В географическом плане это смешение передовых отраслей (меньшинство) и отсталых производств (большинство), каковым предстает экономика королевства, достаточно легко определяется: полюсы силы располагаются в обширной северной зоне, в которую входят Нормандия, Иль-де-Франс и север Бургундии (после ее аннексии Людовиком XI). Но еще надо ликвидировать анклавность этого крупного северо-восточного региона. Восстановление французской полосы, соединяющей север королевства с югом, и выход к теплым морям обусловили новый расцвет Лиона, стимулировавшийся также трансальпийскими выходцами.

В XVI веке это послужит одним из оправданий — довольно, правда, невнятным — Итальянских войн. С 1465 года началась стратегическая и масштабная переориентация: при Медичи центр экономического развития перемещается из Женевы в Лион.

В 1502 году уже действовало более 40 флорентийских фирм в месте слияния Соны и Роны. Лион импортирует шелк и шелковые ткани из Италии, металлы и холст — из Германии, сукно — из Англии. А сам экспортирует французский текстиль и скобяные товары. В Лионе производятся печатная продукция и некоторые виды шелковых тканей. Такая экономическая активность повлекла за собой демографический рост, который в пропорциональном плане оказался существенно выше, чем удвоение населения в более общем плане. При Людовике XI население Лиона насчитывало 20 000 человек, а во времена Франциска I — 65 000. Рост населения сопровождался его пролетаризацией, как и в других сельских и городских регионах Франции. Покупательная способность лионского пролетария, исчисляемая в зерновом эквиваленте, снизилась со 110 пунктов в 1510 году до 85 — к 1560 году. А за более длительный срок — с 1505 по 1595 год — покупательная способность населения сократилась примерно наполовину.

Лионское процветание распределялось, мягко говоря, неравномерно. Происходили смещения некоторых торговых потоков: «французская ось» после заката ярмарок в Шампани сместилась из Руана и Парижа в сторону Лиона и юга, пересекая Среднюю и Нижнюю Луару или Савойю. Но и понятие юга, в свою очередь, изменяется и географически, и по существу: он был провансальским и правобережным по Роне, то есть нацеленным на Эг-Морт и другие порты Лангедока (Агд, Монпелье, Латт), через которые поступали пряности и вывозились сукна с севера или из Каркассонна. С включением Прованса в королевство Валуа (1481 г.) Марсель стал единственным и конечным портом для обслуживания торговых потоков между севером и югом Франции, что обусловило снижение роли портов Лангедока. Расширение торговли через Марсельский порт началось уже в середине XV века: ежегодный рост налогов на торговые сделки составлял 5,02% с 1438 по 1465 год, стабилизировался на уровне 1,03% с 1465 по 1515 год, а с 1515 по 1540 год составлял 2,8%. В этих условиях увеличение населения превышало средние показатели по стране: в 1500 году марсельцев насчитывалось 10 000, а в 1554 году — уже 30 000. Город не стал гигантским: марсельцы, которые не обладали размахом своих итальянских друзей или конкурентов, устраивались мелкими ростовщиками и торговцами в странах Леванта и Северной Африки. Они торговали зерном, кожей, добывали кораллы на больших глубинах. На берегах Ласидона сформировалось состояние Форбенов, потомков кожевника Лангра, оказавшегося в Провансе в конце XIV века. Они контролировали мэрию и Канебьер в 1475-1484 годах, пока не сформировали семейный клан, из которого вышли архиепископы, адмиралы и придворные кавалеры во времена Людовика XIV. В целом новые крупные состояния не могли появиться, если бы Людовик XI не аннексировал Бургундию: она открыла Франции большие перспективы по оси Рона — Сона.

Атлантический фасад в принципе давал выход на более широкие горизонты, чем континентальная ось Париж — Лион — Марсель. На первый взгляд они казались бесконечными в условиях безбрежного XVI века. Но, к сожалению, западные порты королевства, в отличие от Антверпена, Лиссабона, Севильи, не сумели принять должное участие в новой трансокеанической торговле. Возьмем Нант: присоединение его к Франции в 1491 году (десять лет спустя после Марселя) давало «благоприятный толчок» к улучшению конъюнктуры, которая и без того в течение ряда веков была позитивной. Внутренние регионы (долина Луары и Париж, где производилась перевалка грузов) становились еще более доступными для нантцев. Однако их достижения оказались скромными. Население этого портового города, престиж которого казался высоким, увеличилось всего с 15 000 (конец XV в.) до 25 000 (конец XVI в.). До начала 1550-х годов здесь нередки эпидемии чумы. Они мешали развитию. Испанские торговцы обосновывались на пристанях нижней Луары. Но 2 000 кораблей (как правило, с ореховым корпусом), которые заходили в Нант, ограничивались — и это уже было неплохо — экспортом вин и импортом соли или трески, морской йод которой облегчал судьбу заболевших базедовой болезнью. Создание Счетной палаты в Нанте в начале XVI века почти не изменило рутинности процесса. Ничего примечательного не наблюдалось и в Бордо. Здесь тоже экспорт вин, соли, оливкового масла, чернослива и пастели из Тулузы и импорт трески, поставлявшейся баскскими рыбаками, финансировавшимися за счет капиталов Жиронды. Естественно, связи между портом при впадении Гаронны в океан и Англией или Нидерландами углублялись. Но структурные изменения города произойдут лишь в XVIII веке с развитием импорта-экспорта колониальных товаров, водки и тонких вин. Эпоха Просвещения в регионе Бордо будет отождествляться с завоевательным мондиализмом мыслителя и виноградаря Монтескье; Ренессанс в Жиронде предпочел в конечном итоге скептицизм сеньора Монтеня.

Как бы парадоксально ни показалось, но в XVI веке подлинной Атлантикой для Франции был Ламанш. Торговцы Руана осознавали возможности Америки и Азии. Но они так и остались бы мелкими торгашами, если бы не опирались на поддержку внутренних районов и мощного парижского рынка, то есть в конечном счете — на протоцентрализованное государство. Руан, увы, задыхавшийся в долине, насчитывавший 45 000 жителей к 1510 году и уже 70 000 — в 1560 году, то есть в три раза больше, чем население Нанта, в конце XV века, когда уже началась эпоха процветания, продолжал торговать классическими товарами: пшеницу и вино экспортировал; соль и сельдь импортировал. С 1475 по 1515 год импорт соли увеличился в 6 раз. Но очень скоро количественный рост стал сопровождаться географической диверсификацией: в 1508 году, спустя всего лишь 16 лет после открытия Америки, мореплаватели Верхней Нормандии заинтересовались Ньюфаундлендом. В 1542 году 60 кораблей покинули нижнюю Сену и направились к этому большому острову для лова трески. В 1517 году был основан Гавр, что расширило возможности торговли, хотя он и строился для других целей. Суконная фабрика в Руане благодаря валяльным машинам расширила производство. Свою продукцию она обменивала на шерсть из Кастилии, квасцы из Центральной Италии, перец и сахар из Лиссабона, Севильи и Мадейры. Моряки Руана стали доставлять красные красители из Бразилии. Другие руанские купцы направятся к Африке, Мадагаскару, Суматре. Их предприятия уступали антверпенским, но намного превосходили возможности Нанта, Марселя или Бордо.

История королевской власти ограничится характеристикой деловых центров и жизни деревни или изучением взаимосвязей между экономикой и демографией.

Франция в границах эпохи Возрождения насчитывала 1200 «закрытых» городов, то есть окруженных толстыми стенами. Таким образом, один «закрытый» город приходился на 10 000, а позднее, по мере роста населения королевства, — на 15 000 сельских жителей. 500 городов были местопребыванием королевских судов или центрами судебных округов. На вершине сети городов находились 300 «добрых» городов[20], то есть, по всем подсчетам, 3-4 «добрых» города на каждый сегодняшний департамент, или, по грубым прикидкам, один «добрый» город на округ (современный). К числу главных черт «доброго» города относились присутствие военного гарнизона, наличие административных учреждений, деятельность группы представителей правосудия и, наконец, «престиж» городских торговцев в глазах крестьян — ремесленников пригородов. Самым крупным городом был Париж, численность населения которого к концу 1460-х годов достигла цифры 1400 года — 150 000 человек, что представляло большой контраст по сравнению с низкой населенностью города в 1420-1430 годах. Самый большой город Иль-де-Франс постепенно, от поколения к поколению приближался к «рекордной» цифре 300 000 человек, которая была достигнута, вероятно, около 1560 года, а затем снизилась до 200 000 к концу Религиозных войн.