— Тебе больно? — тихо и нежно спросил он.

Мартина глубоко вздохнула и качнула головой. Ей было больно, но какой сладкой и желанной была эта боль! Она почти не чувствовала ее, отдавшись переполнявшему ее наслаждению. И он, конечно же, знал это заранее. Торн ласково коснулся пальцами ее мокрой головы, и она закрыла глаза от наслаждения.

Итак, он заполнил ее, он взял ее, стал ее обладателем. Ей было невероятно жарко, по всему телу горячей волной Разлилась истома, и словно какая-то сила растянула ее, она чувствовала, что, войдя, он разорвал что-то внутри нее. И вдруг она вспомнила, что утром должна вернуться в Харфорд и готовиться к свадьбе с Эдмондом.

Мартина открыла глаза.

— Мы, должно быть, сошли с ума.

Он задумчиво поцеловал ее в лоб.

— Однажды я жил среди сумасшедших, в той земляной дыре в Леванте. Все, кто там был, кроме твоего брата и меня, потеряли рассудок. Им было так гораздо лучше. Они просто забыли о кандалах, в которые были закованы их ноги, и о стенах своей темницы. Можно сказать, что некоторые из них даже были по-своему счастливы.

Торн провел пальцем по ее лицу. Когда он остановился на губах, она дотронулась до него кончиком языка.

— Так что если мы и сошли с ума, — прошептал он, склоняясь над ней и ища ртом ее губы, — то пусть так оно и будет.

И он покрыл ее множеством едва ощутимых, невероятно нежных и благоговейных поцелуев. Он словно поклонялся, совершая какой-то особый обряд, поклонялся ее щекам, носу, векам, мочкам ушей и нежной шее, он лелеял их так, будто это были бесконечно дорогие святыни.

— Тебе было очень больно? — хрипло спросил он снова.

Она обняла его за плечи, притягивая к себе.

— Нет.

Мартина почувствовала, как при этом чаще и сильнее забилось его сердце.

«Он постарался доставить мне наивысшее наслаждение, — подумала она. — А теперь, наверное, захочет получить его и сам».

То, что она испытала, было исполнено новизны, и она внезапно поймала себя на мысли, что ей приятно осознавать — это наслаждение может повториться. Когда он опять вошел в нее энергичными рывками, она почувствовала, как волшебные искорки постепенно зажигают огонь в крови и пламя начинает опять пожирать ее. Желание с новой силой охватило ее, словно дразня и мучая. Он распалял в ней этот огонь все сильнее и сильнее, с каждым ударом учащая ритм, а она, снова охваченная огнем, не чувствовала ничего, кроме огненного урагана в крови, и, когда этот неистовый шторм вытеснил из ее сознания ощущение времени и пространства, она словно растворилась в море наслаждения.

Торн изогнулся над ней, дрожа от напряжения, его волосы, спутанные и мокрые, касались ее лица. Едва она ощутила волшебный экстаз, он резко вышел и упал на нее. Восторженный стон вырвался из его груди, когда он прижался к ней, и она почувствовала, что он достиг вершины блаженства. Потом он затих, мокрый от пота, вздрагивая от пробегающих по телу судорог.

Она крепко обнимала его, гладя по голове, покоящейся на ее плече, и замирая от удовольствия чувствовать на себе его большое, сильное и теплое тело. Мартина, конечно, понимала, почему он вышел из нее перед оргазмом, и была благодарна ему за это, но, с другой стороны, испытывала легкое сожаление от того, что он не остался в ней и они больше не соединены друг с другом этой восхитительной связью.

Он потянулся к ней, целуя вначале в губы, а потом опускаясь ниже и покрывая поцелуями всю ее.

— Ты прекрасна, — пробормотал он. — Ты само совершенство.

Встав на колени, он дотронулся до нее там, где ныла только что разбуженная плоть.

— У тебя идет кровь, — сказал он и наклонился, покрывая это место нежными врачующими поцелуями.

Туман почти рассеялся, и мягкий солнечный свет пробивался сквозь деревья. Торн взял ее за руку и повел к реке. Там, в воде, они и оставались некоторе время, крепко обнявшись в молчании, пока прохладная чистая вода смывала с них все следы его семени и ее девственной крови.

Путь назад показался Мартине бесконечным. За всю дорогу они с Торном почти не разговаривали, сознавая, что лишние слова или жесты могут их выдать. И когда они наконец поздно вечером добрались до Харфорда, Мартина чувствовала себя совершенно разбитой, не столько физически, сколько морально.

«Что я наделала? — корила она себя. — И куда я теперь пойду отсюда?»

Когда она спускалась в зал к ужину, на лестнице ее поджидал Торн. Она испуганно застыла, почувствовав, что он обвил ее своими огромными руками, прижимая к каменной стене и настойчиво ища ее губы.

— Сегодня ночью приходи ко мне, — выдохнул он. Его глаза молили, а руки жадно скользили по лицу, по шее и груди.

— Торн… — Она застонала, когда он нащупал пальцами ее напрягшийся сосок и сжал его сквозь платье. — Нам надо…

Он вжался в нее бедрами, и она почувствовала, как он жаждет ее.

— О Боже, Торн…

Он куснул ее за мочку уха.

— Приходи.

— Нам надо поговорить, — с трудом произнесла она.

— Боже, как я хочу тебя. Да, мы непременно поговорим. Ты только приходи.

Шаги на лестнице! Прежде чем Бернард показался за поворотом лестницы, Торн успел отпрянуть от нее.

— Миледи, — вкрадчиво сказал Бернард, кивая Мартине. — Сокольничий, — добавил он, подозрительно переводя взгляд на Торна. — Ужин на столе, если вы оба соизволите присоединиться к нам.

— Довольно говорить об этом чертовом Невилле, — заорал Годфри, поднимаясь из-за стола на нетвердых ногах. — Я не хочу больше слышать имя этого ублюдка!

«И я тоже!» — подумала Мартина. Весь вечер все только и делали, что говорили о бароне-убийце, который исчез из Суссекса, и с ним большая часть его слуг и рыцарей. Его жена попросила убежища в местной обители, но о самом Невилле ничего не было слышно. Поговаривали, что он уплыл на континент, но более достоверными были слухи, утверждающие, что он отправился на север страны, чтобы собрать там армию наемных солдат. Ничего не зная о его намерениях, Оливье повелел всем своим вассалам готовиться к войне.

— Замолчите все! — скомандовал Годфри. — Ты, Торн! Встань!

Сакс поднялся, слегка обеспокоенный.

— Я должен тебе кое-что сказать.

«Господи Боже, значит, Бернард все-таки успел увидеть нас вместе на лестнице и сказал Годфри. Все погибло».

Разговоры прекратились. Присутствующие опустили свои кубки и ножи, за исключением Эдмонда, который продолжал есть. Стало так тихо, что слышно было потрескивание и шипение дров в очаге.

Барон вперил в Торна пристальный взор мутных глаз. Сакс стоял за столом как раз напротив Мартины.

— Десять лет ты служил мне, Торн Фальконер, и, надо признать, служил хорошо. Ты непревзойденный солдат, тебе нет равных, но все, кто знает меня, знают и то, что именно твое мастерское обращение с охотничьими птицами — даже более мастерское, чем твое искусство в стрельбе из лука, в котором ты тоже не имеешь соперников, — сделало тебя столь незаменимым для меня.

— Слушайте, слушайте, — хором воскликнули Питер и Гай.

— Слишком незаменимым, — добавил Годфри немного более грустным голосом. — Да, я признаю это. И то, что я делаю сейчас, я должен был бы сделать много лет назад, но не делал по причине своей жадности. Я хотел видеть тебя здесь, в Харфорде, тренирующим моих птиц, а не в милях отсюда в твоем владении тренирующим своих.

Он вздохнул.

— Но время пришло. Помолвив моего мальчика Эдмонда с прелестной Мартиной Руанской, — он поклонился Мартине, которая поклонилась в ответ и с облегчением вздохнула, поняв, какой оборот принимает дело, — ты породнил мой род с родом королевы Алиеноры. Сослужив мне такую службу, ты заработал награду, лишить тебя которой было бы крайне несправедливо.

Годфри сделал знак слуге, который подошел к Торну и вручил ему что-то длинное, завернутое в пурпурный шелк.

— Разверни его, — приказал барон.

Торн развернул сверток, оказавшийся мечом в дорогих ножнах. Он вынул клинок, взявшись за усыпанную алмазами рукоятку.