— Мартина… — В его глазах стояла грусть.

— Только на таких условиях я согласна выйти за вас.

— Что ж, очень хорошо. — Он глубоко вздохнул. — Но тогда нам лучше сделать это поскорее, до того как Бернард обнаружит вас. Мы можем отправиться в монастырь Святого Дунстана. Полагаю, что брат Мэтью обладает законными полномочиями, чтобы сочетать нас узами брака.

Он поколебался, словно желая сказать что-то еще, но промолчал и лишь покачал головой.

— Пойду оседлаю лошадей.

Мартина наблюдала за ним в окно. Хорошо, она станет его женой, но сердце останется при ней. И она не позволит себе и ему нарушить невидимую грань, за которой лежат привязанность, любовь… страдания и несчастья. Она не будет такой глупой и слабой, как ее мать. Адела любила Журдена и жила ради него.

Мартина же будет жить ради себя.

— У вас есть кольца? — спросил брат Мэтью у Торна и Мартины, стоящих на коленях перед алтарем в полутемной, освещенной лишь несколькими свечами церкви. Кроме них, на церемонии венчания в качестве свидетелей присутствовали два монаха.

«Ну вот, свершилось, — радостно подумал Торн. — Я женюсь на Мартине». Он снял свое рубиновое кольцо и взял ее руку. Она была холодная, как ледышка, и слегка дрожала. Он нежно, легонько стиснул ее, пытаясь одновременно поймать взгляд своей невесты, но она упорно отворачивалась.

Мэтью прокашлялся.

— Именем Отца…

Торн стал надевать Мартине кольцо на указательный палец, но оно оказалось слишком большим для ее тонких пальчиков.

— …и Сына…

Он попробовал надеть его на средний палец.

— …и Святого Духа…

С безымянного пальца оно тоже соскользнуло. Тогда Торн взял ее большой палец и надел кольцо на него.

— …нарекаю вас мужем и женой. Аминь.

— Эта спальня у нас самая большая, и здесь самая широкая кровать, — пояснил брат Мэтью, откидывая кожаный полог, закрывающий вход в лучшую гостевую келью настоятельских покоев.

Торн отметил про себя, что эта кровать лишь ненамного шире остальных, напоминающих больше скамьи, и явно маловата для двоих. Но тут же мысленно отверг идею пожертвовать своим комфортом и сказать Мартине, что может спать и на полу. В конце концов, ведь давая согласие стать его женой, она тем самым дала согласие и делить с ним одну постель.

— Мы так благодарны вам за любезное позволение остаться здесь, — сказала настоятелю Мартина, поглаживая сидящего на руках Локи. — Мы постараемся побыстрее уладить вопрос с нашим жильем, насколько это будет возможно.

— Вам нет нужды волноваться об этом. Я нисколько не тороплю вас, — доброжелательно ответил Мэтью. — Ваше общество доставляет мне истинное удовольствие.

«Райнульф продолжает опекать ее, даже будучи так далеко», — подумал Торн. Несомненно, что именно его дружбе с Мэтью они обязаны таким радушным гостеприимством, идущим вразрез с монастырским уставом.

Вечером, когда Мэтью трапезничал с братьями и занимался повседневными монастырскими делами, Торн с Мартиной ужинали без него, молча сидя друг против друга за маленьким столом в большом зале. После ужина они по очереди вымылись в своей скромной комнатке. Наконец слуги унесли лохань и кадки с водой, и в первый раз за весь день они остались одни.

— Мартина, нам с тобой надо кое-что обсудить, — первым прервал молчание Торн.

— Я знаю, — сказала она. — Надо решить, где мы будем жить.

— Да. И кроме того, мы должны…

— Да, конечно. Но только не сегодня. — Она поднялась. — Я слишком устала, чтобы думать о чем бы то ни было, и уж тем более не в состоянии сейчас принимать какие-либо решения. Я иду спать. Поговорим утром.

С этими словами она повернулась и направилась в спальню. Торн остался сидеть за столом, поглаживая кувшин с бренди и задумчиво щурясь на мерцающие в жаровне угольки.

Как это она сказала: «Ты не способен испытывать любовь». Неужели это действительно так? Много лет назад он решил, что никогда не позволит себе попасться в сети этого мучительного чувства, вызывающего боль и страдания у тех, кто его испытывает, и которое остальные, более слабые люди, именуют любовью. И что же, в результате этого оно у него полностью атрофировалось? И значит, Мартина права, обвиняя его в черствости и расчетливости?

Торн всегда считал, что брак по любви — это ошибка, непозволительная роскошь. Мудрые люди женятся, чтобы умножить свои владения. Ведь любовь рано или поздно проходит; она или умирает сразу, быстро и болезненно, или увядает постепенно, под тяжестью выстроенных ею же лживых заверений, но так или иначе со временем от нее не остается и следа. Между тем как земля и собственность существуют вечно. Так что он должен быть счастлив, по крайней мере доволен. Некоторым образом он и чувствовал удовлетворение: как-никак Мартина стала его женой!

Но женой, которая не верит ему и думает, что он использовал ее чувство для достижения своих целей. И несмотря на это, согласилась выйти за него. Что означает также, что она согласилась спать с ним, делить с ним супружеское ложе и исполнять свои супружеские обязанности по его первому требованию. Эта мысль радостным возбуждением отозвалась в его душе. Но с другой стороны, как он может сейчас думать об этом, зная, насколько ранимой и беззащитной перед ним чувствует она себя? Он вспомнил, как она плакала вчера в лесном домике. Близость должна доставлять обоюдную радость, но для нее она будет сейчас пыткой, унизительным актом попрания ее воли и только отдалит ее от него. Нет, он не может сделать этого, зная, что трещина в их отношениях только увеличится. Надо приложить все усилия, чтобы заделать эту трещину недоверия, и единственный способ — дать ей почувствовать, что он не такой, каким был Журден. Хотя Журден и действовал без злого умысла, но как только Адела стала обузой его планам, он тут же бросил ее и тем самым нанес неизгладимые раны хрупкой душе маленькой Мартины. И если он сам своим поведением напомнит ей отца, эти раны откроются вновь и трещина между ними превратится в пропасть. Надо хотя бы на время обуздать свои инстинкты, действуя мягко и постепенно, чтобы вернуть ее любовь и восстановить доверие.

Вошел брат Мэтью, и если он даже и удивился тому, что молодожены не легли спать вместе, то виду не подал. Он предложил Торну сыграть партию в шахматы, и тот согласился.

— Я получил очень интересное письмо от Оливье сегодня вечером. Королева Алиенора весьма скоро собирается быть его гостьей в Блэкберне, — сказал Мэтью, расставляя фигурки на шахматной доске.

— Правда? — спросил Торн, садясь напротив настоятеля. — А я-то думал, что она во Франции вместе с королем Генрихом.

— Да, она была там, но вернулась в Англию без него вскоре после рождественского поста. В соответствии с королевским повелением она разъезжала по стране, верша правосудие.

— Разве королевское правосудие не в ведении лорда-канцлера Беккета?

— Верно, но лорд-канцлер за границей вместе с королем Генрихом. Оливье сообщил, что королева, узнав об осаде Блэкберна и о том, что баронство осталось без владельца, весьма заинтересовалась этим делом. Она отписала ему, что хочет лично взглянуть на неприступную крепость, взятую лишь благодаря геройству Торна Фальконера. Не знал, что вы с ней знакомы.

— Райнульф представил меня ей, когда мы прибыли в Париж после плена. Не знаю, почему, но я ей понравился. Мы много и часто беседовали с ней.

— Говорят, что в ней поразительным образом сочетаются божественная красота и острый, не женский ум. Это правда?

— Да. Она удивительно красива, — сказал Торн, — и очень умна и образованна. Правда, когда я познакомился с ней, она пребывала в меланхолии. Она в то время ждала ребенка, но уже подала папе петицию с просьбой о разводе с Людовиком. Мне она сказала, что когда выходила за него замуж, то думала, что будет женой короля, а вместо этого обнаружила, что стала женой монаха. Думаю, сейчас она чувствует себя более счастливой, чем тогда.