возле склада фургон взорвался с грохотом и яркой вспышкой. Взрывная волна обрушилась на детективов и швырнула их в разбитые двери и окна ближайшего салуна.

Исаак Белл вскочил и бросился на улицу. Из дверей газетного склада вырывались языки пламени. Повозки повалило на бок, лошади шатались на перебитых ногах. Улицу заполнили осколки стекла и горящая бумага. Белл посмотрел на газетчиков. Трое мальчиков жались в дверном проеме, лица их побелели от потрясения. Еще трое безжизненно лежали на тротуаре. Белл наклонился к первому. Это был Уолли Лафлин.