В 14.30 мы уже сидели перед судьей Абруццо и объясняли ему свои сложности. «По нашему мнению, – заявили мы, – принуждение нас к слушаниям сейчас станет со стороны суда актом чистейшего произвола. Его с большой долей вероятности можно будет рассматривать как нарушение установленной процессуальной процедуры, а значит, «обратимой ошибкой». Если честно, то и одного суда окажется для всех участников более чем достаточно. Повторное разбирательство совершенно ни к чему».

Судья Абруццо высказал нам свое понимание и сочувствие, но пояснил, что у властей существует очень веская причина провести суд как можно раньше. Если мы позволим им выбрать хотя бы состав жюри присяжных, был уверен он, суд даст нам затем любую отсрочку в разумных пределах. Но Абруццо тут же добавил, немного подумав, что не имеет права разглашать причину, заставлявшую обвинение стремиться к спешному началу процесса. (Лишь месяцы спустя мы обо всем узнали. Хейханен снова запил и пытался взять назад свое обещание выступить в суде против Абеля. А без его показаний у правительства не оставалось по-настоящему весомых доказательств вины подсудимого.)

– Если мы позволим выбрать жюри, – возразил я, – то защита окажется в крайне невыгодном положении. Как только жюри присяжных избрано, суд считается начатым. Его будет окружать громкая шумиха в прессе, а отдельные присяжные сами станут объектами пристального внимания журналистов и широкой публики. Вы не можете избрать присяжных, а потом позволить им месяцами свободно разгуливать по Бруклину.

Абруццо обещал обсудить вопрос с судьей Байерсом.

Среда, 25 сентября

Сегодня защита наняла частного детектива и пустила его по следу Рейно Хейханена, известного также как Юджин Маки. Я сам встретился с этим сыщиком, и мы с ним обсудили аспекты дела, которые требовали особо тщательного расследования с его стороны. Я подчеркнул наш глубочайший интерес к личности Хейханена, его пестрой карьере, грязному прошлому и к его подруге, которая была столь же горькой пьяницей, как и он сам. Основываясь на сказанном мне Абелем, я предложил частному детективу начать поиски с Ньюарка.

– Все, что вам нужно сделать для начала, – сказал я, – это разыскать бар с польским аккордеонистом.

Я также уведомил сыщика, что мы надеемся получить разрешение встретиться с Хейханеном до конца недели, и тогда передадим в его распоряжение либо набросок внешности этого человека, либо профессионально выполненный портрет. А пока ему придется довольствоваться словесным описанием и фактами из прошлого Хейханена, которыми нас снабдил полковник Абель.

Расставшись с сыщиком, я вернулся к борьбе с текстом аффидевита, где излагались подробности уже проделанной нами работы и перечислялось то, что нам еще только предстояло сделать. Перечень намеченных действий, как мы надеялись, должен был убедить любой суд перенести начало слушаний на 1 ноября. Причем мы знали, что подобный документ приведет в крайнее раздражение судью Байерса, но пришли к единому мнению, что в интересах Абеля должны сделать подобное письменное заявление. Только таким путем мы могли занести его в официальные судебные протоколы.

В тот же день русские объявили, что захватили резидента американской разведки, который, по их словам, «прошел обучение в специальном разведывательном центре на территории фермы поблизости от Вашингтона». Московский корреспондент «Нью-Йорк таймс» сообщал, что американца арестовали в Латвии вместе с его помощником-латышом. Советский Комитет государственной безопасности распространил информацию, что американский агент имел при себе полный шпионский набор: огнестрельное оружие, радиопередатчик, крупную сумму советских денег и штампы для изготовления фальшивых удостоверений личности.

Мне трудно было избавиться от ощущения, что подобная публикация в контролируемой государством советской прессе неким образом должна иметь отношение к делу моего клиента.

Четверг, 26 сентября

Судья Байерс вынес решение начать суд над Абелем в следующий четверг. Он выслушал наши аргументы в ходе открытого заседания, но объявил наш запрос по поводу 1 ноября «безосновательным». В своей излюбленной издевательской манере он сказал:

– Я, наоборот, посчитал, что защита настаивала на как можно более раннем начале процесса. А потому мы уже созвали всех кандидатов в будущее жюри присяжных…

Когда же я напомнил ему, что наш иск об изъятии некоторых улик до сих пор находится на рассмотрении судьи Райана, а потому мы не имеем никакой возможности начать участие в суде на будущей неделе, Томпкинс сообщил, что Райан обещал вынести решение уже завтра. Байерс же вообще отмахнулся от всего вопроса о незаконности ареста и обыска как от мелочи, с которой «он разделается в два счета».

Абеля привезли на заседание из тюрьмы временного содержания, и, как отметили репортеры, он выслушал аргументы сторон с живым интересом. Он, несомненно, был хорошим слушателем. Можно было даже предположить, что на этом таланте он и сделал себе карьеру.

После сессии в зале суда мы встретились и вместе проанализировали письменные показания, подготовленные властями на нашу жалобу по поводу проведения ареста и обыска. Абель читал текст без комментариев, пока не дошел до утверждения: «Подателю петиции во время ареста было в устной форме высказано, что он имеет право на адвоката». Приложив палец к строчке, Абель сказал:

– Это неправда. Ничего подобного мне не говорили.

Кроме того, я дал ему ознакомиться со списком свидетелей обвинения, и он объяснил, что Арлин Браун – фамилия для нас новая – была замужней сестрой сержанта Роя Родеса. Этой женщине Хейханен звонил, находясь в Колорадо.

– ФБР все известно о Родесе, – сказал Абель. – Один из их агентов сообщил мне об этом во время допросов в Техасе. По его словам, Родес во всем признался. Он хотел произвести на меня этим впечатление.

– И ему удалось?

– А это имеет значение? – спросил он.

Затем мы обратились к личности Хейханена. Абель высказал пожелание, чтобы во время перекрестного допроса «крысы» (а он возлагал на него большие надежды) я сделал особый упор на факторы, приведшие Хейханена к измене: его пьянство, его блондинку, его неосторожность с деньгами и склонность влезать в долги. А потом поведал мне занятную историю, показывавшую, что деньги у Хейханена в карманах не задерживались.

Он рассказал, что в июле 1955 года отправился в «длительную командировку» (вероятно, в отпуск на родину) и оставил Хейханену пять тысяч долларов наличными. Деньги, как он объяснил, предназначались на особые расходы, но не стал вдаваться в подробности, на какие именно. Когда он вернулся, Хейханен сказал, что все выполнил, но это оказалось ложью.

– По всей вероятности, – считал Абель, – эти средства Хейханен присвоил.

Я расспросил Абеля об истории с «Дейли ньюс» и монете с микропленкой. Он сказал, что сам не помнил о потере подобного «никеля». К этому времени я достаточно хорошо узнал Абеля и понимал, что если бы он сам потерял полую монету с микрофильмом, то не забыл бы о такой оплошности.

Я не поделился с ним своими мыслями, но при появлении истории в печати мы не без оснований подозревали, что власти намеренно слили информацию в газету с ежедневным тиражом в около двух с половиной миллионов экземпляров в попытке найти дополнительных свидетелей, которые помогли бы связать полую монету и микропленку с Абелем и с Хейханеном. Однако Томпкинс не только отрицал это, но и заявил, что считал утечку делом наших рук.

Как бы то ни было, Абель ничего не знал о полой монете и не думал, что в шифровке на микропленке использовался его код. Как он объяснил, каждый агент имел индивидуальный шифр, ключ к которому мог находиться только в Москве.

Теперь, как мне показалось, настало время рассказать моему столь уверенному в себе клиенту, насколько твердо прокуроры считали, что ему вынесут обвинительный приговор. Этим утром один из членов их команды доверительно сообщил нам о «новом важном повороте событий» и с многозначительным видом добавил, что им, вероятно, и не понадобятся все те улики, которые мы объявляли захваченными незаконно.