— А социальная система? — снова вспомнил я школу и уроки обществознания. — Ну, угнетение человека человеком…

— Да нет никакой социальной системы, — ответил Юрка. — Не, правда нет. Зачем она нам? У нас общество свободных людей. Каждый занимается тем, чем хочет — при соблюдении простых условий: он не живёт за чужой счёт, не причиняет другим вреда и готов в случае чего сражаться за наш мир. Если возникает какая‑то проблема — её решают вместе.

— А князь? — вспомнил я Яна. — Он?

— Просто есть несколько человек, которые лучше всего приспособлены именно к чему‑то одному и лучше них никто этого одного не сделает, — пояснил Юрка. Помялся и продолжал: — Я, например, такой. Но я ищу новые места, исследую, составляю карты. А Ян — воюет. С природой… ну и с врагами тоже, куда без этого… Кстати, он на Земле не был никаким беспризорным. Я не знаю точно — кем, но беспризорным не был. Он сюда просто сбежал. Не как мы — а насовсем… Ромка — ну, вроде как духовный идеолог… Но нас таких меньше десятка. Мы называем себя… — он снова замялся. — Мы называем себя Капитул Русского Ордена Освоения[38]. Смешно, да? — почти агрессивно спросил он.

— Нет, — возразил я. — Когда люди что‑то делают — это уже не смешно. Я пока не всё понял, но… Юр… и всё‑таки… — я поболтал рукой в воздухе. — Зачем ты всё‑таки посвятил меня во всё это? Разве у вас мало людей?

— Для того, что я придумал — мало, — сказал Юрка. — Помнишь чертежи «Летящего к рассвету»? — я кивнул. — Это наш самый скоростной дирижабль. Пока. И самый новый. Есть ещё три небольших патрульных и два «грузовика». Но у них намного меньше скорость, и баллоны меньше — у «Летящего…» он в сто двадцать метров длиной и почти тридцать высотой в сечении, верх выложен кремниевыми солнечными батареями, а крейсерская скорость на электромоторах пятьдесят километров в час; может дать и до ста двадцати, но это уже под дизелями.

— Дирижабль… — я покачал головой. — Это же не самолётик бумажный, даже не верится… одну документацию добыть…

— Да ерунда, — неожиданно грустно ответил Юрка. — Наш мир давно превратился в склад никому ненужных сверхдоступных знаний… Я когда информацию по этому дирижаблю искал — нашёл на сайте воздухоплавателелей. Полную информацию. Там счётчик посещений есть, за семь последних дней — сорок два человека. И реклама плавает — такая… с сисями и попочкой… Меня как кто под руку толкнул — я туда зашёл, подтвердил, что мне уже «больше восемнадцати»… а там тоже счётчик. За те же семь дней — за сто тысяч посетителей, Владька… — он встряхнулся. — А вообще да, конечно, было сложно, что и говорить. Уйма труда, уйма материалов, уйма времени, уйма расчётов, это и правда не модельку на столе собрать из готовых деталек… А сколько убеждали, что само строительство нужно, сколько было споров! И всё‑таки мы его построили… Как ты думаешь, зачем?

   У меня перехватило горло от дикого восторга.

— Кругосветное путешествие, — сказал я. Уже зная наверняка, что угадал.

— Точно, — сказал Юрка. — За шесть недель мы облетим Беловодье по экватору. Снимем карты. Вообще… ну… посмотрим на этот мир как следует. Мне нужен экипаж из шестнадцати человек. У меня есть двенадцать, включая меня самого — всё ребята из нашего клуба. Конкурс офигенный, желающих много, но мне не годится любой–каждый…

— Кругосветное путешествие… — повторил я, плохо слушая Юрку. Настоящее путешествие. Такое, о каких я читал. Совсем новые земли, земли, где и правда «не ступала нога человека»… и куда не придёт помощь, как ни нажимай кнопки мобильника. Но меня не пугала эта мысль.

— Ты парапланерист, стрелок, боксёр, самбист, — говорил Юрка. — Я не говорю, что ты смелый парень — трусов тут просто нет, они сюда не попадают. Но ты умеешь много такого, чего большинство тут пока не умеет. Я очень рассчитываю на тебя. Но… — он вздохнул, покусал губу. — В общем, есть примерно один шанс из трёх, что мы не вернёмся. Дирижабль не облётан на дальних. Местность впереди совершенно неизвестная. Накроемся — и ни могилы, ни памятника, ни даже пластикового мешка с номером.

— Я не боюсь, — коротко ответил я. Юрка вздохнул снова:

— Я не о страхе, я же сказал. Просто я хочу, чтобы ты решил, нужно ли это тебе.

   Нужно ли?!

   Я засмеялся. Смешок родился где‑то в горле и вырвался неожиданным звонким бульканьем; Юрка отшатнулся в седле, а я уже хохотал — взахлёб, мотая головой, словно у меня началась истерика. Но нет — это была не истерика. Совсем не истерика.

   Он спрашивает! Он ещё спрашивает! Юрка — полный, абсолютный дурак; он — спрашивает!

   Нужно ли жить?! Он бы ещё про смысл спросил — какой смысл в восходе, никакого! Это просто здорово — когда восходит солнце! Это здорово — когда целый мир — твой! Это здо–ро–во–о!!! Какой же молодец Юрка! Как здорово, что у меня такой брат!!!

   Не в силах справиться с переизбытком чувств, я рывком поводьев подал своего тихо возмутившегося мерина ближе, колено в колено с кузеном, перегнулся с седла, навалился на Юрку с рычанием и почти спихнул с заплясавшего коня.

   Так выражать свои чувства по отношению к нему у меня начинало входить в привычку. И, кажется, ему это нравилось.

   Мы ехали почти до вечера. Когда конь не развлечение и не спорт, а средство передвижения — это, надо сказать, довольно утомительно… если едешь один или если собеседник неинтересный. Или если неинтересно вокруг.

   Я был не один. Интересней собеседника, чем Юрка, было трудно себе и представить. А уж что было вокруг…

   Нет, собственно, а что такого было вокруг? Обычный лес…

   …на другой планете.

   Понимаете? Не думаю. Но всё‑таки попытайтесь представить.

   Диковатое и странное ощущение. Как будто попал в сказку или просто — сошёл с ума, но от этого не страшно. Впрочем, сумасшедшие, кажется, не знают, что они сумасшедшие… Временами на меня накатывало неверие, даже судороги плечи сводили — ну не может же этого быть! Может, я и правда чокнулся?!

   Я сказал это вслух, когда — около шестнадцати часов по–здешнему — мы остановились возле лесного ручейка, почти речушки. На противоположном берегу высилась изъеденная временем рогатая скала из алого с чёрным камня — в трещинах и расселинах тут и там росли кусты и деревца. Мы расседлали коней, умылись, перекусили, и Юрка завалился в траву, лениво потирая заживающую рану. Я уселся рядом и сказал:

— Не может быть.

— М? — спросил мой двоюродный и рассмеялся. Я тоже улыбнулся — смущённо.

   Мы лениво подремали в траве, а когда постепенно всё гуще алеющее солнце спустилось между скал совсем низко, Юрка встрепенулся:

— Ехать надо, Славка. Давай, давай…

   Мы рысью выбрались на просеку. Я вскинул голову почти испуганно — прямо над нами прошёл яркий планер, различалась даже голова полулежащего на животе парня, он повернулся, блеснув большими круглыми очками, поднял руку; Юрка на скаку сделал то же. Я помахал уже вслед удаляющемуся аппарату и поинтересовался:

— Это что, патрульный?

— Да нет, просто кто‑то летает, патрульные нашими гербами помечены всегда… — Юрка придержал коня. — Ага, приехали почти.

   Мы выбрались к оврагу, края которого были заботливо обсажены сливовыми деревцами — ещё молодыми. На дне оврага бежала речушка; метрах в сорока от того места, где мы выехали, был перекинут лёгкий, но широкий деревянный мост с высокими перилами, а на другой стороне — повыше — виднелись дымки. Я прислушался — гавкала собака — задумчиво так, философски. Юрка замурлыкал, шпоря коня — но в мурлыканье была жестковатость какая‑то: