Однако данное явление характерно лишь для наиболее высокопоставленного эшелона государства. А в глубинах правительственного «Левиафана» непрерывно продолжает набирать силу служилая элита: она не имеет почти ничего общего с сиятельными куртизанскими кругами Фонтенбло или Лувра, черпая свои силы в основном из среднего класса, который уже больше не является в чистом виде буржуазным, но еще и не в полной мере дворянский. Последний сосредоточен в провинциях, в армии или в окружении монарха. Будущие королевские служители, как правило, горожане: они выпускники факультетов права, программа которых была обновлена Гийомом Бюде и Андре Альсиа. Города (в особенности родители школьников), Церковь создают в XVI веке гуманитарные коллежи, где молодые зажиточные горожане изучают латынь. Самые одаренные или самые богатые из них готовятся стать однажды членами новой олигархии на региональном или национальном уровнях. Франциск I, подчиняясь фискальной необходимости, но также и законным потребностям развития государственной службы, распродает налево и направо королевские должности и не испытывает при этом трудностей в подборе полноценных кандидатов для королевской службы — настолько широкое развитие получило среднее образование в течение века и за годы его правления. В начале царствования Франциска I насчитывалось 5000 чиновников, а в 1665 году — 50 000, то есть в 10 раз больше, с темпами роста 1,55% в год. Если предположить, что эти темпы или даже большие сохранялись и в годы правления Франциска I — период процветания и расширения числа служащих, то к концу его пребывания у власти в 1547 году их уже должно было бы быть от 8000 до 9000. Надо учесть, что Франциск, недовольный укреплением судебной ветви власти, на которой гнездилось большинство служилых людей, внес глубокие изменения в финансовую сферу, хотя она в то время была лишь одной из главных ветвей этого большого древа и в полной мере не относилась к центральному стволу. В 1524 году во исполнение серии эдиктов, детализация которых могла бы занять слишком много времени, было создано, а в 1532 году усовершенствовано централизованное казначейство: казначей только что созданного денежного запаса хранит в сундуках за тремя замками в Лувре собираемые «обычные» (с королевского домена) и «чрезвычайные» (от прямых и косвенных налогов) доходы. Кроме того, казначей «нерегулярных» поступлений собирает доходы от церковной десятины, поступлений от займов, но в особенности доходы от продаж королевских должностей, о чем говорилось ранее. Через созданную таким образом систему «денежного запаса» можно в принципе контролировать потоки расходов государственных учреждений, армии и т.д. Я подчеркиваю «в принципе», так как государство остается дырявой корзиной: многие расходы осуществляются на месте за счет провинциальных доходов, которые никогда не попадают в столицу.
Контролируются расходы, но также и приток доходов: чтобы строже следить за их поступлением, в 1542 году законом учреждаются 16 генеральных сборщиков налогов. Их округа вскоре совпадут с генеральными управлениями провинций, в рамках которых позднее прославятся своей деятельностью интенданты. Эта примечательная структурная реорганизация ни в коей мере не повлекла за собой масштабного увеличения налогового бремени, поскольку Франция, переживавшая период экономического роста, выплатила в виде чистых доходов 90 т серебра королю и его представителям в 1515 году и 140 т в 1547 году (реальное увеличение было менее значительным, поскольку металлические деньги тем временем обесценивались в результате общего роста цен, который произошел в годы правления Франциска, и эта тенденция сохранится и после его окончания). Что касается рентных платежей в пользу Парижской мэрии, которые (теоретически) положили начало государственному кредиту во Франции, то эти суммы в общем оставались незначительными. Таким образом, при Франциске I происходит качественное улучшение фискальной системы, которое, как это часто случается, не сопровождалось значительным количественным увеличением налогового бремени. Но именно количественная недостаточность уровня налоговых обложений вызовет финансовые трудности правительства, поскольку масса налоговых платежей оставалась неадекватной по отношению к возрастающим денежным расходам из-за непрекращающихся войн.
В результате этого обзора личность Франциска I, не являясь выдающейся (а кто из наших королей, за исключением Генриха IV, заслуживает этого определения), предстает как безусловно цельная и отвечающая духу своего времени во всем, что было в нем самое лучшее. Отсюда его успехи: происходит разумное сочетание готического архаизма и гуманизма Возрождения, совпадающее со вкусами и потребностями городского общества в эту эпоху… С незначительным числом чиновников (менее 10 000 гражданских служащих) и армией численностью 40 000 человек в военное время (следует сравнить с 50 000 гражданских служащих и 300 000 солдат в военное время при Людовике XIV) в стране поддерживался мир, культура и экономика развивались (87% железоделательных предприятий в 1542 г. насчитывали менее 50 лет существования). Внешние войны, хотя и безрассудные, сердцевины национальной жизни не затрагивали. Короче говоря, государство правило или по крайней мере обеспечивало мир внутри территорий, которые оно контролировало, экономно используя необходимые для этого средства.
Не будем, однако, особо придаваться оптимизму: большие достижения, которые мы отметили, в строительстве замков и финансах, совершенствовании финансовой системы, неудавшиеся войны и многое другое затрагивали прежде всего высшие или средние слои общества. Что же касается классов, которые презрительно называются «низшими», то их положение было иным. В Париже средний заработок чернорабочего в строительстве уже давно достиг своего потолка на уровне около 0,2 сетье пшеницы в день в пересчете, который мы произвели сами, денежного вознаграждения на зерновой эквивалент, чтобы облегчить сравнение одного века с другим. Это было золотое для заработной платы время для поколений людей, которых стало или оставалось мало в 1450-1470 годах, когда именно предложение рабочей силы (ограниченное) диктовало свои законы. Затем последовало жестокое снижение заработной платы рабочих. Тем не менее до конца XV века сохранялись еще остатки от прекрасного прошлого. Катастрофа наступила во времена Франциска I, который, как, впрочем, и его преемники, был тут ни при чем. В действительности проявились железные законы демографического роста, усугубленные неадекватным ростом производства продовольствия и неконтролируемым и не поддающимся контролю повышением цен на зерно: заработная плата чернорабочего в Париже снизилась до 0,08 сетье во времена Мариньяно и даже до 0,06 сетье (т.е. в три раза меньше, чем во времена старого Карла VII или молодого Людовика XI) накануне смерти Франциска I. Не лучшим было положение и в сельских районах под Парижем, в Лионе. Продолжая тему заработной платы в Париже, подчеркнем, что в последнее десятилетие пребывания у власти Франциска I она упала так же низко, как в худшие периоды правления Людовика XIV (1690-е гг. и 1706-1715 гг.) Буржуа де Пари[91] в своих писаниях после поражения при Павии жалуется на голод, эпидемии, отсутствие безопасности, обрушившиеся на столицу и соседние города: он не знает, но предчувствует наступление пауперизации. Что касается лионских типографских рабочих — передового рабочего отряда, то они в 1539 году положат начало современной практике забастовок. Плоды Возрождения созревали не для всех: «подкласс» бедных и бродяг стал во много раз многочисленнее. В Лионе, пытаясь сгладить последствия растущего обнищания, муниципальные власти создали «Благотворительную службу подаяния» (1531 г.), субсидировавшуюся за счет городских средств: она раздавала хлеб, помогала брошенным детям и сиротам. Несмотря на эти мужественные усилия (смехотворные в масштабе королевства), городские бунты — частое явление в XVI веке. Большой продовольственный бунт (la Grande Rebeyne) в Лионе в 1529 году, как раз накануне создания службы подаяния, является наиболее ярким примером. Но уже давно, с самого начала XV века, не было столь крупных восстаний плебейских масс, которые затрагивали бы не только города, что само собой разумеется, но и сельскую местность. А именно это и происходит в 1542 году на Атлантическом побережье в Вандее, Шаранте, в области Бордо, несмотря на относительное фискальное благоволение властей и не менее замечательное фискальное послушание населения. Предлогом было увеличение соляного налога: стало обязательным платить его в полном размере в областях, где до сих пор он взимался в меньшем размере. Антифискальные мятежи начала 1540-х годов были достаточно быстро подавлены, и Франциск I с присущим ему великодушием прощает бунтовщиков (по правде говоря, у него не было другого выбора, поскольку война за рубежом помешала ему довести до конца тапи militari — репрессивную политику, которую он, возможно, предпочел бы осуществить в охваченных волнениями местах). Тем не менее крестьянское восстание против соляного налога явилось тревожным сигналом: в нем нашла отражение ожесточенность мелкого люда. Бедняки не могут согласиться с тем, чтобы новые налоги еще больше подрывали их семейный бюджет, который, как они смутно ощущают, постепенно уменьшается в течение последних двух поколений. Эти выступления предвещают большие крестьянские восстания, которые запылают с регулярными промежутками в 1548-1707 годах в Южной Франции, особенно на юго-западе.
