Этот символ как нельзя более ясен. Еще в сивиллиной поэме, написанной во II веке до Р.Х., Римская империя получила название державы «с многими головами». Аллегорические описания многоголовых животных были тогда в большом ходу; основным принципом для истолкования этого рода эмблем было подразумевать под каждой головой особого царя. Сверх того, апокалиптическое животное изображается при помощи соединения атрибутов четырех царств Даниила, и уже одно это показывает, что речь идет о новом царстве, которое поглощает в себе все прежние. Итак, Зверь, выходящий из моря, это царство римское, которое для жителей Палестины представлялось явившимся из-за морей. Это царство — не что иное, как одна из форм Сатаны (дракона) или, скорее всего, это сам Сатана со всеми своими атрибутами; оно получило свою власть от Сатаны и пользуется всей своей властью, чтобы принудить поклоняться Сатане, т. е. поддерживать идолопоклонство, которое, по понятиям автора, есть не что иное, как поклонение демонам. Десять венчанных рогов — десять провинций, проконсулы которых настоящие цари; семь голов — семь императоров, следовавших один за другим от Юлия Цезаря до Гальбы; богохульные имена, написанные на каждой голове, это титул Sebastoz, Augustus, или Август, который строгим евреям представлялся оскорблением Бога. Бея земля отдана Сатаной во власть этой империи в обмен на почести, какие указанная империя в свою очередь воздает Сатане; величие, гордость Рима, imperium, как он себя определяет, его божественность, сделавшаяся предметом специального и общественного культа, — все это вечное богохульство против Бога, единого действительного владыки мира. Эта империя, разумеется, есть враг евреев и Иерусалима. Она ведет ожесточенную войну со святыми (автор в общем, по-видимому, относится к еврейскому восстанию благосклонно), она их победит, но сроку ей жить всего лишь три с половиной года. Что касается головы, которая смертельно ранена, но рана которой исцелилась, то это Нерон, только что свергнутый с престола, чудесным образом спасшийся от смерти и, по мнению многих, укрывшийся у парфян. Поклонение Зверю — это культ «Рима и Августа», столь распространенный во всей провинции Азии и составлявший основу местной религии.
Следующий дальше символ далеко уже не так прозрачен. Другой зверь выходит из земли; он имеет два рога, подобные агнчим, но говорит как дракон (Сатана). Он действует со всей властью первого зверя, в его присутствии и на его глазах: по отношению к первому он играет роль уполномоченного и употребляет всю свою власть на то, чтобы принудить живущих на земле поклоняться первому зверю, «у которого смертельная рана исцелела». Этот второй зверь творит великие чудеса; он даже низводит огонь с неба на землю в присутствии многочисленных зрителей; своими чудесами, которые он совершает именем и в услугу первого зверя (того самого, прибавляет автор, который имеет рану от меча и жив), он обольщает живущих на земле. И дано ему (второму зверю) было вложить дух в образ первого зверя, так что образ этот говорил. И он получил власть действовать так, что всякий, кто не поклонялся образу первого зверя, был предаваем смерти. И он установил закон, что всем малым и великим, свободным и рабам положено будет начертание на правую руку их или на чело их. И установит также, что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание зверя, или имя его, или число имени его, то есть число, которое получится, если сложить буквы, из которых состоит его имя, как если бы это были цифры. «Здесь мудрость! — восклицает автор. — Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». Действительно, если сложить буквы, составляющие имя «Нерон», написанное по-еврейски……, Neron Kaesar, по их значению, как цифры, то получим число 666. Нерон Кесарь было то самое имя, которым христиане Азии называли чудовище; на монетах Азии была надпись — NERON KAESAR. Этого рода вычисления были обычны у евреев и составляли каббалистическую игру, которая называлась у них гематриа; не чуждались этой забавы и азиатские греки; во II веке на ней были помешаны все гностики.
Таким образом, император, которого изображала голова, смертельно раненная, но не убитая (автор сам это нам сообщает), есть Нерон, который по народной молве, весьма распространенной в Азии, был еще жив. Это вне всякого сомнения. Но что значит второй зверь, этот агент Нерона, имеющий все приемы благочестивого еврея и язык Сатаны, являющийся alter ego Нерона, работающий в его пользу, совершающий чудеса и даже заставляющий говорить статую Нерона, преследующий верных евреев, которые не желают носить значков принадлежности к его партии, делающий им жизнь невозможной и запрещающий им акты первой необходимости, куплю и продажу? Некоторые частности этого лица подошли бы к какому-нибудь еврейскому сановнику вроде Тиверия Александра, преданного римлянам, а для своих соотечественников являющегося отступником. Самый факт уплаты подати империи мог уже получить значение «поклонения Зверю», так как в глазах евреев всякая дань носила характер религиозного приношения и предполагала некоторого рода почитание владыки. Начертание или знак Зверя (Neron Kaesar), который следует носить на себе, чтобы пользоваться общим правом, может означать или удостоверение, выданное римской властью, без которого в некоторых местностях трудно было жить и которое представлялось экзальтированным евреям преступным присоединением к дому Сатаны; или это могла быть монета с изображением Нерона, монета, которая считалась восставшими евреями необыкновенно мерзкой, так как на ней находились богохульные изображения и надписи; как только евреи завладели Иерусалимом, они тотчас же заменили эту монету другой, правоверной. Сановник, преданный римлянам, о котором идет речь, поддерживая монету по образцу Нерона как имеющую при сделках принудительный курс, в глазах правоверных евреев совершал чудовищное преступление; монета по образцу Нерона должна была переполнять рынки, а те, кто в силу религиозных предубеждений отказывался к ней прикоснуться, очевидно, этим самым были поставлены вне закона.
Проконсулом Азии в эту эпоху был Фонтей Агриппа, серьезный администратор, но невозможно остановиться на нем, чтобы выйти из нашего затруднения. Некоторым из условий задачи мог бы удовлетворить какой-либо первосвященник Азии, ревнитель культа Рима и Августа, пользовавшийся для того, чтобы мучить евреев и христиан, полученными им полномочиями в области гражданского права. Но подобной личности не соответствуют черты, которые изображают второго зверя соблазнителем и чудотворцем. Эти черты внушают мысль о каком-нибудь лжепророке, чародее, а именно о Симоне Волхве, который подражал Христу и которого легенда изображает льстецом, паразитом и престижитатором при Нероне, или о Бальбилле Ефесском, или об Антихристе, о котором в неясных выражениях упоминает Павел во 2-м послании к Фессалоникийцам. Возможно, что личность, которую здесь имеет в виду автор Апокалипсиса, есть какой-нибудь обманщик в Ефесе, приверженец Нерона, быть может, какой-либо агент Лже-Нерона, или наконец и сам Лже-Нерон. Та же личность немного дальше называется «Лжепророком», в том смысле, что он проповедует ложного Бога, который и есть Нерон. Тут надо считаться с тем значением, какое имели в эту эпоху маги, халдеи, «математики», — вся эта язва, главным притоном которой был Ефес. Надо также припомнить, что одно время Нерон мечтал о «царстве Иерусалимском», что он весьма интересовался астрологией своей эпохи и что он был чуть ли не единственным императором, которому поклонялись при жизни его, а это было одним из признаков Антихриста. В частности, во время его путешествия по Греции, по Ахайи и по Азии это поклонение превзошло все, что может придумать фантазия. Наконец, не следует забывать, какое важное значение имело в Азии и на островах Архипелага движение, вызванное лже-Нероном. То обстоятельство, что второй зверь выходит из земли, а не из моря, подобно первому, показывает, что событие, о котором идет речь, имело место в Азии или в Иудее, а не в Риме. Но всего этого недостаточно, чтобы пролить свет на это видение, которое, без сомнения, в мыслях автора имело такую же определенную реальную подкладку, как и все другие, но которое, как относящееся к факту из жизни провинций, не отмеченному историками, и как имеющее значение лишь для личных впечатлений Пророка, остается для нас полнейшей загадкой.
