– В сезон Северного ветра оборотни просто с ума сходят, теряют осто-рожность, идут на побережье…

– А почему сюда-то? – спросил Алькад.

– Говорят, на севере, за Проливом Туманов, откуда еще никто не возвра-щался, лежит их земля – Земля Оборотней. Вот их на родину и тянет.

Если никто не возвращался, откуда кто знает, что там лежит? – резон-но возразил Алькад. – А интересно было бы на эту землю взглянуть. Толь-ко там, наверное, просто-людей тоже на костре сжигают?

Ш-ш-ш, зашипел Бено, оглядываясь. Никто их не слушал. Кабак вовсю обсуждал новость о господине аптекаре. Толковали о трех благород-ных дамах на сносях, которых он пользовал, и которые скинули от ужаса, узнав о сущности его скрытой. О том, что наверняка он подмешивал отраву лучшим людям города в пилюли от кашля или головной боли а что от них еще ожидать, нелюдей этих?

Кидж-Кайя взглянула на Алькада с любопытством и щелчком пальцев заказала пива еще. Сказала Бено:

– Много знаешь.

Приняв ее слова как похвалу, Бено довольно блеснул белыми плотными зубами.

Да уж, насмотрелись мы на оборотней при Карате! Ваши-то рядом с тамошними демонами – просто овечки невинные!

– И ты что, мстить им собираешься? – подал голос молчавший, по обык-новению, Джер.

– Не только, – Бено широко улыбнулся. – Слава и деньги тоже не помешают! Кидж-Кайя отставила кружку.

– Да, заработать ты сможешь немало! Родные-друзья будут тебе совать выкуп, а враги взятки, чтобы ты обвинил кого по ложному доносу… Го-товь большой кошелек, парень! Ладно, я пошла!

Солдаты смотрели ей вслед. Двигалась Кидж-Кайя хоть и слегка нетвер-до, но целеустремленно.

Куда это наш мастер подалась на ночь глядя? широко зевнул Аль-кад. – Ну, кто с утречка пойдет казнь смотреть?

– К оборотню она пошла, – сообщил Бено. Алькад подавился неокон-ченным зевком:

К к-какому еще оборотшо?

Тому самому. По разрешению суда Ловец проводит с оборотнем его последнюю ночь.

Зачем?

Бено пожал плечами.

– Спроси у нее. Кто пива еще будет?

Башня Песен?

Задрав голову, Джер рассматривал стены полуразрушенной башни. Вместо крыши – серые дыры, в которые сочится мелкий нудный холод-ный дождь. Вдоль закругленной облупившейся внутренней стены идет лестница, напоминающая челюсть с искрошившимися, а кое-где и вы-битыми зубами. Кидж-Кайя с привычной небрежностью начала по ней подниматься.

– Ветры, – говорила она. – Здесь поют ветры. Каждый ветер приходит со своей песней. Хочешь – слушай. Не хочешь – убирайся. Я взяла тебя, потому что ты не болтаешь без умолку, как южанин, и не пристаешь с воп-росами об оборотнях, как Бено…

У Джера екнуло сердце ее нога сорвалась в пустоту. Но Кидж-Кайя выровнялась с почти презрительной небрежностью, пошла дальше, скользя пальцами по обшарпанной стене. Похоже, она совсем не боялась высоты и пустоты, все больше отдалявших от такой надежной земли…

Кидж-Кайя остановилась на последней площадке дальше идти было просто некуда. Ветер толчком ударил в грудь, заставив попятиться. Кидж-Кайя, раскинув руки, балансировала на самом краю. Джер слышал, как она смеется. Он решил, что не в силах смотреть на крошечную фигуру, точно летящую в изъеденной временем паутине башни… Опустил голову – и не-медленно обернулся на звук, раздавшийся за спиной – то ли возглас, то ли оклик. Никого не было. Снова звук – выше, снова. И снова… Звуки налета-ли с каждым порывом ветра, с ним же и стихали.

Пока не превратились в почти непрерывную музыку – или песню.

Песню Северного ветра.

– Зачем ты ходишь к оборотням перед казнью?

Джер сидел, прислонившись спиной к стене – для надежности. Он все же поднялся следом, бранясь и оскальзываясь, давя сапогами свой собственный страх. Кидж-Кайя подала ему кусок хлеба. Джер подержал в руке, есть не стал. Ловец глотнула из фляжки.

– Даю им возможность исповедаться.

Джер хмыкнул.

– То ли ты священник?

Кидж-Кайя криво усмехнулась.

– Я больше, чем священник – я ведь прихожу до него.

Она выпрямила ноги в воздухе, балансируя на заду на самом краешке ба-шенной площадки. Любовалась сапогами – новенькими, только что на за-каз сшитыми.

Сначала они проклинают или умоляют меня. А я задаю один-един-ственный вопрос и жду ответа. Все отвечают – рано или поздно…

– И каков же вопрос?

Что такое быть оборотнем?

Кидж-Кайя глядела на клубящиеся над городом серые облака – или ту-ман. Видно было, в каком районе идет дождь, секущий косыми линиями воздух. На лице ее остывала улыбка.

– Они захлебываются и сбиваются, они боятся не успеть… впервые в жизни, впервые в жизни, рассказать о себе самом – другом. Другому. Они говорят про цвета, про запахи и звуки. Про ветер или течение, что прини-маешь на крыло или плавник. Про агонию добычи неважно, человека или животного – умирающего в твоих зубах… И вот это, – она обернулась, гля-нула на солдата, – это – настоящее. А не то, что они будут лепетать перед смертью, проклиная или каясь…

– Вот почему ты так хорошо знаешь оборотней и их привычки. Эти рас-сказы помогают тебе лучше ловить их?

Кидж-Кайя легко поднялась – по-прежнему на самом краю – и он нап-рягся, сам не понимая, чего ему хочется больше столкнуть ее или схва-тить, чтоб не упала.

– Эти рассказы заставляют меня им завидовать. Пошли. Время.

И беззаботно понеслась вниз по рушащимся под ногами ступеням.

Малыш Мартин стоял, задрав голову. По башне, что высилась неподале-ку от казармы, взбирался человек. Держа в зубах связанные шнурками бо-тинки, цепляясь пальцами за расщелины в кладке, встряхивая взлохмачен-ной головой и горланя песню. Алькад разинул рот:

– Да это же наш Ловец!

В машину пьяная, подтвердил капитан, не спуская глаз с Кидж-Кайи. Мастер-скрад карабкалась наверх с целеустремленностью свихнувшегося таракана.

– Что ж ее все в высоту-то тянет? пробормотал Джер.

– И часто она так?

У мужчин вырвался дружное «ох», когда пальцы Кидж-Кайи сорвались, и она повисла на одной руке. Ловец посмотрела вниз и, засмеявшись, крикнула что-то.

Когда как, сказал Малыш Мартин. Его глаза неотрывно следили за ползущей по стене Кидж-Кайей. Вот она добралась до своего окна, подтя-нулась, вильнув задом, вползла внутрь…

Капитан, плюнул, грязно выругался и большими шагами направился в казарму.

– Да она чокнутая! – с восхищением сказал Алькад.

Кидж-Кайя сидела голая на своей разобранной постели. Глядела бездум-но в окно, машинально проводя пальцами по широкой запаянной цепи, обычно скрытой глухим воротом рубахи. На целом побережье не нашлось бы и двух людей, знающих название камней и их силу, и одним из этих лю-дей была она сама. Цепь точно срослась с ней, стала незаметной и невесо-мой, но в сезон Северного ветра она просто душила, и Кидж-Кайе невыно-симо хотелось сорвать ее.

Но было это не в ее силах и не в ее власти…

Она слишком труслива.

Кидж-Кайя опрокинулась на кровать. Глядела в потолок сухими упрямыми глазами и бормотала что-то злобное и неразборчивое: молитву ли проклятье ли…

Сегодня в кабаке к ним присоединился сам капитан. Поглядев, как он пьет (видно, стремясь догнать и перегнать своего мастера-скрада), стражники по-няли, что препятствий им чинить никто не намерен, и расслабились тоже.

– Это все ветер, – толковал пьяненький секретарь церковного суда отец Пафнутий, которого от щедроты солдатской души они сегодня потчевали.- Дурной, порченый ветер. Дует он с проклятой земли оборотней, смущает тех, у кого в крови имеется хоть малая толика колдовской крови. Даже нас, чистых духом и… – громкий длинный глоток, – телом и… да, духом, повергает сей по-ганый ветер в тоску и смятение. Что ж уж говорить о тех несчастных…

Алькад смеялся. Бено оглядывался и шипел:

– Отец Пафнути-и-й!