Мартина обхватила себя руками, согреваясь и унимая дрожь.

— Теперь я поняла.

Торн продел длинную иглу в ноздрю связанного ястреба. Работал он медленно и аккуратно, держа птицу левой, перевязанной рукой, а правой ловко манипулировал иглой. Даже когда вошла Эструда и, обойдя его, стала за спиной, он не оторвал глаз от работы и продолжал очень осторожно делать свое дело. Любое неловкое движение могло причинить птице непоправимый вред.

Эструда опустила руку ему на плечо и слегка похлопала по нему.

— Чем это ты занят?

— Стараюсь сдерживаться, чтобы не дрогнула рука, — медленно и не сразу ответил Торн.

Она снова обошла вокруг и встала перед ним, глядя на птицу.

— Никогда не видела более неприятного зрелища. Ради Бога, что это ты все-таки с ней вытворяешь?

Он вздохнул.

— Делаю прокол, чтобы избавить этого ястреба от дурного характера.

Она усмехнулась:

— Да? А как думаешь, не мог бы ты таким же способом исправить и Бернарда?

«Умная сука», — подумал Торн.

— Тут одной иглой не обойдешься. Для этого понадобится что-нибудь покрупнее — например, мой новый меч.

Она снова усмехнулась и стала молча наблюдать за его Движениями.

— Как неприятно, что ты порезался за ужином, — указав кивком на его перевязанную ладонь, сказала Эструда.

— Как неприятно ты меня удивила, вот что. Терпеть не могу сюрпризов.

Торн медленно вынул иглу и посмотрел ей в глаза:

— Хотелось бы спросить тебя, как это ты догадалась, что бесплодна не ты, а именно Бернард?

Эструда отвернулась, машинально перебирая вещи на его рабочем столе.

— Ладно, думаю, уж тебе-то я могу сказать, — помолчав, проговорила она. — Когда мне было пятнадцать у меня был мужчина. Сюзерен моего отца. Я жила в его замке, прислуживала его жене.

Торн смазал птице ноздрю каплей целебного масла.

— И ты от него забеременела?

— Именно. — Она взяла со стола скульптурку, изображавшую голову белого сокола, которую Торн вырезал с Фреи и на которой он держал ее кожаный колпачок.

— Я была молоденькая и глупая, просто обожала его — совсем как эта дурочка Клэр, влюбленная по уши в Бернарда.

Торн метнул на нее внимательный взгляд, она улыбнулась.

— Да, я догадывалась о ее чувствах к моему мужу с самого начала. Но ничего из этого, конечно же, не выйдет. Она совершенно не в его вкусе — слишком простовата. Я же, напротив, была привлекательна и… ну, я сама этого хотела, так что была легкой добычей для моего хозяина. Когда он узнал, что у меня будет ребенок, то велел повитухе дать мне средство, вызывающее выкидыш.

— А потом ты вышла за Бернарда. — Торн надел перчатку на руку.

— И никто никогда ничего не узнал, — закончила она, поворачиваясь к нему лицом.

— Почему все-таки ты выбрала именно меня, чтобы зачать ребенка?

— Сказать тебе прямо как есть?

— Да, я простой человек.

— Мне показалось, что ты отличный племенной бычок.

— Черт тебя возьми.

— Крупный и здоровый, — продолжала она. — И к тому же очень неплох в постели, если верить слухам. Должна сказать, что я была несколько выбита из равновесия тем, что пришлось постараться, чтобы заполучить немного саксонского семени.

— Я простой, но не глупый. На самом деле ты выбрала меня по другой причине. Ты была абсолютно уверена, что я буду держать язык за зубами. И сегодня ты пришла ко мне, чтобы убедиться в этом.

— Угадал.

— У меня ведь нет выбора, не так ли? Если я выдам тебя, то погибну и сам. Ты прекрасно знала, что я буду вынужден молчать, и это была часть твоего плана. Ты очень хитрая женщина.

— Спасибо.

— Я не собирался делать тебе комплимент.

— Нет? А что еще остается женщинам в этом мире, как не добиваться своего с помощью хитроумных манипуляций? Так что если ты признаешь, что у меня это хорошо получается, то считаю это комплиментом.

Она несносна, но все же в ее словах есть доля правды. В лоб Бернарда не прошибить, единственное, что ей оставалось, это провести его.

Но Торн все же был несколько обеспокоен.

— Однако одна вещь меня очень тревожит. Я могу пережить то, что должен помалкивать, могу даже переварить то, что мой ребенок не будет знать, кто его настоящий отец, но смириться с тем, что моего отпрыска будет растить и воспитывать Бернард, я не смогу никак…

— Нет, он не будет! — яростно выкрикнула Эструда. — Уж об этом-то я позабочусь. Пока я жива, этого не случится.

От ее крика ястреб забился на привязи, взмахивая крыльями, и Торну пришлось успокоить его.

— Надо же, ты рассуждаешь почти как мать.

— А я и чувствую себя матерью. В конце концов я просто женщина.

Она приложила руку к животу, натягивая платье, и Торн заметил, что он уже слегка выпирает под туникой. Да нет, еще слишком рано, зря она красуется, это просто-напросто обильный ужин округлил ее пузо.

— Я отдам ребенка на воспитание в знатную семью. В хорошую семью. Далеко отсюда. Подальше от Бернарда.

— Ты можешь в этом мне поклясться? Ее глаза стали серьезными.

— Бернард во многом похож на моего отца. Я не позволю, чтобы он и близко подошел к моему ребенку.

Представив Эструду маленькой девочкой, которая, видимо, сильно страдала от крутого нрава своего отца, Торн смягчился. Он даже испытывал что-то вроде жалости к этой женщине. Должно быть, это отразилось на его лице, потому что Эструда выпрямилась и отчеканила:

— Мне не нужна твоя жалость, побереги ее для кого-нибудь другого. Все, что мне нужно от тебя, это твое молчание.

— Даю тебе слово, — медленно проговорил Торн.

Оставшись одна в своей спальне, Мартина продолжала наблюдать за птичником. Вскоре в дверях показалась леди Эструда. Накинув капюшон, она заспешила к замку. Мартина подождала, пока она войдет в свою комнату, затем спустилась в холл. Она накинула плащ поверх рубашки и, как была босиком, пошла по тому же пути, который только что проделала Эструда, — к птичнику.

Торн открыл ей дверь сразу же, едва она постучала, втянул ее внутрь и, захлопнув дверь, прижался к ней. Он впился в ее губы горячим, требовательным поцелуем. Больной рукой он расстегивал застежку ее плаща, другая заскользила по ее груди под шелковой рубашкой. Застонав, он наконец сорвал с нее плащ и, прежде чем она сумела остановить его, поднял рубашку и прижался к ней, обвив ее ноги вокруг себя.

Он жадно целовал ее шею, ласкал ее напрягшиеся соски, отчего желание пронзило ее, будто вспышка молнии. Мартина изогнулась в его руках, чувствуя, как напряжен каждый его мускул, как его бедра прижимаются к ней все сильнее.

«Нет, не позволяй ему делать это!» — кричал внутренний голос. Мартина уперлась руками в его плечи, отталкивая от себя, и он опустил ее на пол, но едва она попыталась что-то сказать, как он прильнул губами к ее рту, не давая произнести ни слова. Расстегнув ворот ее рубашки нетерпеливыми пальцами, он скользнул под шелк. Она почувствовала его ладони на своей груди, они ласкали, гладили и сжимали ее, льняная повязка терлась о ее нежную кожу.

Она на секунду сумела отстраниться.

— Торн…

Он вновь закрыл ей рот поцелуем и еще крепче обнял ее. Она коснулась натянутой ткани его шерстяных штанов и его восставшей плоти. Почувствовав ее прикосновение, Торн рванулся вверх, из его груди вырвался хриплый возглас. Схватив ее ладонь, он обвил ее пальцы вокруг него, и она ощутила его жар, трепетание, его пугающую и в то же время восхитительную величину.

Мартина еще раз попыталась отодвинуться.

— Торн, пожалуйста…

— Да-да, я знаю. Нам надо поговорить, — прохрипел он. — Но я так хочу тебя. Я ждал тебя весь день, места себе не находил. Я изнываю по тебе.

«По мне или просто по женскому телу? — с горечью подумала Мартина, уверенная, что теперь знает ответ: — Как там говорила Фильда, с его аппетитом он не станет чураться даже благородной дамы, если поблизости не окажется никакой другой, более в его вкусе».