— Боюсь, ты права, — улыбнулся он ей. — Я просто подумал, что тебе будет холодно без пальто.

— Мне не холодно, я люблю снег. Он дает мне силы, и я ощущаю себя свободной.

Почему ей всегда удается заставить его чувствовать себя так, будто он в чем-то виновен перед ней? Он никогда не испытывал этого перед кем-либо из своих многочисленных пациентов.

— Брид, ты почти не общаешься с другими женщинами, правда?

Она не потрудилась ответить ему. Вместо этого повернулась к зданию, находящемуся у них за спиной, и посмотрела на башни времен Эдварда, на их величественную архитектуру.

— Это нельзя назвать счастливым домом. Я бы предпочла жить в другом месте.

— Я знаю, Брид. Настанет день, и так и будет, я тебе обещаю.

Она повернулась к нему, и он ощутил на себе пристальный взгляд ее серебристо-серых глаз.

— Когда?

— Как только ты почувствуешь себя лучше.

— Я не больна.

— Возможно, что и так.

— Тогда зачем меня держат здесь? Это же как тюрьма.

Он ошибся в отношении других женщин. Некоторые их них ей нравились, и иногда они разговаривали. Все пациенты сходились на мысли, что это лечебное заведение напоминало тюрьму. И, когда она попросила уточнить, что это такое, они с готовностью объяснили ей.

— Брид, мне кажется, что тебе будет трудно адаптироваться к внешнему миру.

— Нет, совсем не трудно. Я прекрасно могу это сделать. И то, что я периодически так надолго засыпаю, не означает, что я нездорова. Все спят. И то, что я мысленно навещаю А-дама, тоже не означает, что я больна. В моей стране все люди, которые обучались этому мастерству, прекрасно могут делать это.

— Я верю тебе, Брид, и я помогу тебе. — Он протянул ей руку. — Но сейчас очень холодно. Давай пойдем внутрь.

— Мне не холодно. — Он почувствовал под видимым обаянием большую силу и волю. Это было как раз то, что она обычно пыталась от него скрыть, хотя перед медсестрами, которых, как он подозревал, она презирала, она демонстрировала и силу свою, и волю с большой готовностью.

— А я замерз. — Он медленно направился к зданию. — Оставайся здесь, если тебе так нравится, я пошел.

Брид проводила его взглядом, а затем вернулась снова к тому, от чего он оторвал ее, и, улыбаясь, зашагала дальше по траве.

Около высокой стены находился сарай, его дверь болталась на оборванной петле. Когда-то служащие госпиталя держали в нем газонокосилки и другой садовый инвентарь. Но сейчас уже долгое время сарай пустовал и был всеми забыт. Он стоял, спрятанный за разросшимся кустом лаврового дерева. Внутри было темно, но тем не менее там не было сильного ветра и снега. В стене в некоторых местах отсутствовали доски, вероятно, их просто выломали. И все же она могла чувствовать себя здесь в тепле и, что более важно, в безопасности и уединении. В углу на полу она нашла целую груду старых мешков и остатки брошенного садового инвентаря, включая ржавые садовые ножницы. Все это она аккуратно спрятала за дверью на тот случай, если когда-нибудь найдет им достойное применение. Брид сложила мешки в стопки, чтобы можно было на них удобно сидеть, отодвинувшись на значительное расстояние от двери и в то же время не теряя возможность смотреть наружу. С этого места, под этим углом больничное здание практически не просматривалось. Взору открывались только трава, безжизненные деревья и безрадостные кустарники. Но все равно, здесь было прекрасно по сравнению со стерильным кошмаром больничных палат и других помещений. Здесь было очень тихо. Тишину нарушал только нежный звук ветра, который запутывался в ветках деревьев и листьях лавра, растущего поблизости. Она встала на колени и потянулась к одной из досок на стене. За ней был спрятан еще один кусочек дерева, на котором она с помощью ржавого лезвия садовых ножниц вырезала полумесяц, сломанное копье, зеркало и гребень. Они служили ей картой и ключом. Пододвинув дощечку к себе, она села на кипу мешков и закрыла глаза. Было очень странно, что здесь, в этом маленьком сарае, единственном из всех помещений, которые располагались на территории больницы, она могла чувствовать свою силу. Глубоко под землей была вода. Нет, не та вялотекущая вода, которая текла в металлических трубах, которую она видела в этом странном мире. Это была живая вода из самых недр земли. Она пробивалась вверх сквозь песок, глину и гравий до тех пор, пока не доходила до подземного слоя, который она чувствовала прямо у себя под ногами. Сделав несколько глубоких вдохов, она закрыла глаза, пытаясь представить себе эту воду. Она была холодной, живой, журчащей. Это была вода из тех горных источников, которые были у нее дома. Она чувствовала, как их энергия разливается у нее внутри и с кровью переносится ко всем органам.

Когда Келом в конце концов в понедельник рано утром добрался до дома, он чувствовал себя в равной мере виноватым и измученным. Поэтому только вечером Джейн осмелилась спросить его, пользуясь отсутствием Адама, который оставался допоздна на работе, что произошло.

Он уклончиво пожал плечами.

— Лиза не считает, что я совершил что-то сверхъестественное. Она не такая, совсем не такая, как ты и отец.

— Может быть, но это совершенно не означает, что она не волнуется. Она тоже желает Джульетте добра, пойми это, наконец.

— Такое впечатление, что я желаю ей чего-то другого.

— Безусловно, нет, но лишь до тех пор, пока вы оба будете осторожны. — Она опустила глаза и посмотрела на свои руки. Господи, она была женой врача и тем не менее не знала, с какой стороны подойти к своему сыну, чтобы поговорить с ним о контрацепции.

— Мама… — Он глубоко вздохнул.

— Что?

— Лиза мне кое-что рассказала. Ты знаешь, все это кажется немного странным. — Он отвел от нее взгляд, почувствовав явное смущение.

Джейн в глубине души облегченно вздохнула. Итак, Лиза поговорила с ним, это уже хорошо.

— Она сказала, что это имеет отношение к ней и к папе, что это тянется еще с их студенческих дней.

Джейн нахмурилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь кого-то по имени Брид?

— Брид? — эхом переспросила Джейн, сильно удивившись. — А зачем она говорила с тобой о ней?

— Все это выглядит действительно очень странным, мам. Она сказала, что эта женщина преследует ее. И еще она считает, что та пытается через меня добраться до отца. Поэтому я должен научиться защищаться, используя свои психофизические возможности. Я уже сказал тебе, что все это очень и очень странно.

Серебряное дерево-амулет: разбитое, оно находилось в ящике рабочего стола Адама. Она еще вчера видела его там, когда он попросил ее посмотреть для него телефон лаборатории патологии в клинике Сент-Томас. Нет никаких сомнений, что Адам напрочь забыл про амулет.

— Ну и что ты знаешь об этом? — Голос Келома дрожал. — Кем она была?

Джейн покачала головой. Внезапно ее сердце, как острым ножом, пронзила мысль о том, что ее предали.

— Эта девушка была цыганкой, и твой отец знал ее, когда был еще мальчиком. — Она замолчала и вдруг вспомнила о черных волосах на подушке в своей спальне. — Отец и Лиза вбили себе в голову, что она наложила на них цыганское проклятие. Годы идут, вроде бы ничего не происходит, она нас не беспокоит, но вдруг неожиданно начинает напоминать о себе твоему отцу или Лизе. Все эти предрассудки снова выплескиваются наружу, и Лиза снова начинает заводить разговоры о том, как надо учиться противостоять сглазу. Не обращай на это внимания, Келом.

Келом прищурил глаза и напряженно наблюдал за лицом матери. Даже не прилагая больших усилий, он мог прочитать все, что было на нем написано.

— Ты тоже беспокоишься за нее?

Она покачала головой.

— Нет. Правда, нет. Никто не может по-настоящему поверить в эту историю. Это просто суеверие, абсолютный вздор.

— Разумеется, ты права. Ради Бога, мама, разве ты действительно думаешь, что папа верит в это? Я вполне могу представить, что Лиза создает шумиху вокруг таких вещей, и Джули тоже, она словно помешалась на всех этих странных явлениях — флюидах. — Он помахал руками над головой. — Но отец-то не может в это верить, он ведь врач.