Настроение у всех, понятно, поправилось.

Мокей в полдень собрал полтораста человек, ещё здоровых или подле-ченных, и попытался в обход заслона выйти к шоссе и перерезать его. Пол-ностью осуществить замысел не вышло – нормальных, серьезных аргумен-тов против брони не имелось. Любой танк с минимальной поддержкой пе-хоты мог смети самопальную «пробку», да и заслон с грунтовки, наверняка, ударил бы в спину.

Однако поставили нормальных корректировщиков, и теперь миномета-ми накрывали редкие колонны, которые еще пытались уходить по шоссе. Да и снайперов рассадили по кустарнику.

Дорога в результате оказалась наполовину забита сгоревшими, разбиты-ми грузовиками, телегами, разбросанным грузом. Так что пробка, пусть и дырявая, организовалась.

Надо было просто ждать подхода основных частей.

Воскрешенные смогли своими ногами выйти наружу и теперь, как огур-цы в теплице, под солнышком лежали рядком у стены бывшей школы. На истощавшие тела было больно смотреть. Рядом с каждым на рушниках выс-тавили хлеб, сколько нашли сыра, и даже варёное мясо – забили послед-нюю корову.

Командир, прихватив для устойчивости палку, уже ходил по расположе-нию батальона, решал вопросы с Ермилом – сколько тот сможет ещё дать продовольствия и, главное, добровольцев.

– От нас, почитай, ничего и не осталось. А план спустят? Если мы его ма-ленько выполнить не сможем, что будет?

– Ты, колхозник, в селе собираешься дальше быть, или в армии? – Ка-мерой агитировал прямолинейно, грубо, открыто, – Так вот, все мужики дальше с нами пойдут. И лучше, если одной командой, а не повесток по уг-лам дожидаются. Их тогда по всей армии разбросает или ещё шире. Так и думай. С шамовкой сейчас везде плохо, сам знаешь.

– Но ведь пропадет село, без людей, без огня тут все бурьяном зарастет, когда спохватятся, не вспомнят где и было?

– Люди останутся. Стенки потом отстроить можно будет, – когда ко-мандир улыбался, становилось заметно, как он пострел, – Да и крупное здесь село, вас в области не обидят, подселение организуют.

Они спорили еще долго, даже когда подошёл начштаба. Только когда партизану доложили, что дала о себе знать группа, которую месяц назад послали в город, он бросил всё и побежал на какую-то там тропинку встре-чать своих.

– Не избавились от местничества. Дальше своего района думать не же-лают, – Камеров спиной привалился к покосившемуся телеграфному стол-бу, подставил лицо солнцу и даже попытался проглотить очередной кусок провизии.

– Командир, тут предложение есть, – нейтральным голосом начал Мокей.

– И?

– Тел у нас достаточно. «Бурых», «серых», полный набор этих чертей,- он выжидающе примолк.

Камеров дожевал свой хлеб с маслом.

Дай угадаю, хочешь заслон сбить? Тухляков наделать, этой ночью пус-тить их в работу, и выйти на шоссе всем кулаком? – командир поудобней устроился у столба, но глаза так и не открывал.

– Ночью сюда наши подойдут, – начштаба как раз поговорил с ра-дистами.

– М… Это меняет дело. Ты хочешь раздолбать сам заслон?

– Да. Их там не больше трёхсот человек. Сниматься они будут сегод-ня, скорее всего с темнотой. Зачем отпускать? – деловым тоном ответил Мокей.

Обманчивая тишина, состоящая из далёких выстрелов и неторопливых разговоров воскресших. И ещё ветер, шуршащий листьями.

Шло время, а командир всё стоял, смотрел сквозь опущенные веки на ав-густовское солнце. В воздухе носился странный, дымно-болотно-смоляной запах. Осколками посекло и надломило много деревьев, смолой пахло вез-де, ветер принёс аромат тины.

– Что с Арефием? – переменил тему Камеров.

– Скоро сжигать будем. Ночью застрелился. Всё честь по чести – из об-реза двустволки голову снёс. чичибабин тоже. хорс только затянул со вре-менем. Пришлось помогать. Ну, и Евгеньев.

У тебя есть ещё добровольцы на управление тухляками? Которые раз-веденную мертвую воду примут. Кроме замполита-покойника? Дело ведь паршивое, от него поленьями становятся, мозги дубеют.

– Найдутся и добровольцы, – начштаба упорствовал в своей идее, она казалась ему слишком перспективной, – Что приказ шестнадцать нару-шим, так его часто нарушают. Лишь бы подчистить следы до прибытия…

Он показал пальцем вверх.

А если просто сделать крюк по лесу и взять их, когда снимутся с позиции?

– Дальше на запад вдоль шоссе мины и колючка.

Начштаба с таким выразительным, показным недоумением смотрел на командира, что тот, даже сквозь веки, даже под прямым солнцем ощутил негодование подчиненного.

Те ведь не стесняются. И только редкий человек в тухлом состоянии мо-жет не починиться приказу. И хоть не играет ходячий мертвец ни против пулемета, ни тем более против брони, всё равно он полезен – минное поле можно снять, огневые точки раскрыть, да мало ли.

Просто давить силой приказа на подчиненного, который организовал воскрешение, Камеров не мог. И дело было не в силе воли или благодарнос-ти, просто в здравом смысле – заставить, значит сохранить проблему.

В споре тут требовались какие-то другие, не чисто тактические доводы.

– Сколько у нас, Мокей, сейчас активных штыков? Без партизан.

– Сто двадцать три.

– Уже до усиленной роты не дотягиваем. А когда батальон кончится, по-думал? Нас пока не пополнят, пока к новичкам не притрёмся, нормальной частью не будем. И своих лечить трудней станет. Или ты рассчитываешь, что остальных раненых мы по медсанбатам отпускать должны? Всех, кроме покалеченных, до кондиции довести надо. Для нас сейчас каждый человек на счету, еще больше чем вчера.

Начштаба молчал. Аргументы были сильные, но всё еще его не убеж-дали.

– Если по уму их огнём при отходе угостим, то тела им не на чем будет вывозить. Они завязнут в бою, а тут и наши подоспеют. До своих голов тридцать дойдет. А если начнем возиться с тухляками, можем просто не ус-петь. Так что потрудитесь выполнять приказание.

– Так точно, – согласился начштаба. И в официальных интонациях его голоса не было фальши, хотя и свою идею он всё ещё считал лучше. Прос-то сейчас надо было разработать план на вечер.

Командира всегда удивляла странная храбрость Мокея. В бою он пере-силивал себя, через «не могу» шёл под пули, и при том совершенно спокой-но предлагал вещи, от которых могло стать зябко в любую жару. Будто уже знал, что делать с человеком, у которого мозги начнут деревенеть от коман-дования тухляками. Батальонный юродивый с собачьими глазами, да на це-пи перед строем – это шутка не из лучших.

От болота к холму шла цепочка селян. В залатанной одежде, грязные, почти выбившиеся из сил, они тянули тюки, несли мешки. Местные пере-тягивали домашний скарб, который до того прятали на болотах – решили, что в Тулово бои закончились.

Вечером заслон снялся много раньше, чем рассчитывали – то ли пришёл приказ бросать все, то ли у командира с той стороны хватило ума и реши-тельности сделать ход первым. Особыми маневрами при отходе себя не ут-руждали – прикрылись двумя «кочергами», был еще один «змей», так пог-рузились, во что могли, а то и пешком, и дали ходу.

Конечно, эти сборы углядели, сообщили миномётчикам, те накрыли ко-лонну залпом. Но времени нормально развернуться, не выпустить «бурых» с позиций, не оказалось. Так что до половины их ушло.

По этому поводу не особенно огорчались – слишком хорошо чувствова-ли предел своих сил.

Уже в темноте прибыли разведчики сороковой танковой. За ними шли саперы, как обычно на своих грузовиках с деревянными кабинами. Они без особых церемоний спихивали с дороги всё, что мешало проезду. Где-то в третьем часу началось нормальное движение. Для батальона это означа-ло – быть по свою сторону фронта.

Вал подразделений, групп и частей становился всё гуще. Закончилась и «беспризорность» – Камерова с рассветом вызвали в штаб их подходивше-го полка.

С рассветом дело дошло до обозных и медицинских частей.

Разбитое, сгоревшее Тулово оказалось надлежащим местом для медсан-бата. Всё равно в округе ничего лучшего не имелось. А новый оборонитель-ный рубеж, который придется брать войскам – он уже скоро, и часа хоро-шей езды не будет.