Это совершенно ясно. Блудница — это Рим, который развратил вселенную, который употребил свою власть на распространение и утверждение идолопоклонства, который преследовал святых, который пролил реки крови мучеников. Зверь — это Нерон, которого считали умершим, который вернется, но второе царствование которого будет эфемерным и заключится окончательным падением. Семь голов имеют двоякий смысл: это семь холмов, на которых стоит город Рим; но, главным образом, это семь императоров: Юлий Цезарь, Август, Тиверий, Калигула, Клавдий, Нерон, Гальба. Первые пять умерли; Гальба царствует в данный момент, но он стар и слаб; он скоро должен пасть. Шестой, Нерон, который есть в одно и то же время и зверь, и один из семи царей, в действительности не умер; он еще будет царствовать, но короткое время, и будет, таким образом, восьмым царем, а затем погибнет. Что касается десяти рогов, то это проконсулы и императорские легаты десяти главных провинций, которые суть не настоящие цари, но которые получают от императора свою власть на короткое время, правят, сообразуясь лишь с одной мыслью, которая внушается им из Рима, и совершенно подчинены империи, передающей им свою власть. Эти местные цари так же не благоволят христианам, как и сам Нерон. В качестве представителей интересов провинции они будут унижать Рим, отнимут у него право располагать властью, которою он до сих пор пользовался, будут с ним дурно обращаться, подожгут его, разделят между собой его остатки. Но Бог еще не хочет распадения империи; он внушает военачальникам провинций и всем этим лицам, которые по очереди держали в своих руках судьбу империи (Виндекс, Вергиний, Нимфидий, Сабин, Гальба, Мацер, Капитон, Отон, Вителлий, Муциан, Веспасиан), мысль согласиться между собой, чтобы восстановить империю, и, вместо того чтобы сделаться независимыми государями, — что казалось еврейскому автору самым естественным решением, — оказать царские почести Зверю.
Мы видим, как живо интересуется этот памфлет главы Церквей Азии политическим положением, которое не могло не казаться в высшей степени странным для воображения, столь легко воспламеняющегося, как еврейское; действительно, Нерон своими злодеяниями и совершенно исключительными безумствами, как говорится, совершенно сорвал разум с его петель. Со смертью его империя оказалась как бы в полном расстройстве. После умерщвления Калигулы все-таки оставалась еще хоть республиканская партия; сверх того, приемная семья Августа пользовалась всем своим обаянием; после же убийства Нерона не оставалось налицо почти ни следа республиканской партии, и фамилия Августа также пресеклась. Империя оказалась во власти восьми или десяти военачальников, пользовавшихся обширными полномочиями. Автор Апокалипсиса, ничего не смысливший в римских делах, удивляется тому, что эти десять военачальников, которые ему представлялись царями, не объявили себя независимыми, что они вступили между собой в соглашение, и приписывает такой результат божественному вмешательству. Очевидно, что евреи Востока, в течение двух лет теснимые римлянами, а с июля 68 года чувствовавшие себя несколько легче, так как Муциан и Веспасиан были поглощены общими делами, возомнили, что империя уже распадается, и начали торжествовать. Это было не столь поверхностное заключение, как можно было бы подумать. Тацит, начиная свое повествование о событиях того года, на пороге которого был написан Апокалипсис, называет его annum reipublicae prope supremum. Евреи были сильно удивлены, когда увидали, что «десять царей» вернулись к «Зверю» (к объединению империи) и положили к ногам его свои царства. Они рассчитывали, что следствием независимости «десяти царей» будет падение Рима; питая антипатию к государственной централизации, они полагали, что и проконсулы, и легаты тоже ненавидят Рим, и, судя о них по самим себе, предполагали, что эти могущественные вожди будут действовать как сатрапы или как Гирканы, Ианнеи, цари-истребители их врагов. И, по меньшей мере в качестве злобствующих провинциалов, они уже наслаждались великим унижением, которое предстояло испытать этой столице мира, когда право провозглашать царей перейдет к провинциям и Риму придется принимать в своих стенах владык, которых не он первый провозгласил.
Каково было отношение Апокалипсиса к странному эпизоду Лже-Нерона, который как раз в тот момент, когда Пророк писал на Патмосе, волновал всю Азию и все острова Архипелага? Такое совпадение, несомненно, принадлежит к весьма странным явлениям. Китнос и Патмос находятся друг от дуга в расстоянии не более 40 лье, и новости по Архипелагу быстро разносятся. Христианский пророк писал как раз в те дни, когда больше всего говорилось о самозванце, которого одни приветствовали с энтузиазмом, а другие встречали с ужасом. Мы уже упоминали, что он водворился на Китносе в январе 69 или, может быть, в декабре 68 года. Центурион Сисенна, который высадился на Китносе в первых числах февраля, едучи с Востока и везя римским преторианцам залоги согласия от некоторых частей армии в Сирии, с большим трудом ускользнул от него. Несколько дней спустя прибыл на Китнос Кальпурний Аспрена, который получил от Гальбы управление Галатией и Памфилией и которого сопровождали две галеры Мизенского флота. Эмиссары самозванца сделали попытку повлиять на начальников судов магическим именем Нерона; обманщик, прикинувшись печальным, взывал к верности тех, кто некогда был «его воинами». Он умолял их, по крайней мере, перевезти его в Сирию или Египет, страны, на которые он возлагал свои надежды. Начальники галер, по хитрости ли, или потому, что они в самом деле колебались, попросили времени на размышление. Аспрена, узнав обо всем, внезапно захватил обманщика и велел убить его. Тело его было привезено в Азию, затем отправлено в Рим с целью служить наглядным опровержением тем из приверженцев Нерона, которые стали бы возбуждать сомнение в его смерти. Не на этого ли несчастного намекают слова: «Зверь, которого ты видишь, был, и нет его; и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; другой еще не пришел, и когда придет, недолго ему быть»? Это возможно. Зверь, вышедший из бездны, мог быть живым образом той эфемерной власти, которая на глазах прозорливого писателя выходила из моря на горизонте Патмоса. Этого нельзя решить с уверенностью, ибо одной молвы, будто Нерон скрывается у парфян, достаточно, чтобы все объяснить, но эта молва не исключала веры в Лже-Нерона на Китносе, так как можно было предположить, что появление его и есть возвращение Зверя, совпавшее с переходом через Евфрат союзников на Востоке. Во всяком случае, нам представляется невозможным, чтобы эти строки были написаны после убиения Лже-Нерона Аспреной. Зрелище трупа самозванца, который возили из города в город, его измененные смертью черты лица слишком говорили бы против ожиданий возвращения Зверя, мысль о котором так захватывает автора. Итак, мы охотно допускаем, что Иоанн на острове Патмос имел сведения о событиях на Китносе и что впечатление, которое на него произвели эти странные слухи, послужило главной причиной послания, которое он написал Церквам Азии, чтобы поведать им великую новость о воскресшем Нероне.
Толкуя политические события с точки зрения своей ненависти, автор, как еврей-фанатик, предсказывает, что военачальники в провинциях, по его мнению, исполненные злобы к Риму и до известной степени согласившиеся с Нероном, опустошат город и сожгут его. Приняв это за факт, уже свершившийся, он воспевает падение своего врага. Тут ему остается только копировать декламации древних пророков против Вавилона, против Тира. Израиль испестрил историю своими проклятиями; всем великим светским государствам он повторял: «Блажен, кто отплатит тебе за зло, которое ты нам причинил!» Блестящий ангел сходит с неба и восклицает страшным голосом: «Пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы, и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее». И другой голос с неба говорит:
