Посетители приходили и уходили, но Кей не покидала Ника, оставаясь у его постели. Она не соглашалась сдвинуться с места, несмотря на уговоры благонамеренных людей, говоривших ей, что она устала, ей нужен отдых и она должна пойти домой.

Кей не спорила. Она просто-напросто оставалась там, где была, где она намеревалась остаться до тех пор, пока не откроются серебристо-серые глаза Ника. Когда он откроет глаза и, узнав, назовет ее по имени, только тогда она уйдет. И ни секундой раньше. Только Дама в черном хорошо понимала упрямство Кей.

Ласково сжав плечо Кей, она прошептала:

— Смотрите за моим мальчиком, Кей. Не отрывая глаз от Ника, Кей ответила:

— Вы же знаете, что буду.

Кей и в самом деле смотрела за Ником. Всю ночь она была рядом с ним, умоляя его открыть глаза, поговорить с ней.

— Я не дам тебе умереть, Ники, ни за что. Пожалуйста, проснись.

Она ухаживала за ним с неистощимой нежностью. Все нескончаемые часы тревожного бдения она обтирала губкой его горящее в лихорадке, покрытое испариной тело, промокала полотенцем его пропитанные потом черные волосы, держала его руку у своего ноющего сердца.

Большой Альфред и Лин Тан все время были неподалеку от постели Ника. Около четырех утра на цыпочках подошел Большой Альфред. Он наклонился над постелью, взглянул на мертвенно-бледного Ника и печально покачал большой головой.

Растроганная тревожным выражением его лица, Кей встала и положила ему на плечо руку.

— Ник справится. Мы не позволим ему умереть — ты и я. Мы вытащим его.

С трудом сдерживая слезы, Альфред Дьюк произнес:

— Это моя вина. Ника ранили из-за меня. Джексон целился в меня, а Ник оттолкнул меня, спасая мне жизнь.

Кей похлопала его по мускулистому плечу.

— А ты спас жизнь Нику. Ты принес его домой, пока он совсем не истек кровью, и я буду вечно благодарна тебе. Ник тоже. — Она улыбнулась ему. — Иди, отдохни немного. Я позову, если что-то изменится.

Снова оставшись одна с лежащим без сознания Ником, Кей услышала его бессвязное бормотание в лихорадочном бреду:

— Кей, Кей, нет. Ничего не произошло, Кей. Я пошутил. Ничего не случилось. Ничего не случилось.

— Т-с-с, Ник, тише, — успокаивала она его, прижимая к его лицу прохладную ладонь.

— Ничего не случилось, — бормотал Ник, — ничего не случилось. Прости меня, прости меня… ничего не случилось.

Вскидывая темную голову, он метался на постели, что-то бормоча. Кей не колебалась. Она навалилась на него всем телом, не давая ему метаться.

Наконец взошло солнце нового дня, и сонная, измученная Кей благодарила Всевышнего за то, что Ник пережил ночь. Он все еще был без сознания, но она сильно надеялась, что еще до темноты он придет в себя.

Этого не произошло.

Когда в конце этого долгого изнурительного дня начали удлиняться тени и Барбари-Коуст ожил, как это происходило каждый вечер, смуглый раненый владелец «Золотой карусели» все еще был без сознания. Доктор Ледетт, осмотрев пациента несколько раз за день, никого особо не обнадеживал. Камилла Келли приходила три раза. Она выглядела безмятежной, но Кей знала, что Камилла вне себя от горя.

Лин Тан входил и уходил. Большой Альфред провел большую часть дня с Кей у постели Ника, Не один раз англичанин слышал лихорадочное бормотание Ника:

— Скажи ему, что ничего не произошло. Ничего не произошло. Скажи Большому Альфреду. Скажи ему. Ничего не случилось.

Большой Альфред обменялся взглядом с Кей.

— Он бормотал те же самые слова и мне, — сказала Кей.

Спустилась темнота, а вместе с ней атмосфера ужаса окутала мрачные тихие покои. Лин Тан и Большой Альфред, слоняющиеся за дверями комнаты больного, почти не разговаривали, но часто обменивались тревожными взглядами. Оба опасались, что Ник не переживет ночь.

Кей не должна была поддаваться страху. Случись с ней такое, и Ник может почувствовать это. Она не позволит своим или чьим-то еще страхам поселиться в этой комнате. Если посетитель не может справиться со своими сомнениями и переживаниями, он не будет допущен к больному.

Время тянулось медленно. Полночь. Два часа ночи. Три часа.

Кей поднялась со стула. Постояв немного, она осторожно взобралась на постель Ника. Она села лицом к нему, поджав одну ногу под себя, другую свесив с кровати. Не отрывая взгляда, она смотрела на гладкое красивое лицо на подушке. Протянув руку, она убрала с его щеки черную прядь.

Осторожно перегнувшись через него, она оперлась рукой о постель. Потом спустила верхнюю белую простыню до талии Ника.

— Ники, мой любимый Ники, — произнесла Кей тихо, почти неслышно.

И, наклонясь, она поцеловала то место на груди Ника, где билось его сердце. Ее губы снова и снова ласкали его плоть, пока она молча молилась, чтобы он очнулся.

Кей подняла голову. Она сидела совсем неподвижно, глядя на Ника, снова и снова как молитву повторяя его имя. И в самый темный час перед рассветом длинные черные ресницы Ника затрепетали. Потом они подня-лись над светлыми серебристыми глазами… Рот Ника приоткрылся. Он смотрел прямо на нее. Он прищурил глаза, стараясь рассмотреть находящийся над ним предмет.

— Кей?

— Да, Ник.

Ник попытался поднять руку к ее волосам, но был еще слишком слаб. Рука упала обратно на постель. Кей взяла его руку и поднесла ее к своим волосам. Ник попытался улыбнуться.

— Господи, какая же ты хорошенькая, — проговорил он. Поднеся его руку к губам, Кей поцеловала ладонь.

— Ты был в бреду тридцать шесть часов, — прошептала Кей, опуская глаза, — может, ты все еще не очнулся.

— А если так, ты останешься?

Кей улыбнулась ему, и в ее утомленных голубых глазах засветилось счастье.

— Я останусь, что бы ни было.

Кей попыталась встать с постели. Рука Ника легла ей на колено.

— Подожди, я…

— Я хотела только выйти на минутку и сказать всем, что…

— Сначала дай мне что-то сказать тебе.

— Это не может подождать до тех пор?..

— Нет. — Голос Ника был хриплым, как будто у него болело горло. — Кей, когда ты провела ночь здесь, в моей…

— Пожалуйста, Ник. — Кей опустила голову.

— Послушай меня, любимая. Ничего не произошло. Ничего.