— Какие факты, будто бы сообщенные Заксом, свидетельствовали, что Голиков — «убийца-маньяк»?

— А главное: где Закс напечатал свои воспоминания, чтобы любой из нас мог сам с ними ознакомиться?

Об этом Солоухин промолчал. Краткость — она ведь не только «сестра таланта». Она в отдельных случаях еще и «лучший друг фальсификатора».

…Я был знаком с Борисом Германовичем Заксом более 30 лет. Чтобы не уводить повествование далеко в сторону, сообщу лишь одну подробность. Последний раз мы виделись в 1972 году. Борис Германович пригласил меня к себе. Он жил на тогдашней улице Чкалова (ныне — Земляной Вал). Как я теперь догадываюсь, Закс уже готовился к отъезду за рубеж.

Не сообщая о своих намерениях покинуть страну, Закс преподнес мне в подарок самодельную тетрадку с рукописными воспоминаниями о Гайдаре. На обложке: «Борису Николаевичу Камову — лучшему знатоку А. П. Гайдара с правом опубликования после моей смерти. Борис Закс».

Публиковать на самом деле было нечего — не только после смерти, но и при жизни. Тетрадка содержала столь мелкие и малозначащие подробности, что и в ту пору я был изумлен странностью и пустотой микромемуаров. Теперь я понимаю: Закс желал оставить после себя на родине что-то значительное. А извлечь из памяти и рассказать было нечего.

Вспомнил же я про тетрадку, чтобы стало очевидно: в вопросах освещения жизни Гайдара мемуарист считался с моим мнением. В разговоре, который я сейчас поведу, я постараюсь быть достойным этой авторитетной оценки.

Закс и Гайдар познакомились в 1932 году в Хабаровске, в редакции газеты «Тихоокеанская звезда». Закс был на четыре года моложе Аркадия Петровича. Но между ними пролегла целая эпоха: Гайдар прошел Гражданскую войну.

Закс начинал как художник-график, но его способности и изобразительном искусстве оказались скромными. Будущий мемуарист обратился к текстовой журналистике. Однако и в этом жанре Борис Германович не блеснул чем-либо заметным — кроме двух публикаций, о которых сейчас пойдет речь.

Гайдара и Закса тогда, в 1932 году, поселили в одной комнате общежития. Дружба продолжилась в Москве, куда позднее оба переехали.

Об отношении Аркадия Петровича к младшему товарищу свидетельствует подарок. В 1936 году Гайдар преподнес бывшему соседу потертую тетрадь на 48 листов. «Боре Заксу, — надписал Гайдар, — черновик моей любимой книги…» Речь шла о «Голубой чашке».

В 1946 году Борис Германович опубликовал в журнале «Знамя» свои воспоминания — точные и скупые. Они передавали обаяние и сложность личности Аркадия Петровича.

«В характере Гайдара, человека необычайно чистого и светлого… было немало странного, не укладывающегося в обычные рамки… — писал Закс. — При этом он был человеком с удивительно здоровым духом: чистым, по-детски непосредственным».

О повести «Школа»: «…такой искренней и правдивой, трогающей душу книги мне читать не приходилось».

«Втроем с Титовым (сотрудником той же редакции. — Б. К.) мы очень дружно жили в нашей комнатке. Дружно, но в бесконечных спорах… Зачинщиком и самым задорным спорщиком был, конечно, Гайдар… О чем только мы ни спорили! О литературе, об искусстве больше всего».

«Но бывали у него (Гайдара. — Б. К.) и болезненные периоды, тяжелое наследие контузии, которую он получил на Гражданской войне.

Его моральная и душевная цельность в светлые периоды не страдали от этого. Болезнь лишь косвенно сказывалась на его работе, сокращая время, которым он располагал для труда».

«Обо всем этом я вспомнил лишь для того, чтобы понятнее стал огромный подвиг души, который Гайдар совершил в эту пору. Именно в стенах больницы была вчерне написана почти целиком «Военная тайна»[53].

Так Б. Г. Закс отзывался о Гайдаре в 1946 году.

Об отъезде Бориса Германовича в Америку я узнал с большим опозданием. Насколько я теперь могу судить, жилось ему в этой стране скучно. Досуг он заполнял тем, что следил за книгами и журналами, которые выходили в России. Время от времени Закс писал коротенькие, полураздраженные «литературные заметки» и посылал в Европу, в Париж, в русскоязычный альманах «Минувшее»… Одно полусердитое письмецо на нескольких страницах Закс посвятил А. П. Гайдару. Для удобства нашего разговора назовем это послание так: «Американские мемуары».

В далекой Америке у Закса возникла потребность заявить человечеству нечто значительное, даже эпохальное. Но ничего особенного ему в голову не пришло.

Проработав много лет бок о бок с величайшим поэтом XX века — Александром Твардовским, перевидав за редакционным столом «Нового мира» крупнейших литераторов — от Михаила Шолохова до Александра Солженицына, Закс как бытописатель не заинтересовался ни одним из них. Зато Борис Германович воспользовался пустяковым поводом — письмом одного литературоведа, чтобы заново поведать Старому и Новому Свету, что он, эмигрант из России, был когда-то близко знаком с самим Аркадием Гайдаром. А Гайдара знал весь Советский Союз. Его книги начинали читать еще в детском саду. Те же произведения были переведены на множество языков, включая английский.

Закс написал уже в Америке: «Как Гайдар относился к тому, что принято объединять словом "37 год"? Неясно. Я никогда не слыхал от него ни единого словечка осуждения или сомнения…»[54].

Это заявление было начертано шариковой ручкой в 1987 году в США и год спустя опубликовано во Франции. Вероятно, мемуарист надеялся, что в России его «сенсацию» не прочтут.

Трагикомизм заявления состоял еще и в том, что это я от Закса в конце 1950-х впервые услышал, что Большой террор не раз кружил над головой самого Аркадия Гайдара.

Я уже писал, что Гайдар и Закс познакомились в 1932 году в Хабаровске. Оказавшись в Москве, изредка встречались.

В 1936 году из Хабаровска к ним приехал товарищ по газете и по общежитию Елпидифор Титов. Он сообщил, что большая часть сотрудников «Тихоокеанской звезды» во главе с главным редактором Иосифом Шацким арестована.

Гайдар и Закс приняли Титова как очень близкого человека. Но Титов, надо полагать, рассчитывал не только на моральную поддержку. В провинциальной глуши каждый столичный житель выглядит влиятельной фигурой. Но чем в разгар осатанелой ежовщины два нечиновных москвича могли помочь друзьям, арестованным в Хабаровске?

Гостил Титов недолго. Очень длинной была дорога. Пассажирские самолеты в Хабаровск еще не летали. Титова могли хватиться. И хватились.

Как только он вернулся из столицы — его тут же арестовали. Закса и Гайдара известили об этом письмом. Мол, ваш недавний гость по возвращении захворал, его поместили в больницу. Позднее стало известно: Титова обвинили в шпионаже в пользу Японии. Дело в том, что Елпидифор Титов до заведывания иностранным отделом в «Тихоокеанской звезде» был нашим разведчиком-нелегалом в странах Востока. Он (по словам Закса) знал в совершенстве японский, китайский, монгольский и даже тунгусский языки.

Закс рассказывал мне, в какой тревоге они с Гайдаром жили долгие месяцы в Москве.

Хотя карательная машина еще только набирала обороты, уже было известно: арест одного человека нередко влек за собой аресты окружающих. Скрыть свою поездку в Москву Титову было невозможно. Судьба московских друзей зависела от того, скажет ли Титов, к кому он ездил. Судя по всему, Титов не сказал. Это спасло обоих — Гайдара и Закса.