– …нечестивцах, – не моргнув глазом, продолжал священник, – кто эда-ким уродился!

Джер слушал внимательно. Подливал и подливал еще пива в бездонную кружку Пафнутия.

А что ты вообще знаешь об оборотнях, святой отец?

– Много, сын мой, много чего, – снисходительно говорил Пафнутий, ме-ряя изрядно косящим глазом глубину благословенного напитка. – Вот зна-ешь ли ты, как становятся оборотнем?

А ты нас обучи, старик! веселился Алькад. Пафнутий послушно принялся загибать пальцы.

– Есть оборотни ложные и есть оборотни истинные. Ложными становятся по умыслу злому или по глупости своей. В случае первом порча насылается колду-ном или ведьмой, и святая церковь может спасти несчастного и наказать измыс-лившего колдовство. Ежели кто из молодых-ретивых, прознав колдовское закли-нание, желает его испробовать (ну там, в полночь перекинуться через пень с семью ножами) наше дело вразумить и наставить душу заблудшую…

– Видели мы, как вы их тут… вразумляете! – заметил Алькад.

– …однако ж страшнее всего оборотень истинный, в котором огородни-чество от природы заложено. Не поможет ему ни святая вода, ни молитва, не жизнь благочестивая. Рано или поздно но возьмет свое поганая кровь. Только костер может стать отпущением…

Малыш Мартин молча, одну за другой опустошал кружки. Вот устроить бы им состязание со святым отцом – еще неизвестно, кто выиграет, прики-дывал Алькад лениво. Было ему весело и пьяно.

– Но ежели родители спохватятся вовремя, и хоть побоятся обратиться за помощью к церкви, но повесят на шею дитю-оборотню, пока не вошел тот в пол-ную силу (а еще лучше – в самой колыбели), оберег с серебра да с освященных в семи водах и семи огнях камней со святой горы великомученика Матвея Мед-вежьего… то сила оборотня будет скована тем ожерельем, точно капканом. И по-ка не снимется то ожерелье, оборотень и сам может не знать о своем проклятии…

Он бубнил и бубнил и не видел, как начал прислушиваться к его бормо-танью Бено, как вспыхнули волчьим огнем глаза подавшегося через стол Джера. Джер начал подыматься, и раньше его вскочил ошеломленный южа-нин, и Бено растерянно тер лоб широкой ладонью. А в прояснившихся пок-расневших глазах капитана мелькнуло понимание и мука…

– Ну что, Бено, Бено-ловкач, – сказал Джер, и белые зубы его сверкну-ли не в усмешке – в оскале, – повезло тебе сегодня! Ты поймал великого оборотня! Оборотня из оборотней!

Дверь выбивать не пришлось – Кидж-Кайя вообще никогда не запира-лась. Когда в ее комнату ввалилась группа возбужденных солдат, она села рывком на постели: сбитые простыни, сонное, чуть опухшее лицо, на котором недоумение сменялось пониманием… Осторожно положила рядом с собой меч, который выхватила привычно из висящей на спинке кровати перевязи.

И улыбнулась – как всегда кривовато.

Солдаты стояли у двери, не зная, что и как сказать или сделать, а Кидж-Кайя, мастер-скрад, Ловец оборотней, Великий Оборотень, сидела на кро-вати, сложив на голых коленях сильные руки, и молча ждала.

Свят-свят-свят… бормотал не протрезвевший Пафнутий, и непонят-но было, что он имеет в виду: то ли колдовское ожерелье, то ли неприкры-тую наготу женскую.

Кидж-Кайя поймала взгляд капитана и улыбнулась криво:

Извини.

Малыш Мартин опустил глаза. Буркнул-скомандовал священнику вый-ти – снаружи дверь молитвой подпирать. Кидж-Кайя медленно и гибко поднялась. Усмехнулась, заметив некоторое шевеление среди стражников. Непринужденно прошла от кровати к окну, вспрыгнула в проем. Встала, поглядывая то на них, то на светлеющее небо.

– Ну что, Бено, – спросила с хрипловатой насмешкой, – Станешь те-перь первым Ловцом в округе, а? Какая слава, Бено, какая слава! Помнишь, когда следует брать оборотня, Бено? Заговоренной сетью – и в клетку, Бе-но, в клетку, пока он еще слаб и бессилен. А я уже проснулась…

– Все равно ты не сможешь уйти, – сорвавшийся голос прозвучал как-то неубедительно даже для него самого, и Бено откашлялся.

Она кивнула.

– Конечно, Бено, куда ж я теперь пойду…

Повернула голову и открыто улыбнулась горящим глазам лесника.

Ну что, Джер, Джеро-волчонок, Джер-волк… Ты ведь пришел в город убить меня? Тебе это удалось. Счастлив?

Он с великим усилием опустил ресницы и сказал – так тихо, что услы-шала лишь Кидж-Кайя да стоявший рядом капитан:

Ты не знаешь, что это такое когда на твой зов всегда приходят вол-ки. Просто волки. Только волки.

Кидж-Кайя с мгновение смотрела на него сверху, потом кивнула понимающе:

– Зато ты не знаешь, какая мука – не быть тем, кем ты можешь стать.

Ее взгляд скользнул по Бено, по глядящему в пол капитану. Остановил-ся на серьезном – впервые она видела его таким серьезным! – Алькаде Бен-Али. Кидж-Кайя улыбнулась ему с неожиданной симпатией.

Не ищи ее, парень. Ее просто нет. Давно нет.

– Что? Чего нет? – спросил Алькад испуганно.

– Земли оборотней. Там теперь лишь море и небо. Иначе почему бы мы оставались здесь?

Она помолчала и сказала – сразу всем:

– И знаете, я – рада.

Восток светлел. Кидж-Кайя повернула голову, профиль и тело обрисова-ло тонкой золотой линией. Руки ее, привычно поглаживающие гайтан, сомкнулись, напряглись…

– Не давайте ей! – завопил Бено, кидаясь вперед, но Малыш Мартин схватил, смял его медвежьей хваткой. Кидж-Кайя благодарно кивнула ка-питану. Ссыпала с ладони за окно порванные звенья. Потерла шею со сле-дами десятилетних отметин и вновь повернулась навстречу солнцу.

– Да не давайте же ей! .. – простонал Бено.

Но Кидж-Кайя уже шагнула вперед так просто, будто вышла в другую комнату. С мгновение все стояли неподвижно, потом кинулись к окну, сталкиваясь и мешая.

…Конечно, она разбилась. Она падала – так невыносимо медленно и так бесконечно быстро. И руки, распахнутые крыльями, не могли задержать это падение, потому что не были и не могли превратиться в крылья настоя-щие, и ветер не свистел, а ревел в ушах, пропуская сквозь себя изогнутое, стремящееся ввысь тело… и следом летел вой – тоскливый вой волка, так и не дождавшейся своей подруги… А потом она упала и подпрыгнула на кам-нях – как мячик, как упущенный детьми мячик.

…Конечно, она не разбилась. Молодые, сильные, пусть и неопытные крылья подхватили ее в воздухе, и вскоре над жадными, так и не дождавшимися жерт-вы камнями, над морем, над пеной, парила большая белая птица, ловящая на крыло порывы Северного ветра. Она сделала круг, взлетая все выше, пока не поднялась на уровень окна – крикнула (как показалось Алькаду Бен-Али-что-то насмешливое и непристойное) и полетела в море, навстречу ветру с се-вера, туда, где за туманами скрывается бессмертная волшебная страна…

С НЕБОМ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИЛО. ЧТО-ТО НЕПОНЯТНОЕ и нехорошее. Ведь, согласитесь, сложно назвать хорошим небо, которое черствеет прямо у вас на глазах. А именно этим небо и занималось: неспешно уплотнялось, покрывалось ребристой коркой и рассыпало по когда-то нежно-голубой глади саркасти-ческие морщины трещин. Солнце по привычке продолжало ползти по только ему видимой колеё с востока на запад, оставляя на нс-бе церовцый цроцарацаццый след и осыпая ца крыши домов грязно-бе-лую труху стесанных облаков.

Илюшечкин повязал на шею старенький галстук, сунул ноги в истрепав-шиеся плетеные туфли и бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Из зеркала на Илюшечкина взирал худой, мосластый мужичонка неопреде-ленного возраста. Высокий, почти сократовский лоб прорезала ломаная морщина, левый глаз чуть косил, а редкие, нёровно остриженныё усики ис-цугацпо топорщились во все стороны.

Открыв дверь и шагнув в ооъятья грязно-желтых коридорных стен, Илюшечкин закашлялся – в туалете опять кто-то курил: сквозь щель над дверью к потолку коммуналки тянулся густой, ёдкий дым.