Контуженого, но живого. И первое, что увидел один-единственный уцелевший в этой боевой
операции матрос Шматко, очнувшись через несколько дней в госпитале, были полные слёз глаза
несравненной и всеми в Кронштадтском порту обсуждаемой медсестры Нюры. Артемия
Феоктистовича в моряцкой боевой головушке уже не было, и эти прекрасные черты милой Нюры,
аки и все её остальные достоинства, бухгалтеру Шматко предстояло увидеть весьма позже.
Великий Вездесущный Тутытам и его туристическое агентство Белочников
Стрелочкиных
Резкий свет пробился сквозь его, Артемия Феоктистовича Шматко, веки. Бухгалтер потянулся
было сладко, а затем подскочил, словно ужаленный Страстной Напастью. Руки-то его были на
руле! О, Великий Тутытам!
«Я уснул за рулём!» — пролетела пикирующей Белкой-Парашютягой первая его мысль.
«Я жив!» — пронеслась вслед за ней Белкой-Дельтапланерюгой вторая.
93
«Ура!» — тут уже чёткий и цепкий бухгалтерский мозг взял всё под свой неусыпный
математический контроль. Быстро обежав вниманием ноги-руки, мозг констатировал, что
управление машиной в полном порядке. И неторопливо, последними в очереди, распахнулись
глаза.
— Кутунгескэ джаляб! — неожиданно для самого себя заорал Артемий Феоктистович на
чужестранном ему, далёком языке.
Кругом простирались горы. Да такие, что ему, рядовому бухгалтеру, жившему в комнатах
Буркиной Фасо, и не снились никогда. Снежные вершины сияли, словно намытый хрустальный
сервиз в серванте его бабушки. Дорогой читатель, чему удивляться? Все бабушки вселенной
одинаковы. Во всех сервантах всех галактик стоят одни и те же хрустальные сервизы. Биллионы
сервизов. Биллионы бабушек. И по всей вселенной вторые намывают и стерегут первых в
биллионах сервантов. Памаги-и-ите!
— Вай Дод! — заорал Артемий и переключился на родной планетарный язык: — И куда
дальше?! И как мне вернуться домой? И где я? И сколько нас тут?
Но горы молчали. И высились вокруг, словно грозные пограничники, поймавшие наконец-то
нарушителя государственных пределов с полными карманами жевачки. Мало того, где-то в
глубине бухгалтеровского мозга некто противным кошачьим голосом запел: «На границе тучей
ходит бурый, край утробой мишиной помят…».
Артемий Феоктистович поёжился в сюртучном пиджмаке и сжался утробой.
— И как же это я пролетел селение-то? Иб ту ю мэ мэ! Никто ж не остановил. А главное,
никого не сбил, не задел. Вах-вах, чудо-то какое! — Он кудахтал о своём несбывшемся ДТП, но
вдруг резко сник. И припомнился Артемию странный сон, виданный им вроде как только что. И
каким-то непонятным, но вполне ощутимым образом Феоктистыч почувствовал, как многие и
многие детали чего-то несусветно большого и великого сейчас очень быстро складываются в одну
цельную и вполне конкретную картину. Ум отказывался это объяснять, но душа всё поняла и
затихла в предчувствии. Да, дорогой Артемий Феоктистович, бухгалтерский ум не был знаком с
механизмом срабатывания системных узлов закона кармы. А душа это знала очень даже хорошо.
— Чё делать-то? — задал он знаменитый риторический вопрос всех племён и народов.
Даже тормозить в таком месте было жутко. Артемию казалось, что если он остановит машину и
выйдет на дорогу, то окружающая чужая реальность сразу обретёт свою настоящесть, и тогда уж
никуда будет не деться. Его бухгалтерский разум ещё надеялся, что все эти горы — просто яркий
и болезненный сон, и что морок вот-вот растает. Но кошмар о грозных горах-пограничниках никак
не желал таять. Они как бы говорили Артемию Феоктистовичу: «Что ж мы, мороженое какое-нить
там дешёвое? Пломбир, что ли, мы тебе? Крем, понимаешь, брюле? С какого-такого перепугу нам
таять? Алё, гараж, здесь не кондитерская!»
Бухгалтер хотел протереть глаза указательными пальцами, но руки были заняты проклятым
рулём. Решение остановиться Артемий принял внезапно и единогласно, ибо никто не возражал. А
и некому было. Наш горе-бухгалтер в этом кошмаре кочумал совсем один. Он выбрал на горном
94
серпантине поворот поплавнее и, сбавив ход, прижался, насколько было можно, к воображаемой
обочине. Покрышки прошуршали по мелкому песку и остановились. Открыв дверь, Артемий
Феоктистович вывалился на дорогу, тяжело дыша. Он наконец-то дал волю своему неуёмному
желанию протереть глаза, но, увы, сие ничего не изменило. Магическое действие, столь часто
спасавшее в детстве от случайных мелких галлюцинаций, здесь и сейчас не возымело никакого
результата.
— Йоп! — сел Артемий Феоктистович на земельку. На ум ему почему-то тоскливо пришёл кот
Василий, оставшийся где-то далеко дожидаться его, Артемия, прихода домой. И не менее
тоскливо он вспомнил о ничего не подозревавшем, мирно сопящем сытым сном волосястом
мухолове.
— Кхм! — вдруг сухо кашлянул у него над ухом кто-то.
— Ааааааа! — заорал дурным голосом от неожиданности Артемий Феоктистович и громко
пукнул, и теперь для него уже было совершенно непонятно, то ли стесняться своего пукания, то ли
пугаться внезапного кашля. Он махнул на всё рукой и просто с отчаянием в глазах взглянул себе
за спину.
А там стоял всё тот же странный худощавый дядька с развевающимися выбеленными
волосами, одетый в нелепую оранжевую жилетку.
Дядька этот кивнул головой, вертя кренделями снятую фуражку. Он всё так же улыбался.
Затем, выпрямившись по стойке «смирно», он вскинул руку в локте и ловким артистическим
движением пальцев перевёл свои наручные часы на пять часов с тремя четвертями вперёд.
Артемий Феоктистович с ужасом заметил, что дядька стоит на дороге в потёртых войлочных
тапочках без задников.
— Блин с компотом! Шайтан-оглы! — попятился бухгалтер.
— Ну что вы! Не нужно громких чужих имён! — Дядька с фуражкой по-отечески залучился
морщинками.
Бухгалтер вдруг заметил то, что его больше всего пугало в облике незнакомца. На носу у
дядьки сидели жуть наводящие круглые очки с абсолютно мутными стёклами. Стёкла эти были то
ли зацарапаны до непроглядной степени, то ли сделаны специально чернюще-дымчатыми.
Впечатление окулярчики эти оставляли неприятное. Казалось, будто глаза у собеседника были
слепы и безучастны.
— Лучше не стоит, — заметил как бы невзначай дядя.
— Чего?
— Очки мне снимать не стоит, — так же спокойно ответил дядя. — По крайней мере, пока что.
— А, ну ладно, — уже более мирно заговорил Артемий Феоктистович. — А где я?
— От тебе и на, началась скукота. Антракт веселию…
— А чё, а чё?
— Да ничё! Антракт у тебя намечается в судьбинушке, вот чё! Остановка на кармической
магистрали. Полустанок на Пути Дао. Перекур в Дхарме.
95
— Это что ж, под статью?!
— Слышь, Артемий, у меня фуражка зырь какая. Ни тебе кокард, ни ярлыков. Стало быть, в
роду карательных войск и наказательных учреждений не значусь. Мне фуражка эта досталась от
одного пьяного матроса. Он со мной поспорил, на кон её поставил и проиграл. Светила на
фуражке ентой ещё и морская кокарда, красивая такая, с якорем, но где-то среди звёзд потерялась.
Артемий Феоктистович окончательно слетел головой с трансформаторов, ибо идея о
потерявшейся в космосе среди звёзд морской кокарде была выше возможностей его слегка
подвисшего личного встроенного компьютера, который медиками обозван скучным и холодным
словом «мозг».
— Вы не из органов?
— На любой абсолютный вопрос ты, Феоктистыч, всегда будешь в относительности получать
два равнозначных ответа: и «да», и «нет»! И заметь, оба они будут верны. Зависит от точки зрения.
