архипелагом островов, повязанных между собой этим самым вздыбливающимся периодически

75

асфальтом с рельсами. Где заканчивался один остров и начинался второй, большинство жителей

не знали, не понимали и даже не задумывались. Жили они на этих островах, будучи наивно

уверенными, будто прописаны в городе. По всему получается, что Пургопетрик был местом

мистическим, не определённым ни с какого краю, меняющимся в зависимости от натуральности

своего положения и точки зрения на сию натуру. И горожане его, хоть и считали сами себя

совершенно нормальными жителями, на самом деле, конечно, пребывали в полной астральной

шизе. То есть ещё в дальнем своем прошлом плюнули на попытки самоосознать самое себя такое

и жисть свою, не петря ничего в окружающей их бытовухе и плутая постоянно в непроглядной

энергетической пурге. Они давненько потеряли адекватное восприятие, постоянно стоя одной

ногой на общепринятом и договорённом между всеми людями астральном плане, а другой — на

личной льдине островного дробления реальности в этой местности. И сама их реальность жизни

тоже уже давно разделилась на острова, как и сам Пургопетрик. И только жители его до сих пор

были уверены (совершенно напрасно), что их собственная жисть такая же постоянная и

непрерывная, как и бытие других приличных городов. Смех, да и только! В общем и целом,

Пургопетрик был сильно размытым во всех отношениях и аспектах местом. Горожане в какой-то

момент перестали даже пробовать обрести хоть сколько-нибудь принятый общественностью

внешний вид и одевались исключительно в нейтральные цвета. Их же колбасило и сосисило из

стороны в сторону постоянно и не по-детски. Уж и в глазах мельтешило. Если вы встречали в

Пургопетрике кого-нибудь, одетого, скажем, в красную рубашку или зелёное пальто, то было

сразу понятно, что этот кто-то приехал сюда издалека и явно ненадолго. Ненадолго потому, что с

приезжими в Пургопетрике случались лишь нескольких вариантов возможного скоропостижного

будущего. Вот они оба два. Для начала.

Первый был распространён и медицински описуем, хоть и не излечим амбулаторно. Приезжий

в скором времени начинал впадать в необъяснимую депрессию. Его сначала подстерегал, а затем

настигал упадок сил. Первыми покидали палубу силы психические, потом физические, а вскоре

незадачливый турист и вовсе понимал, что его воли не хватает даже на то, чтоб поднять свой зад

промозглым серым утром с кровати. Особенно, когда на дворе стоял месяц Гноябрь. Такой

приезжий переставал следить за собой. Начинал пить огненную воду, которая, как известно,

быстро стирает все достижения цивилизации из сознания человека, приводя его обратно в

девственно животное состояние счастья с вонючими обоссаными штанами. За продуктами он

больше не ходил, считая занятие поедания пищи глупым и бессознательным, а потому

бессмысленным. Если он, будучи ещё при здравии, не успевал завести себе знакомых в городе,

которые вовремя замечали его недуг и несли ему еду, потчуя с ложечки, то риск умереть от

захирения становился весьма велик. И всё это в мирное спокойное время, без наличия какой-либо

блокады со стороны возможных врагов. Больной же с течением времени становился буйным, с

утра и до вечера пытаясь объяснить кормящим его знакомым смысл жизни и основы

пилотирования звёздных кораблей (ко всему заметим, что на сей планете корабли эти самые пока

что напоминали лишь самокаты, на которых дети катаются вокруг деревни). И вообще клиент

76

начинал думать о любых возможных смыслах, существующих и воображаемых в природе Всея

Сангхи. И если ентот задержавшийся турист не успевал вовремя понять своё состояние и кинуть

клич «Мама, забери меня отсюда!» в сторону исторической родины, то врастал своими

астральными корнями в стены этого серого и промокшего города навсегда. Врастал до своего

печального конца, который и встречал с рассеянной улыбкой на лице под гноябрьские падающие

листья вперемежку с мокрым снегом. Город высасывал из него всю его туристическую энергию,

превращая в голое самоосознание, потерявшее всяческую связь со временем и полностью

растворившееся в бессмысленности всего глобально сущего. Местные жители так сочувственно и

называли сего незадачливого, задержавшегося слишком надолго гостя — «утопленник», ибо сие

было весьма созвучно этому городу, неустойчиво покоящемуся на воде. Вода, кстати,

периодически затопляла и сам город со всеми жителями. Но существующие симбиотически со

сквозняками и насморком горожане даже внимания на это не обращали. Лишь выливали воду из

ботинок и покупали новые носовые платки с цветочками. Так вот, об «утопленниках». Таких

затонувших мозгами туристов обычно вывозили из Пургопетрика родственники. Если успевали.

Потому как сами «утопленники» уже не могли принимать никакого сознательного решения. Воля

их была полностью подавлена городом и съедена им же на ходу, как вокзальный «тошнотик».

Местные знали, что Пургопетрик был самым что ни на есть омутом в энергетическом поле

планеты. Они, рождаясь здесь, либо умирали от психической, жадной до позитивности голодовки

в первые пять-шесть лет своей жизни, либо приобретали иммунитет и становились такими, как

Масявка. Но о ней, равно как и о Масюське, чутка позжее. В целом, будущее незадачливого

туриста по варианту первому заключалось в аварийном покидании самолёта с парашютом или без,

уж как успеешь.

Вариант будущего номер два, который ждал тормозящих с отъездом туриков, был более

печален. Он назывался ни фига не понятным и совсем не русским словом «ассимиляция».

Выглядело это примерно так. Приезжает некий персонаж по делам, али и вовсе мечтательно сдуру,

на архипелаг Пургопетрик. Приезжает как нормальный человек. Одет в оранжевую рубашку и

жёлтую куртку, в синих джинсах, с красной кепкой на голове. Улыбка сияет на чисто выбритом

лице. Весь его счастливый интеллект состоит из набора наиболее ярких и запоминающихся фраз,

которые этот выдвиженец выслушал по радио и высмотрел на экране телевизора. Будущее видится

ему светлым и искрящимся, словно бликующий высокий лоб инженера с тремя высшими

образованиями. В груди горит плакатный патриотизм к большой или малой родине. И этот

прекрасный и светлый человек с чистыми, незапылёнными и выпрямленными извилинами уверен,

что его счастье и блаженство уже совсем рядом с ним. Ну совсем рядом. А точнее, в этом самом

Пургопетрике, куда нынче нелёгкая и занесла. И заключается это счастье, по его же мнению, в

недостающих финансовых средствах. А также в духовном наследии, коим знаменит данный

архипелаг островов, и кусочек которого турик намерен оттяпать и увезти с собой. Командировка в

этот город кажется интересным приключением, поездкой на золотые прииски, с которых он уедет

вскоре домой, богатый золотом и энтузиазмом, с таким же высоким и светлым лбом

77

интеллектуала, как и инженер, спроектировавший его нафантазированное будущее. И вот

«везунчик» идёт по улице, светя улыбкой, словно одинокий фонарь в опасном и тёмном переулке.

Он оглядывает здания и одобрительно улыбается, заглядывает в лица прохожих горожан и видит,

что ему тоже улыбаются в ответ. Весь город — одна сплошная улыбка! Вэлком, комрадэ! Мы

очень, дык сказать, кен грейт ю лейшн! Если бы не масюсенький нюанс (о Масюське чуть позже).

Улыбка прохожих имеет лёгкий оттенок сарказма и воистину буддистского сострадания, которого

опьянённый не замечает в ослеплении. Наивный лопух думает, что улыбка жителя Пургопетрика

— это веселье радушного хозяина, встречающего вас на пороге своего дома с бутылкой доброго