Общая площадь территории колеблется где-то между 425 000 кв. км во времена короля Карла Лысого[13], границы королевства которого восстановит Людовик XI, наследник четырехвековых усилий, и 460 000 кв. км «Франции» конца XVI века (против 551 000 кв. км в 1987 г.). Расширение площади, хотя и незначительное, происходит и в силу чисто естественных изменений: в результате аллювиальных наносов Роны и морских течений некоторые средиземноморские и речные порты, такие как Арль, Латт, Монпелье, Нарбонн, оказываются окруженными сушей, хотя в различные периоды Древнего мира и даже Средневековья они принимали крупные суда.
На побережье Атлантики или Ламанша и на реках, которые в них впадают, аналогичные явления (затягивание песком, зарастание водорослями, отступление воды, заиливание водных поверхностей) наблюдаются в Байонне, Люсоне, Ньоре, Бруаже, Лильбонне, Арфлёре и Абвиле или угрожают им. Вода — соленая или пресная — в своей «нормальной» форме отступает. Напротив, начиная со второй половины XVI века, когда она становится льдистой массой, идет наступление. В Савойе (еще не французской), в Дофине в 1590-х годах местные ледники при своем движении даже снесли несколько маленьких деревень. С геологической точки зрения эти явления незначительные. Но они отражают незначительное ухудшение климата. Гнилая погода летом, сильный и все чаще повторяющийся град наносят ущерб урожаю, усугубляют голод или увеличивают число холодных лет. Так было в 1560— 1570 годах, а также в 1709 году и в различные периоды XVII века, в частности в холодные 90-е годы.
«Территориальное» или «пространственное» сознание во Франции пробуждалось медленно. Изобретения Гутенберга позволили начать распространение первых карт королевства. Они поначалу были нечеткими, неполными, посредственными. Издавались они за пределами страны: в Ульме, Нюрнберге и Флоренции в 1480-1500 годах. Собственно французская картография появилась позднее. Важных результатов удается добиться благодаря Оронсу Фине (умер в 1555 г.) и особенно Шарлю Этьенну, издавшему в 1552 году «Путеводитель по дорогам Франции».
С картами или без карт короли и их чиновники имели лишь эмпирические познания и о границах своего собственного домена, который, словно зараженный бактериями роста, стремится постепенно достичь границ всей территории королевства в самом широком смысле этого понятия. Испанская монархия — конфедерация: она объединяет различные короны — Арагонскую, Кастильскую и т.д. Французское королевство — результат аннексий. Оно поглощает различные земли, ранее бывшие княжествами. Постепенно они попадают в административное поле, где напрямую главенствует власть короля. И газ, наполняя шар, обретает его контуры: так была присоединена Бургундия в 1477-1479 годах после насильственной смерти Карла Смелого. С 1470 по 1486 год та же участь постигнет наследство Арманьяка, а также земли доброго короля Рене — Анжу, Мен, Мортен и Прованс. Этот процесс поглощения развивался и в направлении к центру королевства, в результате чего исчезли большие территориальные анклавы, владетели которых в соответствии с духом XV века верили в возможность еще долго сохранять широкую административную автономию и даже независимость. А в XVI, несколько «сдвинутом» веке, который длился с 1515 года до царствования Людовика XIII, под короной короля одно за другим оказались Ангулемское графство, Бретань, провансальские и северофранцузские земли коннетабля Бурбона (Овернь, Бурбонне, Божоле и др.) и, наконец, сложное Бурбон-Наваррское наследство, которое намного выходило за аквитанские границы.
Чтобы найти еще самостоятельные княжества, вскоре потребуется покинуть Францию, пересечь Рейн. И здесь их будет целый легион, вплоть до классической эпохи. По эту сторону Вогезов королевский домен в государственном смысле слова составлял 60% королевства в первые годы правления Людовика XI и в момент прихода к власти Людовика XIII уже контролировал почти 100%.
Демографическая проблема рассматривается здесь в условных границах нашего территориального гексагона в 1700-е годы, формированию которой в середине XV века еще было далеко до завершения. Но эта территориальная условность весьма удобна. Она позволяет на длительном отрезке времени провести сравнения численности населения. «Французское» население, проживавшее на таким образом обозначенной территории, к 1330 году составляло примерно 20 млн. человек. С 1340 по 1440 год целый ряд катастроф (чума, войны, голод, экономические и демографические кризисы, порождавшие и усугублявшие друг друга) обескровил страну: численность населения в обозначенных границах упала до 10 млн. (или меньше?) в самые мрачные годы правления Карла VII. Никогда больше с XII по XX век Франция не будет столь малонаселенной. Период с 1450 по 1560 год — «гипервек» — вклинивается как время медленного, мощного и беспрерывного подъема. Отныне почти все войны ведутся за пределами страны. Хотя короли охотно вступают в войны, они стоят относительно недорого французскому налогоплательщику и не могут разорить страну или сократить ее население (или очень умеренно), как это произойдет позднее, при Людовике XIV, когда будут введены чрезмерные налоги. К 1560 году потолок численности населения достигнет уровня 20 или почти 20 млн. жителей, то есть столько же, сколько было в начале XIV века, до смертоносных войн, эпидемий чумы, всех тех несчастий, начало которым положил 1340 год. Гексагон плотно заселен при Филиппе Красивом; он стал полупустым во времена Жанны д'Арк и вновь заполнился в последние годы правления Генриха II. Что это: история качается, как маятник, или она неподвижна? Оставим в стороне метафору. На самом деле в течение очень длительного исторического периода имело место частичное сокращение населения страны, за которым следовало полное или почти полное восстановление его численности. Обратимся — один раз не в счет — к глубинным процессам: с 1300 по 1715 год численность населения почти постоянно остается на уровне около 20 млн. человек (иногда чуть больше, иногда чуть меньше). Да, она сокращается до 10 млн. в чрезвычайный период катастроф (1340-1450 гг.). Затем теми же темпами возрастает до обычного уровня 20 млн. человек в течение последующего века (1450-1560 гг.). Потом сохраняется на этом уровне, хотя и с незначительными, и чаще всего в положительную сторону, колебаниями, в течение долгого XVII века, точнее с 1560 по 1715 год.
Насколько можно судить, это «правило» 20 миллионов, просуществовавшее более четырех веков, диктовалось и экологическими причинами: учитывая агротехнику (еще достаточно примитивную), определенную регулярность эпидемий заразных болезней в течение этой продолжительной эпохи, воздействие нищеты, голода, фактического нормирования продовольствия, смертоносные инфекции и поздние браки, используемые, за неимением лучшего, как «контрацептивное оружие», — все это обусловливало невозможность существенного превышения роковой цифры «20 млн. душ». Лишь в XVIII веке этот казавшийся непреодолимым барьер был наконец взят. С 1700-1715 годов численность населения начала действительно расти. И это не было, как в XVI веке, просто возвратом к прежнему рекорду. Потолок будет преодолен. В период от Регентства до 1815 года население возрастет до 30 млн. Совсем другое дело по сравнению с периодом от Людовика XI до Людовика XIV. С 1340-х до 1560-х годов демографическая кривая напоминала трассу бобслея. Она то спускалась до самой низкой отметки, то взлетала вверх. К 1450 году процесс начал существенно меняться. Тенденция к повышению постепенно вытесняла тенденцию к понижению.
Если говорить о втором периоде, периоде роста и восстановления численности населения (1450-1560 гг.), то следует учитывать действие трех факторов, а именно: более высокая рождаемость; более ранние браки (что, естественно, продлевает период эффективной деторождаемости у замужних женщин); снижение смертности. В реальности первый фактор как таковой почти не сыграл своей роли. Если измерить приблизительно деторождаемость у женщин интервалом между двумя родами, то прекрасный XVI век мало чем отличался от мрачноватого XVII века. При Франциске I, как и при Людовике XIV, в отсутствие широкого применения противозачаточных средств, молодые супруги не могли рожать больше одного раза в два года. Один ребенок рождался каждые 24 или 30 месяцев — с учетом времени беременности, кормления ребенка грудью, а затем зачатия и вынашивания следующего.
