«Интрепид» уменьшился и сменился графиком, показывающим две близкие временные зависимости: одна – средняя по флоту, вторая – индивидуальная по «Интрепиду».

– Основная задача «Интрепида» – исследования. Время от времени он принимал участие в военных действиях. В обоих случаях потери команды соответствуют средним по флоту, и даже немного ниже, поскольку Вселенский союз ценил свой флагман как символ флота и обыкновенно давал менее опасные задания. Но все изменилось пять лет назад.

График показал данные за последние пять лет. Кривая «Интрепида» взмыла вверх и выровнялась намного выше среднего по флоту уровня.

– Ух ты! – воскликнул Хэнсон.

– Вот именно «ух ты», – подтвердил Дженкинс.

– И что случилось? – поинтересовался Даль.

– Капитан Абернати, – ответила Дюваль. – Он принял командование пять лет назад.

– Близко. Но все-таки мимо, – отозвался Дженкинс, поводя руками над столом и копаясь в изображениях. – Да, Абернати принял командование пять лет назад. Но до того он четыре года командовал «Гриффином», где составил себе репутацию чуждого условностям, рискового, но эффективного и умелого лидера.

– «Рисковый», наверное, эвфемизм, обозначающий пристрастие к убийству членов команды, – предположил Хестер.

– Могло быть и так, – согласился Дженкинс. – Но тут иначе.

Он вывел изображение крейсера.

– Это «Гриффин».

За кораблем тянулась кривая, изображающая зависимость статистики потерь от времени.

– Как видите, вопреки репутации «рискового» капитана, потери на «Гриффине» отнюдь не превышают средние. Что впечатляет, поскольку «Гриффин» – военный корабль. Лишь когда Абернати назначили на «Интрепид», потери его команды резко подскочили.

– Может, он свихнулся? – предположил Финн.

– Его психологические тесты за последние пять лет безукоризненны.

– Откуда ты знаешь?.. – начал Финн и остановился, махнул рукой. – А, не важно. Понимаю, тупой вопрос.

– То есть, если я правильно понял, капитан не безумен и не старается сознательно подставлять команду, – резюмировал Даль. – Лейтенант Коллинз говорила о людях, жаловавшихся на высокую смертность на «Интрепиде». Им ответили, что флагман получает опасные задания и этим все объясняется. Но ты утверждаешь, что это не так.

– У нас высокая смертность во время высадок не потому, что задания рискованнее, чем у других. – Дженкинс покопался в папке и извлек изображения нескольких кораблей. – Вот для примера наши крейсеры и разведчики, то бишь те, кто обычно и рискует по-настоящему. Вот графики их потерь в зависимости от времени.

За изображениями выскочили кривые. Дженкинс перетянул их на график потерь «Интрепида».

– Как видите, их потери выше средних по флоту, но намного меньше потерь «Интрепида». А его высадки обычно определяются как гораздо менее рискованные, чем у крейсеров и военных разведчиков.

– Так отчего же мрут люди? – спросила Дюваль.

– Сами разведмиссии, в общем-то, не слишком опасные. Проблема в том, что обязательно случается что-нибудь непредвиденное.

– А, так, значит, дело все-таки в некомпетентности, – заключил Даль.

Дженкинс вывел портреты офицеров «Интрепида», списки их наград и почетных грамот.

– Глядите. Все-таки «Интрепид» – флагман нашего флота. На него не попадает абы кто.

– Не везет, что ли? – предположил Финн. – Похоже, у нашей посудины худшая карма во Вселенной.

– Второе как раз может быть правдой, – сказал на это Дженкинс. – Но невезение тут совсем ни при чем.

Даль даже захлопал глазами от удивления, вспомнив, что почти то же самое сказал, втаскивая Керенского в шаттл на разведмиссии.

– Наверное, что-то не то творится с нашими офицерами, – предположил он.

– Угу. С пятерыми: Абернати, К’роолем, Керенским, Вестом и Хартнеллом. Статистика указывает на поразительную странность. Если кто-либо из них участвует в высадке, заметно увеличивается вероятность катастрофической неудачи. Если присутствует двое, шансы возрастают экспоненциально. Если участвуют трое или больше, вероятность летальных потерь экипажа в миссии практически стопроцентная.

– Но сами они всегда выживают, – указал Хэнсон.

– Именно, – подтвердил Дженкинс. – Конечно, Керенского регулярно увечит. И остальные время от времени получают как следует. Но всегда выживают и поправляются. Всегда.

– И это ненормально, – поддакнул Даль.

– Конечно! – воскликнул Дженкинс, выводя портреты пяти офицеров и соответствующие графики. – У людей под их началом вероятность гибели несравнимо выше, чем у людей под началом любых других офицеров на таких же должностях во флоте. Во всем звездном флоте, за все время его существования – с момента образования Вселенского союза два века назад! Такие потери бывали в стародавних парусных флотах, и то офицеры тогда гибли наравне с командой. И капитаны, и помощники мерли как мухи.

– Чума и цинга – штуки страшные, – заметил Хестер.

– Не в цинге дело, – буркнул Дженкинс, смахнув рукой картинки. – Знаешь, в наше время офицеры тоже гибнут. Конечно, продвижение в чинах снижает риск гибели, но ведь не исключает его. По статистике, любой из этой пятерки уже должен был погибнуть дважды или трижды. Может, один или двое и смогли бы пережить подобные приключения. Но все пятеро? Шансы здесь меньше, чем умереть от удара молнии.

– Который бы они, конечно, пережили, – сострил Финн.

– Но не член экипажа, оказавшийся рядом, – добавила Дюваль.

– А, я вижу, до вас доходит! – обрадовался Дженкинс.

– Покамест ты всего лишь доказал, что происходящее с ними невозможно, – подытожил Даль.

Дженкинс покачал головой:

– Я не сказал «невозможно». Но есть вещи чертовски маловероятные. И это – одна из них.

– Насколько это маловероятно? – спросил Даль.

– За все время поиска аналогов я нашел только один корабль, где наблюдалась отчасти похожая статистика смертности в разведмиссиях, – сообщил Дженкинс, покопался в папках и вытащил изображение.

Все уставились на него в недоумении.

– Я не узнаю этот корабль, – нахмурилась Дюваль. – А я считала, что знаю все действующие в нашем флоте. Он вообще из Вселенского союза?

– Не совсем. Из Объединенной федерации планет.

– Э-э, откуда? – выговорила Дюваль ошарашенно.

– Ее не существует, – объявил Дженкинс. – Как и этого корабля. Он называется «Энтерпрайз», и его выдумали создатели научно-фантастического телесериала. Нас тоже выдумали.

– Ладно. – Финн нарушил наконец всеобщее молчание. – Не знаю, как остальные, а я предлагаю официально считать этого парня больным на всю голову.

Дженкинс посмотрел на Даля:

– Я ж говорил, звучит как безумие. Чистейшее. Но вот же статистика, посмотри сам.

– Смотрю. И вижу: с этим кораблем дела неладны, – буркнул Финн. – Но это не значит, что мы звезды гребаного научно-фантастического шоу!

– Я и не говорю, что мы звезды, – заметил Дженкинс и указал на плавающие над столом портреты Абернати, К’рооля, Керенского, Веста и Хартнелла. – Звезды – они. А мы второстепенные актеры. Статисты. Как говорится, красномундирники.

– Отлично! – подытожил Финн, вставая. – Спасибо большое, что отняли у меня уйму времени. А сейчас я пойду и просплюсь хорошенько.

– Подожди, – попросил Даль.

– Подождать? Энди, ты шутишь? Я знаю, ты на всем этом помешался, и уже давно. Но есть вещи на грани разумного и есть вещи за гранью, причем далеко. А наш общий друг так далеко убежал от грани, что уже и не знает, где она.

– Знаешь, мне соглашаться с Финном – как ножом по сердцу, – добавил Хестер. – Но приходится. То, что мы услышали, не просто неправильно. Оно вообще ничего общего не имеет с правильным или неправильным.

Даль посмотрел на Майю.

– Прости, Энди. Но, по-моему, это полный бред.

– Джимми? – спросил Даль, глядя на Хэнсона.

– Я полагаю, он определенно свихнулся, – заключил тот. – Но думает, что говорит правду.

– А как иначе? Потому он и шизанутый, – вставил Финн.