А я, следуя за ним, вдруг представил, как лет через триста на нашу Землю (что там будет к тому времени, я не знал, но как‑то не верилось в прогресс человечества) опустится космический корабль…
…Овражек оказался маленьким селением — три дома, обнесённые солидным частоколом, ворота в котором, впрочем, были распахнуты настежь. На воротных столбах торчали большущие черепа — мне лично незнакомые… да я бы и не стремился познакомиться с их обладателями. И из этих распахнутых ворот выскочила не одна, а целых три собаки — здоровенные овчарки, комнатные и декоративные породы тут явно были не в почёте. Следом вышла девчонка и, ещё не отойдя от ворот далеко, свистнула псам — резко, коротко — и они, не добежав до нас, описали послушную ровную дугу и, вернувшись к воротам, сели у ног хозяйки.
— Вечер добрый, Ларка, — Юрка поднял руку приветственно. — Ваши где?
— В поле ночуют, — девчонка, кстати, была одета совершенно по–старинному. — Вечер добрый… А кто с тобой?
— Владислав, мой дворюродный, — Юрка соскочил наземь. Я медлил — если честно, побаивался собак, в седле казалось побезопаснее. — Так ты что, одна совсем?
— Не одна, — девчонка кивнула за плечо. — Юрка… — она помедлила, даже голову на секунду опустила, — …в общем, тут Воронцов.
— Чтоооо?! — Юрка замер на миг, потом быстро перекинул в руку топор. Я услышал его голос — превратившийся в свистящий шёпот: — Воооооороннн?!
— Он в доме, он один и он попросился на ночлег, — Ларка шагнула чуть в сторону — закрывая середину проёма. В движении её была агрессия и в то же время что‑то извиняющееся. — Ты сам нас учил, что…
— Я помню! — отрезал Юрка. — Блин, заехали переночевать… ууу, блин! — он резко оглянулся на меня. — Слезай, чего сидишь?!
— Что случилось‑то? — я соскочил наземь, опасливо поглядывая на собак. Юрка не отвечал — он просто пробежал мимо собак и посторонившейся нехотя девчонки, бросив ей:
— Коней возьми, — а потом мне: — За мной, быстро.
Я немного ошибся — домов–полуземлянок тут было два, один — очень большой. Третье «здание» оказалось большущим шалашом. Ну как — шалашом? Жердевые стены с оплёткой из прутьев, соломенная крыша… Но стены были сплетены плотно и проконопачены мхом, а крыша уложена, как черепицей. Скорей всего, это был какой‑то загон для скота, сейчас — пустой. Рассмотреть толком не ничего не удалось — Юрка уже рванул на себя дверь большого дома и аж ссыпался вниз по лестнице. Я, всё ещё ничего не понимая и стараясь не отстать, просто соскочил следом — в небольшую комнату вроде коридорчика или прихожей, куда падал электрический свет из открытой двери. В неё мы и вошли. И только теперь я подумал — запоздало — что нужно было взять арбалет. Явно нужно. И Юрка, конечно, думал — был уверен — что я его возьму. А я не взял. Ну нет у меня привычки таскать с собой такое оружие постоянно! А видимо — надо приобретать…
Рядом с дверью стоял большущий бочонок. Я покосился — там были солёные огурцы. Но они тут же вылетели у меня из головы. И этому была причина…
…Большое помещение — метров пять на пять, не меньше — освещали висящие под потолком в ряд посередине четыре сильных лампочки «дневного света». Это освещение казалось диковатым, потому что в остальном могло показаться, что мы шагнули в какую‑нибудь корчму из исторического фильма: справа от входа — большая «русская» печь, слева — электроплита для готовки и кран с водой, а так же небольшой столик, на котором — к моему удивлению — стояла небольшая модерновая дровяная печурка с подключенным к ней… ноутбуком. Вдоль стен — широкие лавки, вделанные в стены, посередине — одним концом почти у двери, другим — у дальней стены — длинный широкий стол со скамьями по обеим сторонам. Стол пустовал. Почти.
За дальним его концом сидел и смотрел на нас через всю комнату мальчишка, одетый в чёрную потёртую кожанку на «молнии».
Мальчишке было лет пятнадцать — круглолицый, курносый, широкоротый, пухлогубый, русые лёгкие волосы подстрижены в аккуратное «каре». Он сидел за столом, вытянув под него ноги в высоких сапогах с фасонистыми отворотами, опершись спиной на стену и, улыбаясь, глядел на нас через всю комнату. На столе перед ним стояли большое блюдо с нарезанным варёным мясом, мисочка (похоже, с горчицей), кувшин (кажется, с молоком) и початый каравай хлеба.
А в широко положенных — на стол по бокам ото всей этой простой снеди — руках он держал два пистолета. Таких, как в кино — кремнёвых — направленных на дверь.
— Ю–рррыч… — промурлыкал он, не шевелясь и не сводя с нас взгляда чуть раскосых серых глаз. — Юрыч, я тут их дробью зарядил, троечкой–нулёвочкой[40], так что…
Если честно, я перепугался. Довольно сильно и стыдно — подался назад и уперся спиной в косяк, за который же и схватился руками. Хорошо ещё, в бочку не сел… Я бы, пожалуй, просто–напросто убежал — но не сообразил, что это вообще можно сделать. Пистолеты выглядели откровенно страшно, их обладатель — как малолетний уголовник. А полиции, которую я презирал, тут не имелось.
Кстати, если задуматься, то все овеянные романтикой рыцари–мушкетёры–викинги как раз и были в нашем понимании бандитами — жили «по понятиям», чуть что — пускали в ход оружие, и вообще… Другое дело — что понятия — не обязательно дерьмо, как законы — далеко не всегда благо. Но это я подумал уже потом, а в тот момент просто стоял, глядел сразу в два стола разъехавшимися глазами и не смел даже двинуться. По правде сказать, в меня впервые всерьёз целились из чего‑то, что стреляет и убивает. И это оказалось непередаваемо страшно.
А Юрка…
Юрка не испугался. Ни на секунду. Он тоже не двигался с места, но голос — лица я не видел — был спокойным и доброжелательным:
— И ты будешь стрелять? Да ну, Ворон, брось. Здесь ты не выстрелишь.
— Такой удачный случай… — жутковато–ласково мурлыкал парень, и я понял какой‑то необмершей частью мозга, сколько в нём ненависти к Юрке. Беспримесной и жестокой. — Как же ты выполз‑то из болот? И даже рукой, гляжу, крутишь… а мы по тебе уже панихиду сплясали…
— Ларку тоже убьёшь? — поинтересовался Юрка снова тем же спокойным голосом, только немного с насмешкой. — Она, кстати, за тебя заступилась. Я‑то хотел с треском войти и поговорить на понятном тебе языке, а тут она с обычаями… Думаю, что тебя она тоже не выпустит, если нас подстрелишь. Серьёзная девочка сформировалась. И собаки у неё серьёзные.
Секунда. Другая.
Стволы опустились, коснувшись стола. Потом парень аккуратно по очереди убрал курки со взвода и, положив оружие на стол окончательно, встал и раскинул руки:
— Юрочка, радость моя, какая встреча…
— Пошёл ты… — Юрка, не глядя, запустил руку в бочонок, выудил огурец, с мокрым хрустом раскусил. Протянул половинку мне: — Будешь?
— Он от двери отклеиться не может, — ехидно прокомментировал парень, так и стоявший за столом — только уже, конечно, не с раскинутыми руками. Он опирался о столешницу и глядел на нас. — Познакомь. Это твой новый сожитель? Рыжий, глянь‑ка… экзотичненько как… рыжих у тебя ещё не было, ась?
Я разозлился. Мгновенно и очень сильно. А когда злишься — не до страха, само собой разумеется. Я промолчал, но, как видно, в глазах и в лице у меня что‑то поменялось, потому что круглолицый Ворон–Воронцов чуть прищурился. И вот тогда я в ответ рассчитанно–спокойно сообщил, видя, что Юрка не спешит меня представлять — он стоял у другого косяка, скрестив руки на груди (я не заметил, когда он успел убрать топор) и улыбался — не менее отвратно, чем Ворон:
— Меня зовут Владислав.
— Очень приятно, а меня Саня, — кивнул мне круглолицый. — Саня Воронцов аз есмь. Здешний нарушитель, потрясатель и низвергатель. Чистое недремлющее Зло. Трансцедентальное. Юрочка обо мне не рассказывал?
— Рассказывал, — соврал я. — Только он тебя несколько иначе отрекомендовал. Как претенциозное дерьмо.
— Корректирую, — подал голос Юрка, который как раз окончательно расправился с огурцом. — Как невыносимо претенциозное дерьмо. Дерьмо со стажем. Дерьмо мамонта–Прародителя.
