Я, безусловно, состою из каких-то органов, но по факту весьма отличающихся от твоих, ибо ни в
жратве, ни в тёплом стульчаке под раздумья не нуждаюсь. А органы всё ж имеются, и вполне
официальные, будь спокоен. Ксиву могу предъявить на сей счёт. Глянь!
Тут мужичок в жилетке и вовсе отчебучил знатный цирковой номер. Распахнув оранжевую
жилетку, он поднял до пупа невнятного цвета полинявший свитер, а оттуда жахнуло теплом и
светом, как из солярия.
Артемий Феоктистович прикрыл глаза ладонью.
— Видал? — Мужичонка опустил подол обратно и хитро как будто прищурился мутными
очками.
Подослепший Артемий только и смог, что отрицательно замотать головой.
— Верно, Шматко, и смотреть там нечего! — перейдя вдруг на суровый официальный тон,
проговорил дядька. — Коли будешь на сварку пялиться, дык совсем зыркалки растеряешь!
Короче, за многочасовые заслуги в бухгалтерском деле без особой пользы для общего вселенского
движения Всея Сангхи к Полной И Окончательной Нирване Без Нирватрёпки тебе, господин
Шматко, объявлен Потолочным Разумением отпуск длиной в одну четверть полупериода оборота
бегемота в обормота на тихом далёком ранчо «Млечный Путь» на одной из крайних делянок. Там
ты подменишь на оставшийся срок своего однофамильца и будешь сыром в масле кататься до
самого что ни на есть беспечального своего с жёнушкой конца, до самого Великого
Ежемгновенного Обновления!
— С жёнушкой? — поперхнулся при этом слове Артемий, разом забыв всё, что до этого было
произнесено дядькой.
— Именно, с новой и благодарной женой!
— Благодатной?
— Артемий, всё просто, ты не вибрируй тут, словно пейджер! Благодатней не сыщешь! Я
другой такой страны не знаю, как говорится. Некий морячок, который там до тебя пока ещё воздух
портит, — такая бесятина ухопяточная, что после него ты Нюрочке будешь наградою
96
пожизненной за её многочасовые заслуги в семейном деле без особой пользы для общего
вселенского движения Всея Сангхи к Полной И Окончательной Нирване Без Нирватрёпки. Двумя
зайцами в одно дуло, так сказать! Дедушке Мазаю и Шерлоку Холмсу раскрытие таких
«глухарей» и не снилось. Сечёшь? Бери путёвку и не благодари! Да и девка — что надо! — Дядька
подмигнул очками.
Артемий Феоктистович нутром бухгалтерским чуял, что над ним сейчас совершается какая-то
грандиозная разводка. И что разводят его не просто по-пацански на денюжку, но на само бытие
житейское. И последней у него мелькнула мысль, что в бухгалтерии небесной тож весьма
недурственно умеют сводить дебет с кредитом, и он сам, Артемий Феоктистович Шматко, сейчас
на глазах всея вселенной послужит в этом наглядным пособием.
Сглотнув, подследственный поднял печальные глаза на ангела:
— Почто, дяденька?
— Вот, блин комой, и так каждый раз! Тебе милость оказывают с Верханутры самой Всея!
Лотосными стопами под зад будешь заслан в тихую спокойную гавань, где ждут тебя уж телячьи
котлеты с картошечкой, стынет шкалик в холодильничке, и ни забот тебе там не будет, ни хлопот!
Знай, люби свою женушку да на рыбалку ходи! Пенсию мы тебе такую оформим, что можешь и не
работать, разве что скучно станет!
— А зачем всё это?
— А чтоб ты отдохнул и понял, для чего на самом деле на свете белом живёшь! Заслуженные
выходные до следующего Первого Вздоха.
Дядька в жилетке опустил голову и незаметно протёр стекла очков рукавом, быстро сняв их и
надев снова.
И в этот миг показалось Артемию Феоктистовичу, что вовсе не так уж плохо всё складывается.
Жена любящая, дом, достаток, рыбалка, отдых, выспаться можно, наконец…
— Камин там есть? — с надеждой спросил Артемий.
— Сделаем, не вопрос! — весело ответил мужик, напялив измятую в руках фуражку на
убелённые космы — Дети твои, как узнают, что ты пить завязал, дык что хочешь сделают в
благодарность!
— Дети?!!
— Да, дети. И собака. Добрый пёс, умница. Я вообще собак люблю. А ты, Шматко?
Тут Артемий тоскливо вспомнил о коте Василии и о волосястом своём мухолове.
— Бери! — словно прочитал его мысли мужик. — Только вот что… Кот, думаю, нормально
доберётся, там по форме можно такое на себе носить, в смысле физической оболочки. А вот
волосястых мухоловов там нет и не было никогда. Придётся ему в хомячка превратиться. По
типажу будет похож, рацион практически тот же, ест и двигается мало.
— Ээээх! — вдруг эхнул Артемий. — А что? Не заслужил я разве?
— Точно! — весело заорал мужик, отбив тапочками чечётку. — Махнём к тритьемоське на рога
в кругосусветное пешкодралово!
97
— А понеслась!
— Дык сразу б так!
— Только у меня два вопроса, — Артемий поубавил прыть.
— Давай, — едва ль не запыхавшись от приступа веселия хрипнул дядька.
— Что это за место? В смысле, почему горы и почему именно сюда меня нужно было?
— А второй?
— На что спорили?
— В смысле?
— Ну, фуражка. Про матроса ты говорил.
— А-а-а-а… Что ж, отвечаю по порядку. Место сие есть межсусветная верандочка, то бишь оно
ни там, ни тут. Типа, как утром в понедельник после праздника в чужой кровати, понимаешь? Ну,
чтоб сигануть можно было тебя в любую сторону без проблем и особых топливных затрат.
Топливо, гражданин Шматко, так дорожает по всей вселенной, прямо жуть какая-то! За горы, коли
чего, извиняй. Занавесочки я подобрал. Думал, тебе прикольно будет посмотреть на красоту
такую, коей ты сроду не видывал и до конца этой своей конкретной жизни не увидишь боле. Сам
смекай. Коли в горы захочется — токма в следующий раз. Лет через -цать. Можем рождение тебе
заказать где-нибудь поблизости, хочешь?
— Не надо, — неожиданно ответил Артемий, — я лучше сам.
— О, молодца, растёт правосознание!
— А фуражка?
— Это длинная история. Спор этот длится очень и очень давно. Много кальп. Миллионы
рождений. Во многих лицах мы с этим спорщиком виделись множество раз. К примеру, осьмую
юги назад мы стрелку забили на одном балконе. Старичком да птичкою синенькой… — Дядька,
видать, едва не прослезился и чуть ли не собирался снять свои очки, но вовремя спохватился: — В
целом, для нас этот спор — нечто вроде ритуала, который мы исполняем из века в век, эдакая
шутка сквозь вечность.
— А в чём сам спор?
— А, ёктить, дык как всегда, — дядька улыбнулся, поправив фуражку. — Спорим о
перерождении. Ну, о главном вопросе всех заумных браманов — быть или не быть.
— Ну и?
— Ты чё, Артемий Феоктистович, на ухо туг? Я ж тебе всё только что изгутарил! Никак
сначала надо? Жили-были, много раз, уж задолбались, и всё в таком духе? А хотя, хошь, так ты
сам свидетелем станешь этому спору?
— То есть? — побелел Артемий Феоктистович, взявшись на борта пиджмачка своего.
— Ну, на себе всё и проверишь! — Дядька взялся за дужку очков у виска. — Хотя, вспомнишь
меня али нет — тут уж от тебя всё зависеть будет.
— А это как? — оглянулся бухгалтер на свой автомобиль.
98
— Хорош трепаться, Шматко! Ты тут на Олтые Жигузи собирался, а у самого в подвисе целый
семейный отпуск! Про кота и мухолова я помню. — Мужик склонил участливо голову и
приблизил своё лицо к медленно зеленеющей от страха физиономии Артемия Феоктистовича: —
Бывай, Шматко! В аэропорту его, как говорится, встречали. Ррррота, на пла-а-а-а-ху! Шахо-о-о-о-
ом Аж!
С этими словами мужик стремительным жестом крутанул пальцами стрелки на наручных
часах, да так, что те замелькали как полоумные, перелистывая всея события назад. И пока
стрелочки те бежали по кругу, аки две проскипидаренные лошади в цирке, дядя снял очки, и
