вина, возвещающего скорые танцы и празднества под вечерний салют в окружении смуглых

красавиц, которых ему уже и девать-то некуда. Но нет. Нет. Гримаса жителя Пургопетрика — это

всё понимающая тихая улыбка дзенского монаха, смотрящего на птенца, к которому

подкрадывается кобра, чтобы броситься на него и сожрать в мгновение ока. Монах не

вмешивается. Он просто стоит и улыбается. Он знает — такова природа вещей, таков мир, всё

совершенно. Так же и турист идёт по Пургопетрику и принимает буддистские тихие улыбки

местных горожан за радушное веселье. Но горожане просто знают: скоро ты отдашь всю свою

волю этому городу, а потом либо успеешь унести ноги, либо станешь одним из нас. Ты

останешься здесь. Навсегда. Навечно. Отсюда никто не уезжает, если прозевал диагноз. В этот

омут лишь всё стекается. Из него нет течения куда-либо. Это и есть — чёрная дыра,

существующая на астральном плане бытия. Всепоглощающая. Но вполне себе густо заселённая. И

турист остаётся. Вскоре он наденет вязаную чёрную бесформенную шапочку вместо красивой и

модной красной кепки. Он сменит свою жёлтую куртку на тёмно-серое пальто или такой же

невнятно-серый с прикрасочкой пробензиненный скафандр с капюшоном, набитый синтетическим

пухом. Он сменит свои синие модные джинсы на бесформенные серо-зелёные штаны. А место

белых кроссовок займут тяжёлые чёрные ботинки с прошитой горной подошвой. Его широкая

улыбка сузится и станет такой же тихой и светлой, как раннее зимнее утро. Цвет его глаз

приобретёт обязательный для этих мест каменно-стальной оттенок. И на вопрос «Вы откуда?» он

всегда теперь будет отвечать «Я из Пургопетрика!» И отвечать-то будет на самом деле не он. А

это сам Пургопетрик говорит из глубин внутренностей сознания незадачливого туриста. Это

промокший замшелый город, который навсегда там, в пещере мозгов поселился, опутал сердце и

разум приезжего, словно гигантский спрут. И всё. Ты — часть команды, часть корабля. Ты —

фрагмент архитектуры архипелага островов под названием Пургопетрик.

Есть, конечно, и третий вариант развития событий, но он настолько же редкий, как Башкирский

Кот в природе Всея Сангхи. Случается он, когда в город приезжает кто-нибудь с сильно развитым

чутьём, с всешарящей интуицией, с внимательными глазами, с неторопливыми выводами. Вступив

в город, этот гость останавливается, медленно вдыхает наполненный туманами каменный воздух,

а затем внезапно и резко оборачивается к своим возможным попутчикам со словами: «Ребята, вы

как хотите, а я валю отсюда и как можно быстрее!» И на вопрос «а чё…» они уже наблюдают

удаляющиеся подошвы его всё ещё белых кроссовок. И в этом случае обладатель этих белых,

78

исчезающих вдали кроссовок, если напряжёт слух, может услышать, как Пургопетрик сзади

досадно клацнет по его душу своим асфальтом, словно аллигатор, который не успел схватить

зазевавшуюся антилопу.

Я вижу, вы уже более-менее представили место жительства Масявки и Масюськи. А жили они

именно здесь. Но поначалу порознь. А чем занимались Масявка и Масюська? Да как и все

коренные жители, бродили по асфальту и по камням вдоль воды, разговаривали сами с собой, или

вообще с Пургопетриком. Ходили и бурчали себе что-то под нос. О чём? Да обо всём на свете. О

своей жизни. О смысле. О цели. О прошлом, которое хочется стереть. О будущем, которого

хочется достичь, чтобы потом так же хотеть его стереть, ибо оно так же превратится в прошлое.

Об островном принципе дробления реальности. О далёких островах, где хорошо и тихо. О

принципах. И о самой реальности. И очень редко о дробях, да и то разве что в школьные годы. А

зря…

И ходила Масявка. И ходила Масюська. Ходили вдоль тёмной свинцовой воды астрального

омута. А потом они неожиданно встретились на камнях, стоя ногами в ледяной воде. И у них

обеих были холодные руки. И на двоих был один вопрос. Простой вопрос: «Какого чёрта лысого

мы тут делаем, и каким лешим нас сюда занесло, и как отсюда нафиг срумбабумбировать?!»

Поглядели Масявка и Масюська друг на дружку, да и стали жить вместе. И хоть они всё так же

бормотали себе под нос бормотания разные о смыслах и прочих чудесатостях, но и друг с дружкой

начали шептаться о том же на кухне. Стали пить вкусный чай с морошкой и вместе смотреть на

листья и мокрый снег, которые падали за окном в Гноябре. И стало им сразу легко и тепло. И тут

же как-то сам собой смысл нашёлся. И жизнь сама объявилась и постучалась в окошко. Кто ж на

вкусный чай с морошкой не захочет зайти и послушать бормотания о приятных чудесатостях? И

цель засияла. И будущее замаячило. И прошлое отступило и потерялось. И острова реальностей

стали постепенно и осторожно смыкаться берегами, чтобы обрести свою изначальную дробь —

«один к одному». И стало к ним на кухню захаживать самое Потолочное Разумение —

неофициально, конечно. А мораль сей сказки непроста и не сразу понята будет и не всеми до срока

своего, но явлена тута же. Что Масявка и Масюська были суть две души. И что каждая Масявка

свою Масюську встретит, и как бы ни были разделены острова архипелагов, на которых довелось

свидеться, а совместное тихое бормотание способно реальность воссоединить да над омутом

поднять. И тогда случается самое главное. Потолочное Разумение дарит тебе крылья белые, как у

птиц больших, что над водой во множестве летают промеж островов того архипелага. Только

крылья оно дарит инкогнито. А поэтому никто не замечает, как ты взлетаешь всё выше и выше, а

потом неожиданно в Пургопетрике становится на двоих сограждан меньше, ибо Всея Сангха

меняет их прописку. И это четвёртый вариант будущего случайно или по ошибке попавших в

Пургопетрик гостей. И этот вариант — единственный, дарующий свободу там, где другие её

теряют.

79

А ещё я порой думаю — суть весьма хорошо, что есть среди нас такой человечек, как Женя

Гришковец, который всё, что мы сами себе или Потолочному Разумению бормочем, гуляя по

камням вдоль воды, бормочет открыто всем вокруг. И от этого становится нам всем чуть более

ясно и понятно, что все мы, суть Масявки и Масюськи, очень даже похожи между собой, и что

нет особливо разниц никаких ни в нас, ни в наших бормотаниях.

Но это я уже от себя бормочу. Ибо с дедушкой Мытутом, сказку которого вы только что

читали выше, Женя Гришковец пока вроде как бы и не встречался, а на самом деле просто забыл

об этом знакомстве исключительно временно. Короче, человек человеку — бормотун! А вся

вселенная — это просто процесс приятного бормотания на кухне с чаем и вареньем из морошки.

Просто многие об этом забыли.

Дело № 0208/72

— Заждался, заждался! Уж и вечер давно, а гости куда-то запропали! Да не стесняйтесь,

проходите! Звонок-то у нас токма по особым случаям работает, так енто вы правильно сделали,

что постучали…

Голос у хозяина квартиры оказался хриплым и осевшим, хоть и вовсе не старческим. И был

этот голос добрым, чуть насмешливым. Неопределённого, далече выше среднего, возраста, как и

сам его сухощавый владелец. Лицо светило оладушкой, хоть и не широким было вовсе,

прорезанное морщинами, не возрастными, но вроде как от засушливости и ветра. Задубелая, чуть

загорелая кожа. Нестриженные, выбеленные солнцем до седины волосы. Тонкий длинный нос.

Высокий лоб. Мутный взгляд круглых, затёртых до непрозрачности, очков из-под козырька

выдавшей многие виды фуражки. Дядька носил невнятного цвета старый застиранный свитер с