Он быстро направился к большому книжному шкафу, достал томик и полистал его.

Карта-схема электростанций, построенных во плану ГОЭЛРО

— Вот послушайте, что писал Энгельс об электротехнической революции: «В действительности это колоссальная революция. Паровая машина научила нас превращать тепло в механическое движение, но использование электричества откроет нам путь к тому, чтобы превращать все виды энергии — теплоту, механическое движение, электричество, магнетизм, свет — одну в другую и обратно и применять их в промышленности. Круг завершен. Новейшее открытие Депре, состоящее в том, что электрический ток очень высокого напряжения при сравнительно малой потере энергии можно передавать по простому телеграфному проводу на такие расстояния, о каких до сих пор и мечтать не смели, и использовать в конечном пункте, — дело это еще только в зародыше, — это открытие окончательно освобождает промышленность почти от всяких границ, полагаемых местными условиями, делает возможным использование также и самой отдаленной водяной энергии, и если вначале оно будет полезно только для городов, то в конце концов оно станет самым мощным рычагом для устранения противоположности между городом и деревней. Совершенно ясно, однако, что благодаря этому производительные силы настолько вырастут, что управление ими будет все более и более не под силу буржуазии». А это значит, что у них на Западе когда-то возникнет энергетический голод, — твердо заключил Куйбышев. — Наше преимущество — в плановом хозяйстве! И здорово, что возглавляет Госплан крупный энергетик — Глеб Максимилианович Кржижановский. Вам надо также, Федор Михайлович, перечитать труды Ленина, написанные им задолго до Октября. Перечисляю по памяти: «Развитие капитализма в России», «Капитализм в сельском хозяйстве», «Аграрный вопрос и «критики Маркса», «Одна из великих побед техники». В них Владимир Ильич много говорит о роли электрификации в техническом перевооружении народного хозяйства. Помните, Федор Михайлович, что для нас главное в торговле с Америкой — это электротехническое оборудование и турбины. Английские и немецкие фирмы пока нас обеспечивают, но этого мало, а впереди у нас резкое повышение темпов индустриализации, и увеличить поступление энергетического оборудования крайне необходимо. Советую вам также изучить справочник американской промышленности и торговли. Надо знать, что покупаем!

«Узкое» совещание заканчивалось, и, прощаясь, Куйбышев крепко пожал Зявкину руку:

— Задача налаживания торговли с США очень нелегкая, Федор Михайлович. У нас там много противников. На восстановление дипломатических отношений надежд мало, судя по заявлениям президента Гувера о том, что смысл его жизни — уничтожение большевизма. Но торговать с Америкой мы будем! Я очень надеюсь на вас. Желаю успеха!

На другое утро, побрившись, Зявкин необычно долго разглядывал себя в зеркало. Жена, несколько раз заходившая в комнату, не выдержала и спросила:

— Ты что, Федор, не в кино ли собираешься сниматься? Отойди наконец от зеркала, мне тоже причесаться надо.

— Прости, я задумался… Слушай-ка, как, по-твоему, сильно я постарел?

Жена улыбнулась.

— А что это тебя вдруг взволновало? Седина в голову — бес в ребро?

Но тут она заметила, что на лице мужа нет улыбки. Он был серьезен.

— Нет, Танюша, я тебя толком спрашиваю.

— Да ничуть ты не изменился, — уже серьезно сказала жена. — Ну, может быть, морщинки возле глаз, работаешь много.

— Так я и думал, — вздохнул Зявкин и добавил: — Бородку, что ли, отрастить для солидности?

— Да зачем это тебе?

Он наконец отвернулся от зеркала.

— Слушай, Татьяна. Что бы ты сказала, если бы, к примеру, нам поехать в Америку?

— Куда? — протянула жена и опустилась на стул.

— В Америку. В Соединенные Штаты, в город Нью-Йорк.

Достаточно зная характер мужа, Татьяна Михайловна поняла, что на этот раз он не шутит. В ее жизни было много переездов, она к ним привыкла. Ростов, Кавказ, Москва… Но вот Америка? Это было очень уж неожиданно.

— А как же Любочка? Ведь ей в этом году в первый класс… — тихо спросила она.

— Там есть школа, будет учиться, по-английски будет разговаривать!

Татьяна Михайловна почувствовала, что он хочет казаться спокойнее и веселее, чем это есть на самом деле.

— Очень уж далеко, — вздохнула она, — и работа, наверное, трудная. Ох, Федор, — она подошла и, обняв мужа за плечи, положила ему на грудь голову.

— Ты пока никому ничего не говори, — сказал он, — но собирайся потихоньку.

В этот день у Зявкина была встреча с Микояном. Анастас Иванович осмотрел его френч, галифе и предложил:

— Идите немедленно на Кузнецкий. В нашей внешторговской мастерской вас преобразят. Вы должны выглядеть без шика, но солидно. — Он на минуту задумался. — И вот еще что, товарищ Зявкин. Затребуйте от моего имени из Наркомфина перстень с бриллиантом получше. И напишите им: для служебной командировки, по минованию надобности будет возвращен.

— Может быть, не надо перстня, — взмолился Зявкин.

— Надо, надо, мне эта публика несколько знакома. Увидите, насколько легче вам с ними будет разговаривать. Это для них — как гипноз…

Через неделю в мастерской на Кузнецком мосту Зявкин примерил новый костюм, посмотрел в зеркало — и не узнал себя. Из рамы на него смотрел персонаж из заграничного кинобоевика.

Вынул из бумажника широкий золотой перстень с крупным камнем, надел на палец, взял в руки шляпу, светлые перчатки…

— Нет, все-таки что делает с человеком костюм, — поразился он, — удивительно!

— Так в нем пойдете? — спросил из-за спины довольный своей работой закройщик. — Старый костюм я могу завернуть.

— Нет, заверните, пожалуйста, новый, — сказал Зявкин, глядя в окно, где скромно, весьма скромно одетые москвичи, как всегда, спешили куда-то. Потом резким движением снял с пальца перстень. Только сейчас с особой силой он ощутил всю тяжесть и необычность той работы, которая предстоит ему в далекой стране.

К новому костюму Федору Михайловичу нужно было как-то привыкать, надевая его хотя бы по вечерам дома.

24 октября 1929 года в Москве непрерывно моросил мелкий холодный дождик.

В этот день Федор Михайлович Зявкин с женой и маленькой дочерью уезжали с Белорусского вокзала на Запад. Впереди были Париж и Гавр. Оттуда океанским лайнером они должны отплыть в Нью-Йорк, к месту нового назначения.

Поначалу все шло хорошо.

Германское посольство в Москве беспрепятственно дало визу на въезд в Берлин.

Но в Берлине пришлось три дня ждать транзитной визы в Париж, а там положение еще более осложнилось. Американский консул в Париже настороженно осмотрел советские паспорта, небрежным движением вернул и сказал:

— Зайдите завтра.

Назавтра опять — зайдите позже… И так наступил десятый день.

Надо требовать более настойчиво, решил Зявкин.

Получив от консула очередной, десятый отказ, он снял с большого пальца левой руки золотой перстень с крупным бриллиантом, надел его медленно на указательный палец правой руки, помахал сверкающим камнем перед самым носом консула, затем постучал перстнем по стеклу, лежащему на столе, и с апломбом заявил:

— Ну что ж! Если вас не интересует русское золото, которое вслед за нами должно прибыть в Америку, продолжайте препятствовать нашему въезду.

Бриллиант и разговор о золоте оказали чудодейственное влияние: визы были выданы немедленно.

На корабле после завтрака Зявкин зашел в салон, и здесь его окружила толпа дельцов. Посыпались вопросы.

— Вы действительно назначены главой Амторга?

— Нет, я вице-президент Амторга.