Сам термин «гражданское общество» побуждает нас сказать несколько слов о некоторых глубинных «субструктурах» в связи с классической монархией в период с XV по XVIII век. К таким «субструктурам» отнесем только демографию и семью.

Классическая монархия неотделима прежде всего от определенного типа демографии, сложившегося в ходе длительного развития. Скажем, что речь идет в основном о трех с половиной веках (1450-1789 гг.), когда катастроф, конечно, хватало, но они не носили такого разрушительного характера, как в предшествующие периоды. Вспомним только первое тысячелетие новой эры с нашествиями варваров, экономическими и демографическими спадами, которые их сопровождали или являлись их следствием, буйным ростом возделывавшихся полей и, по корреляции, крушением разгромленных навсегда старых имперских структур (несмотря на их частичное возрождение в последующие времена, при Каролингах). Чтобы обнаружить второе подобное крушение (хотя и меньшего масштаба), придется спуститься по реке времени до XIV-XV веков, к эпохе «черной чумы» и Столетней войны: в 1340-1450 годах население Франции примерно в нынешних границах гексагона сократилось вдвое — с 20 до 10 млн. человек. Что касается собственно государства, то монархическое древо было надрублено до сердцевины. Королевскую власть поразил кризис, который на первый взгляд казался (и напрасно) непоправимым. И английская, и французская ветви королевского рода претендовали на легитимность. Борьба между ними проходила на территории королевства. К концу этого испытания, после 1453 года, постепенно было восстановлено территориальное единство, возобновился экономический и демографический рост, построение классической монархии могло начаться или продолжаться в более благоприятных условиях.

Так постепенно вырисовывается единство этого исторического периода, в рамках которого в 1450-1780 годах будет жить, расти и в конечном итоге развалится великий институт классической монархии. Своеобразие рассматриваемой эпохи сводится к следующему: она не прерывается гигантскими катастрофами, подобными эпидемиям чумы позднего Средневековья или Столетней войны, которые могли бы сократить вдвое, хотя бы на несколько десятилетий, общую численность населения. Конечно, случаются трудные периоды: Религиозные войны, Фронда, голод при Людовике XIV (1694 г., 1709 г….). И то и другое сопровождается сокращением населения Франции, но максимально на десятую часть общей численности. Этого, конечно, достаточно, чтобы породить страдания большинства, но уже недостаточно, чтобы обратить вспять процесс укрепления государственности. Впрочем, общая масса французского населения больше не меняется: из века в век она обеспечивает деяниям государя необходимую и прочную основу. То же самое наблюдалось и в Англии, где с XVI по XVIII век также отмечался значительный демографический рост. Аналогичная ситуация в Испании, несмотря на некоторое умеренное сокращение населения полуострова в конце 1500 — начале 1600-х годов. В Японии численность населения резко подскочит, а затем стабилизируется, и тоже с XVII по XIX век — не ранее и не позднее — после умиротворяющего объединения, которого добилась династия Токугава.

Пример Германии, напротив, дает иную картину: на этом обширном этническом и культурном пространстве классическая монархия в новое время не достигла «нормального» расцвета французского, английского, испанского типа, несмотря на важные достижения в Австрии, Пруссии, Баварии и т.д. В результате мы видим — и этот факт тем более примечателен, — что как раз в сердце Германии в 1620-1650 годах происходит демографическая катастрофа, которая весьма напоминает (только короче по времени) ту, что обрушилась на все западные страны в XIV и XV веках. Сокращение населения в областях между Одером и Вогезами достигало 40%. Отсутствие на территории Германии сильного централизованного государства, способного прогнать или отпугнуть иностранные армии, является одной из причин этого бедствия (которое, в свою очередь, надолго отобьет желание создавать объединенное государство). В этих условиях в период 30-летней войны чужестранные армии могли наслаждаться вволю: они совершали кровавые злодеяния; солдаты и кочующие беженцы служили разносчиками эпидемий; оккупационные войска создавали обстановку неспокойствия, отбирали рабочий скот, уничтожали посевы, усугубляя опасность голода. Чтобы оградить себя от столь опасных рисков, Франция, Англия и Испания после «смутного времени» (XIV-XV вв.) создали относительно прочные классические монархии, вооруженные силы которых были способны превратить национальную территорию в «святая святых». Существование постоянных армий, строительство пограничных крепостей дали весьма существенные результаты: Париж вплоть до 1814 года больше не подвергался оккупации неприятельскими войсками. Вместе с тем превращение территории в святилище имеет свою цену, и в этой связи можно говорить об экстернализации[3] стоимости. Обобщим только что сказанное о Германии: народы, которые не находятся под покровительством классической монархии и сильного государства, имеющего постоянную армию, часто становятся жертвами набегов организуемых на их территории, открытые всем ветрам, военачальниками соседних монархий. Результаты этих набегов зачастую опустошительны: наши соседи по другую сторону Вогезов и Рейна пережили во второй четверти XVII века стремительное ухудшение демографической ситуации и состояние апокалипсиса, когда численность населения снизилась на половину или на треть, с чем другие западные страны, в силу преимуществ определенного уровня объединения страны под сенью монархии, уже не сталкивались после 1450-х или 1500-х годов. То же самое можно сказать и о Польше. В эпоху, которая по французской хронологии соответствует концу правления Мазарини и началу деятельности Кольбера, на эту страну обрушивается демографическая катастрофа, по своим масштабам напоминающая бедствия, переживавшиеся Германией во времена Тридцатилетней войны. И пороки польского государства, не продвинувшегося ни на шаг по пути классической монархии, следует поставить в один ряд с другими факторами, первым из которых является тот, что Польша находилась в окружении русских, скандинавских, а позднее германских этносов. С точки зрения чисто институциональной, во всяком случае, введение в практику принципа liberum veto в 1652 году означало, что все решения Сейма должны приниматься только единогласно. Эта норма противоречит по меньшей мере полуавторитарным структурам наших классических монархий. Ее появление ненамного предшествовало демографическому опустошению Польши в результате войн с русскими и шведами и их нашествий (1654-1667 гг.). И напротив, классическая монархия в течение многих веков своего расцвета постоянно сохраняла минимум демографической стабильности. Она обусловила даже различные периоды роста населения на территориях, где утвердилась.

Демография не сводится только к известной формуле: «Считайте, считайте своих людей, и считайте как следует». Она включает и ряд положений, относящихся к семейным структурам. Они не могут не находиться в определенной связи с институтом монархии. В классическую эпоху, как и во все времена, королевский дом живет по правилам «расширенной семьи» в самом прямом смысле. Под крышей большого дворца живут монарх, его жена, любовница (если есть таковая), их дети и внуки, а также супруги со своим потомством. По меньшей мере все эти люди, а также вдовствующая королева, пока она жива, регулярно появляются во дворце на более или менее длительное время, чтобы засвидетельствовать свое почтение королю. Кроме того, в обширных помещениях постоянно или временно проживает много слуг и куртизанок.

Такой тип «сверхрасширенной» семьи во главе с авторитетным и почитаемым патриархом в лице обладателя трона полностью соответствует типу подобных, хотя и более скромных семей, существовавших во всем обществе. Конечно, семьи подданных, которые мы имеем в виду, не являются в каждом отдельном случае столь многочисленными, как громадная «фамилия», жившая в Блуа, Фонтенбло или Версале. С учетом этого обстоятельства отметим, что в Южной Франции даже в XVIII веке расширенная семья, включающая женатого сына и его потомство, которая живет в доме старых родителей, — весьма распространенное и даже каноническое явление, во всяком случае, на селе и в горной местности. Напротив, в Северной Франции патриархальная семья оттесняется семьями в составе родителей и их детей. Тем не менее даже в северных областях во многих семьях (помимо отца, матери и их детей) проживает родственник по восходящей или побочной линии, не говоря уж о служанках и прислуге, которых всегда много в дворянских поместьях. Таких «расширенных» семей могло быть в эпоху Старого порядка 10% всех семей области Валансьенн и даже 17% в округе Сент-Омер. Более того, некоторые семьи изначально призваны были стать расширенными, но в момент визита переписчика или кюре — учетчика душ еще могли быть немногочисленными. Любая «расширенная» семья в составе детей, матери, отца и его старой матери-вдовы «начиналась» с того, что была кровнородственным ядром (когда мужчина еще был совсем молодым холостяком и будущая вдова проживала вместе с этим еще неженатым старшим сыном и еще живым супругом в одном доме). Но после кончины вдовы эта же семья вновь становилась ядром и т.д. Таков семейный цикл, и в любом случае последующее естественное или спазматическое расширение семейства всегда остается возможным, в зависимости от перспектив его членов, даже тогда, когда это расширение фактически еще или уже не состоялось.