Взяв в руки стенограмму, Базов полистал ее, как бы проверяя себя, и продолжал:

— Вот, пожалуйста, Маринова сообщила дополнительно, что иностранцы подключили к этим операциям немецкого профессора-искусствоведа Георга Борхарта. Тот консультирует их, советует, что выгоднее покупать, связал их с голландской антикварной фирмой «Матс и К°». Туда они теперь и сбывают свою добычу. Кстати, правительство уже решает вопрос о ликвидации Инснаба… Еще мы располагаем подробным рассказом Мариновой об изъятии Фишером клада заводчика Дампера. Она нам передала и золотое кольцо, осыпанное дорогими бриллиантами, — подарок Фишера ее сестре Соне. Маринова рассказала нам и о складе продуктов на подворье фирмы «Континенталь», и о ночных посещениях подворья русскими специалистами. Напрашивается вывод: нашими продуктами, купленными по дешевке в Инснабе, они расплачиваются с русской агентурой за диверсии на электростанциях. Кстати, Маринова видела там и нашего Борисова.

Базов оглядел сотрудников и спросил:

— Как, по-вашему, ей можно верить? Захочет ли она нам помочь?

— Лично на меня она произвела хорошее впечатление, — заговорил Ларцев. — При беседе вела себя спокойно, охотно отвечала на вопросы и как будто ничего не скрыла. Ее можно понять, Леонид Петрович. Она ведь много лет работает с немецкими специалистами. Привыкла к красивой жизни. Поверила Фишеру. Теперь она поняла, что Фишер — враг.

— Это она нам говорит, — заметил Базов. — Человек она очень импульсивный, так мне показалось. Не будем торопить ее, дадим самой до конца осознать положение и проникнуться необходимостью выполнить свой гражданский долг. И учтите, Виктор, при любой встрече нужно напоминать Мариновой об осторожности. Нам еще многое нужно выяснить о неблаговидных делах фирмы. Ее представители не должны раньше времени узнать о нашей заинтересованности.

В начале тридцатых годов дачные поселки вокруг Москвы переживали своеобразное обновление. Добротно устроенные дачи уже не заколачивались хозяевами на долгие месяцы. Теперь они не пустовали. Их снимали рабочие, прибывшие на новостройки столицы и Подмосковья.

…Тихим августовским вечером пожилая публика дачного поселка отдыхала в палисадниках за самоварами.

Гуляющая молодежь образовала два встречных потока на улице, протянувшейся вдоль железнодорожного полотна. Изредка на лавочке можно было увидеть подгулявшего гармониста, устало растягивающего мехи.

А затемненные переулки выглядели глухо и пустынно.

Неподалеку от станции среди гуляющих встретились Ларцев и Маринова.

— Вы давно меня ждете, Анна Сергеевна?

— Да, уже с полчаса гуляю, не меньше, Виктор Иванович!

— Простите, поезд задержался. За вами никто не наблюдает?

— Как будто нет. Я проверяла — долго сидела на лавочке, потом заходила в переулок. Мое появление не вызывает любопытства. Я ведь бываю здесь каждый вечер. Но если вы остерегаетесь, отойдемте в сторону.

— Осторожность не мешает.

Они сделали несколько шагов по темному переулку, сошли с тротуара, близко расположенного к забору, и остановились на дороге, надежно скрытые тенью высоких деревьев.

— Фишер не может за вами следить? — настороженно повторил свой вопрос Ларцев. — Как-никак…

— Нет! Я абсолютно это исключаю. Почти каждый вечер я ухожу с собакой. В Континентальхаузе уже к этому привыкли. И потом, сегодня они заняты. Приехал какой-то русский. Они устроились в домике для гостей и, видно, гуляют. То и дело таскают из погреба шнапс, пиво и закуски. Перед моим выходом приехал консул Кнапп. Его тоже провели в домик.

— А этого русского вы знаете?

— Мне кажется, я где-то его видела. Может быть, он бывал в Континентальхаузе раньше. Во всяком случае, на москвича он не похож.

— Он сейчас там?

— Когда я уходила, они все были в домике.

— Хорошо, Анна Сергеевна. Мы встретимся с вами здесь же, в это время, в следующий выходной. Вы сможете прийти?

— Конечно.

— Тогда до встречи. Будьте осторожны!

Они разошлись. Ларцев заспешил дальше по темному переулку. Маринова вышла на слабо освещенную керосиновыми фонарями улицу и направилась в сторону Перова.

Гуляющая публика уже потянулась к дачам. К платформе подошел дачный поезд, появились люди, но были видны лишь их тени, двигающиеся навстречу Анне. Она шла спокойно и задумчиво, стараясь вспомнить, где видела русского, которого потчевали сейчас в Континентальхаузе. Она могла описать его лицо, черты его хорошо сохранились в ее памяти. Анне показалось странным, что Ларцев не спросил даже о приметах таинственного гостя. Он почему-то быстро закончил с ней встречу и торопливо удалился. Анна не знала, что вскоре Ларцев с группой сотрудников уже «сопровождал» посетителя подворья в дачном поезде на Москву, а потом дальше, в скором поезде, — на Урал.

В очередной раз, встретившись с Мариновой в потоке прогуливающихся дачников, Виктор пригласил ее зайти к нему на дачу, здесь, неподалеку, для беседы с Леонидом Петровичем Базовым.

Анна чуточку волновалась, но держалась уверенно.

Базов молча смотрел на нее, размышляя о неудачной судьбе этой женщины. А Анна тем временем думала: «Как же я хорошо сделала, что наконец решилась встретиться с этими людьми и выбрать себе путь, достойный настоящего советского человека. Был бы жив отец, все было бы иначе… проще и легче».

Она рассказывала Базову о себе. В девятнадцать лет ушла из села в город, в Ленинград, куда ее тянуло, как магнитом, желание учиться. Там ей удалось окончить рабфак, собиралась учиться дальше. Но познакомилась с цирковым гимнастом и оказалась в его труппе, работала на трапеции.

«Вот откуда у нее изящество и стройность фигуры», — подумал Ларцев. Он сидел напротив за столом, разложив блокнот. Записывать в него было, собственно, нечего. Разговор шел об известном. Но в то же время и о новом. Ларцев подмечал, что Базов многое уточняет и что его интересуют уже не поступки Мариновой, а их мотивировка, ее личное отношение к своему поведению, оценка своей жизни. И Ларцев понял, в чем тут дело. Если бы Маринова запуталась в своем отношении к фактам, Базов перестал бы доверять ей.

Почувствовав, что он правильно расценил этот в общем-то «светский» разговор, Ларцев принялся по-мальчишески играть карандашом, чертить в блокноте геометрические фигуры.

Базов косо взглянул на своего сотрудника и подумал: «Торопится, молодо-зелено… Думает, все ясно и понятно. Но это ему не бандитов ловить». А сам, неторопливо выговаривая слова, спросил:

— Ну а что же дальше, Анна Сергеевна?

— Упала с трапеции, сломала ногу. Труппа уехала на гастроли, а я осталась в больнице. Выписалась, решила, что за личную жизнь еще нужно бороться, и поступила в институт иностранных языков уборщицей. Мела, мыла полы и занималась. Три года прошло… Окончила курс немецкого языка. И вот с двадцать седьмого года начала работать переводчицей в фирме «Континенталь». А теперь уже секретарь фирмы, как вы знаете. Карьера… — вздохнула Маринова.

— Жалеете? — доброжелательно улыбнулся Базов.

— Конечно. Что с воза упало, то пропало.

— Любите отвечать пословицами?

— Как сказать… — чуть смутилась Анна. — Просто вернулась в деревню. Обратно. Внутренне, конечно. К тем временам, когда голодно, да легко было. Поистине горек чужой хлеб и высоки чужие ступени. Но, жалея, я не жалуюсь.

— Ну что ж, перейдемте к делу, — предложил Базов.

Ларцев одобрительно посмотрел на него, захлопнул блокнот, отложил карандаш и приготовился слушать.

— Что у вас нового, Анна Сергеевна?

Маринова открыла сумочку и положила на стол пачку фотографий.

— Вот посмотрите. Фотографии всех сотрудников фирмы. Фишер снимал их в разное время пленочным аппаратом. Иногда я ему помогала проявлять и увеличивать, изредка он давал мне «щелкнуть».

— А при чем здесь собака?

— Английский дог Трезор. Умная сторожевая собака. Ее привез из Германии сам Габт, руководитель восточного филиала фирмы, — объяснила Маринова.