Во всяком случае, правление Генриха II совпадает с великой эпохой финансовых и административных преобразований: за 12 лет пребывания у власти этот монарх в данной области совершил столько, сколько Франциск I, тоже отличавшийся активностью в этом направлении, сделал за 32 года. Да, налоги при Генрихе увеличиваются, но их рост сам по себе не является пагубным, если не считать неравномерного и несправедливого распределения их гнета, который касается в большей мере непривилегированных и сельских жителей. Население внесло в казначейство или, вернее, в различные королевские и полугосударственные кассы 140 т серебра в эквивалентном исчислении в 1547 году и 190 т — в 1559 году. Но с учетом экономического и демографического роста и постепенного обесценения металлических денег по отношению к реальным товарам в период общего повышения цен рост налогов — конечно, значительный — ни в коем случае не является невыносимым. Король играет на размере пошлин, то увеличивая, например, экспортные сборы, чтобы наполнить свои сундуки, то затем, снижая их, чтобы ублажить купцов и третье сословие, что в конечном итоге стимулирует внешнюю торговлю. Бесспорно, дворянство поставляет воинов и, естественно, освобождается — не без злоупотреблений — от налогов. Духовенство, надежно контролируемое после конкордата 1516 года, вносит свои «десятины», которые по сути являются скрытым налогом[94]: они порой достигают 20% отчислений со всех доходов Церкви. Крестьянам приходится платить тяжелые налоги, и они порой протестуют. Средние и высшие классы платят королю значительно больше, чем во времена Франциска I, с учетом платежей по займам муниципалитетов. Наконец, государственный кредит не ограничивается выпуском парижских займов. Недостаточность или неадекватность налогов (которые по своим размерам далеки от того, чтобы содрать все до нитки со всей массы налогоплательщиков) вынуждает Высший королевский совет прибегать в больших масштабах к займам. Фактически или по праву последние обеспечиваются за счет изъятий из королевского домена, но больше всего за счет доходов от налоговых поступлений, которые передаются в распоряжение банкиров-кредиторов. К концу 1550-х годов общая задолженность государственных учреждений, накопившаяся с начала века, достигает порядка 43 млрд. ливров. Это в три раза больше, чем годовой бюджет. Процентные ставки составляют не менее 16%, что, конечно, не устраивает монарха-заемщика. Чтобы управлять всем этим, в Лионе (в значительно большем масштабе, чем в Париже) сформировалась мощная финансовая организация. Ведь лучшие банковские сети трансальпийского происхождения появились раньше и, таким образом, были в наличии в Ронской области. Синдикат банкиров, особенно итальянцев, который уже давно работает «в упряжке» с французским государственным сектором, становится официально договаривающейся стороной в контракте, получившем название «Большая сделка» и подписанном представителями монарха. Обосновавшиеся у слияния Соны и Роны выходцы с полуострова, которым объективно помогло поступление в больших количествах драгоценных металлов из Америки через Испанию, предоставляют суверену займы в золотых или серебряных монетах. В свою очередь, они берут взаймы у зажиточных людей Франции и других стран (дворян и простолюдинов), чтобы пополнить свои запасы наличности. Они возмещают сами себе расходы, а затем делают выплаты своим кредиторам второго эшелона за счет средств, которые извлекают из предоставленных королем фискальных привилегий, в частности, в южных регионах Франции. Эта «черпалка» функционирует почти без сбоев в течение всей жизни Генриха II. Во всяком случае, хозяин Лувра устроился лучше, чем испанский Филипп II, обанкротившийся в 1557 году в результате непосильных расходов на войны, которые он вел против своего французского коллеги. Смерть Генриха II в 1559 году и последовавшие религиозные волнения причинили значительный ущерб Большой сделке, которой уже угрожал острый кризис 1558 года. Позднее встанут проблемы формирования национальной финансовой элиты, которые постепенно будут решены. В XVII веке она станет автохтонной, а не итальянской, парижской или лионской. Но может ли она наконец удовлетворить (grosso modo) «бюджетные» потребности, которые будут возрастать быстрее, чем когда-либо, и, по-видимому, неудержимо? Финансы позволяют понять систему общего управления. Франциск I охотно использовал услуги секретарей по финансам, «служителей, которые готовили и визировали королевскую корреспонденцию», причем по всем сюжетам и вопросам они касались далеко не только денег, валюты или займов. Флоримон Роберте в первой четверти века придал большой вес институту секретарей, главным руководителем которых был он сам. С самого начала правления Генрих II расширяет и систематизирует этот институт, он назначает четырех секретарей по финансам, которых вскоре нарекут «государственными секретарями». Он подбирает кандидатов на эти должности из бывших служителей своего отца (уже активно работавших на такого рода должностях). Назначает на эти посты и новых людей из своего личного окружения тех времен, когда он был дофином, либо из окружения Монморанси или даже Гизов. Речь идет одновременно и об обновлении государственных структур, и о подборе преданных политике Генриха. Каждый из четырех секретарей в соответствии с направлениями розы ветров, а скорее — почтовых дорог, контролирует всю переписку с обширным сектором королевства, в том числе и по дипломатическим вопросам, которые географически соответствуют этому сектору в плане внешней политики. Так, секретарь по Нормандии имел в своем «департаменте» Англию, по Аквитании — Испанию, по Дофине — Италию и т.д. Все заслуживающее внимания пространство внутри страны и за ее пределами распределялось между секретарями и ими курировалось. Четыре руководителя обозначенных таким гибким образом участков являются выходцами из высших или средних слоев «людей мантии», за исключением «классической» знати, которая все еще самоистребляется на полях сражений: власти считают работу пером в том виде, как она выполняется письмоводителями, недостойной для дворян. Государственные секретари, которые наследуют сами себе, подобно «картриджам», являются также выходцами из некоторых «семей мантии», таких как Боштель, Нёфвиль-Вильруа, Роберте, Лобеспин… С 1550 года они занимаются всеми делами и посланиями короля: ведут переписку с послами, командующими армией, губернаторами и генеральными наместниками короля в провинциях и т.д. Во время войны и постоянных переездов короля одни сопровождают двор, другие — штаб и войска во время похода. Им приходится смириться с этим некомфортным «кемпинг-тайм», как выразился один британский посол, не любивший непрекращающиеся переезды. Команда клерков, переписчиков и подручных, помогающих госсекретарям в их работе, насчитывает для всех четырех максимум 30 человек. Это еще одно свидетельство малочисленности государственного аппарата в начале второй половины XVI века, а также в конечном счете и неоспоримой эффективности его с учетом еще довольно скромных размеров всей системы.
Государственные секретари — это богатые люди, владельцы сеньорий. Тем не менее они ведут себя как весьма почтительные исполнители по отношению к таким крупным сеньорам, как Гиз и Монморанси, с полным правом присутствующим в Высшем королевском совете. Несмотря на эту демонстрацию искренней, а порой и притворной смиренности, присутствие на важнейших заседаниях Совета придает госсекретарям значительный вес, который будет возрастать и во времена последующих королей в ущерб высшей аристократии. «Люди мантии», таким образом, отвоюют в высших эшелонах, где обсуждаются и принимаются решения, место, которое они утеряли в пользу «людей шпаги» во времена Франциска I. Во всяком случае, впервые в нашей истории благодаря введению нового института при Высшем королевском совете была создана настоящая министерская структура с распределением обязанностей. Правда, это распределение носит чисто географический и пока еще нефункциональный характер. Но ничто не теряется в ожидании… При Людовике XIV уже будут секретари не только по Нормандии или Аквитании, но также по военным и морским делам, по делам протестантов. Переход к такому положению вещей совпал с эпохой Религиозных войн.