— пробормотал я.

— Что? — Юрка бешеными глазами уставился на меня.

— Ничего, — я пожал плечами и уже громко сказал — прочёл:

— Как мне быть?! Я лгу в лицо обеим!

— А… — Юрка обмяк. — «Собор Парижской Богоматери»… Belle… Да. Помню. Пожалуй.

— Мы с тобой знакомы неделю, — сказал я, срывая травинку и вставляя её в зубы. — Почему ты говоришь об этом мне, а не Ромке, например?

— Потому что ты… потому что ты мой брат… — тихо сказал Юрка.

   Я лёг — почти упал — на бок, опершись на локоть. И долго смотрел на Юрку. Он не отводил глаз, и я, опустив голову, сказал:

— Да. Твой брат. Но я ничего не могу тебе посоветовать, честно.

— Да я и не жду совета… — он поднял нож, подбросил его, поймал, не глядя, нехорошо, по–больному, усмехнулся: — Ладно. Я просто рассказал, если уж на то пошло… Понимаешь, Нинка — это воин. Такое редко бывает. Чтобы не какая‑нибудь там Лара Крофт придуманная, дура ротастая. Или там эти феминистки какие‑нибудь, которые считают, что не хуже мужиков всё могут делать, а на самом деле просто мужиков стараются в баб превратить, потому что иначе никак доказать своё равенство не получается… Нет. Она — Воительница. Настоящая. Если она рядом — считай, спина прикрыта… а ведь так не про каждого парня скажешь. А Ленка — это дом. Очаг. С ней всегда спокойно, уютно… Знаешь, Владька… когда отец погиб… — он снова подбросил нож, поймал. — Мама… она тогда была… у неё должен был… — он коротко вздохнул: — Она родила мёртвого… мёртвого ребёнка. Мальчика. Моего брата. Понимаешь, они не только отца убили. Но и моего брата…

   Я молчал. Но, когда он подбросил нож в третий раз — поймал тяжёлый клинок… как раз за секунду до того, как он вонзился бы в колено Юрке — он сам не поднял рук.

   Поймал, порезав пальцы. И протянул оружие Юрке:

— Не надо, — сказал я. — От этого не легче. У тебя есть мать. А у меня…

   Я промолчал, не договорил. Облизнул пальцы. Облизнул снова. Кровь имела привкус железа. Юрка взял нож.

— Поедем дальше, — сказал он.

— Поедем, — согласился я. — Но сперва ты поешь. Да и я ещё пожую.

   И мы снова ехали. И, казалось, не было разговора на полянке у дороги.

   Но я знал, что не забуду его никогда, этот разговор. Даже если мы об этом больше не заговорим — тоже никогда.

   А Юрка уже говорил о другом. Но тоже об интересных вещах, об очень интересных. Не знаю — может, он отчасти хотел отвлечь себя и меня. Но вещи и правда были интересными…

— Мы уже знаем все ошибки, которые совершило человечество, все тупики… — Юрка сорвал, привстав в стременах, листик, растёр в пальцах, с наслаждением понюхал. — Мы не попадёмся в старые ловушки. Мы, конечно, сопляки, но мы всё учли. Очень постарались всё учесть… Поэтому думаю, что мы пробежим полторы тысячи лет развития человечества за два–три поколения. Например, у нас никогда не будет «грязной» добычи энергии, привычной юридической и финансовой системы… Мы через них просто перешагнём.

— А про сопляков тебе кто сказал? — поинтересовался я. Юрка недовольно покосился из седла:

— А почему ты решил, что мне это кто‑то сказал?

— Да слышно же по голосу, — я усмехнулся. Юрка тоже ответил усмешкой:

— Наш общественник. Я полгода назад всё то, что тебе сейчас излагаю, на уроке обществознания выдал в виде домашнего реферата. Слово за слово, пошёл спор с учит… с преподавателем, — нужно было слышать, как Юрка это слово произнёс. — Ну и в конце я получил бронебойный аргумент, что мы сопляки и не видим, что капитализм единственно верный путь развития человечества.

— И пару? — догадался я.

— Угу, — кивнул Юрка. — Такие не упускают никакой возможности напомнить, что они взрослые и могучие, как хрен бога Имбала у Говарда.

— Кстати, а как же деньги? — мне вдруг стало интересно. — У вас что, полный натурообмен?

— Не, не угадал, — Юрка помотал головой. — Деньги с передержкой. Это Максик Саппа из Интернета скачал. Ну, вернее, сейчас мы правда вообще без денег обходимся, но года через два–три уже будут серьёзно нужны. Будет такая штука… уже эскизы есть… В общем, будут деньги. Только их станут перепечатывать каждый год. Когда год кончается — те, у кого они на руках, сдают их в общак княжества. И получают меньше, чем сдали. Типа как процент, только удерживается.

— Японский городовой! — вырвалось у меня удивлённое восклицание. — Значит — нет процентов на рост, нет ростовщиков, нет смысла копить деньги, а есть смысл поскорее от денег избавиться, чтобы на конец года не прогореть!

— Сечёшь! — Юрка врезал мне по плечу, склонившись с седла. — А как избавиться? На них что‑то покупать, строить, делать! То есть — развивать страну! Нашу страну!

— Могучая мысль, — пробормотал я, увлекаясь всё больше. — Ну а технологии?!

— А тут ещё проще, — гордо сказал Юрка. — Человечество загрязнило планету чем? Сжиганием угля, нефти, мусора разного химического… Мы ничего этого делать не будем. Пока — печи для отопления, электричество — от ветра, кое–где солнечные батареи есть, потом увидишь… Потом — атомные станции, а там доберёмся до термоядерных реакций. У нас на ногах не висит никакая система, понятно? И к тому моменту, когда мы выйдем в космос, нас будет жить на планете максимум сто–сто пятьдесят миллионов. То есть, мы даже ещё и не подойдём к порогу перенаселённости. Дальше смотри. Этот мир более однороден климатически. Я тебе уже говорил. Тут нет тропических и вообще южных болезней, самых страшных — чумы, холеры, африканских лихорадок… Нам не грозят эпидемии. Да и контингент у нас тут почти весь не привитой, беспризорники — значит, у них абсолютно здоровая иммунная система, не ослабленная и не изуродованная вакцинами. Мы прикинули — в здешних семьях будет по 4–6 здоровых детей. Это значит, что уже через двадцать лет тут будет минимум около пятнадцати тысяч «аборигенов», даже не нюхавших всех прелестей Земли типа свинца в грибах и диоксина в воде. Я уж не говорю о наркоте и бухалове! И это я считаю только прирост по нынешнему населению, а ведь и с Земли переселяются постоянно! С массовым образованием будет хуже, я думаю, что у нас лет на пятьдесят идеалом станет просто чтобы все были грамотные и около того… Знаешь, Владька, оказывается на самом деле по–настоящему хорошо учить детей — если не преподавать, а учить — это адски сложная штука. Наука из наук… А может, и не наука никакая, а что‑то типа колдовства или магии. Это я по маме знаю и вижу. Но это мы преодолеем, да и потом — сюда уже все библиотеки перетаскали, и в виде дисков, и как распечатки. Можно сказать, владеем всем культурным и техническим наследием человечества. Да и ребята есть разные… — он явно что‑то не договорил.

— А религия? — спросил я.

— Да не смеши, — отмахнулся Юрка. — Какая религия у беспризорников нашего возраста? Пока об этом и не думает никто, а потом, мне кажется, появится какой‑нибудь языческий культ… Ромка вон очень старается славянских богов реанимировать, может как раз у него и получится. Мне это мало интересно.

— Слушай… — я замялся. — А войны? Понимаешь, это всё‑таки в природе человека… ну, по крайней мере, так говорят…

— В природе, — согласился Юрка неожиданно легко. — Но большие войны всегда возникали там, где народу становилось много, а средства передвижения были примитивными. Вот и приходилось у соседей отнимать землю. А у нас не тот случай. Мы средствами передвижения займёмся в первую очередь. Вот тебе дирижабль, вот вокруг целая планета. Лети и бери земли сколько хочешь и где хочешь. То есть максимум что будет — это такая же фигня, как сейчас. Чьё‑то тупоумное властолюбие, отягощённое просмотром голливудских боевиков. А с этим мы справимся. У нас ведь есть не только холодное оружие. Мы огнемёты делаем и даже ружья — гладкоствольные, правда, по образцу английской «Brown Bess»[37]. Тоже из И–нэта качнули. А скоро начнём делать нарезные.