Муули думал, что вот Янсон, выходец из небогатой семьи, сам новоземелец, выдвинувшийся из волостных активистов, до сих пор не понимает своего нового положения. У этого человека, по существу не такого уж плохого, оказались слабости, незаметные раньше; уязвимые стороны Янсона были, кажется, подмечены многими в Коорди. Это могло стать опасным не только для Янсона. Кое-что, например, совсем не нравилось Муули. Этот Янсон сам поднимался на ноги быстрее всех новоземельцев в волости, хотя сам мало работал в поле. Кулаки обрабатывали поле Янсону, одалживали семена, — такие слухи доходили до Муули. Как-то Муули спросил у Янсона, правда ли это?

— Так то ж кулаки! — невинно удивился Янсон. — А и пусть немного побатрачат у бывшего батрака. Они, если хочешь знать, старые долги мне возвращают…

И Янсон захохотал. Его, кажется, тешила эта мысль.

Когда они подвели велосипеды к стенке, то увидели там уже и другие машины. Янсона ожидала не одна только тетушка Тильде. Навстречу ему двинулись несколько крестьян и впереди их Юхан Кянд. Улыбаясь широко и добродушно, он как свой человек поздоровался с Янсоном и, оттирая кого-то плечом, пошел рядом.

Но Янсон поморщился и зычно, чтоб слышали все, сказал:

— У тетушки Тильде тоже дела… Прошу!

И Янсон сделал приглашающий жест перед изумленной старухой и при этом посмотрел в сторону Муули. Жест в то же время был предложением к примирению с Муули и даже извинением…

Муули ничем не показал, что он заметил это движение. Он был задумчив и озабочен.

Муули успел принять нескольких посетителей и подробно обсудить с Сельмой Кару план работы народного дома на будущий месяц, когда в дверь постучали и вошел Семидор.

Муули встал навстречу, они обменялись рукопожатием и поговорили о погоде. Разговор начали с погоды не потому, что им не о чем было говорить. Нет, они были деловые люди и разговор начинали с главного: для них погода работала на урожай. Они были довольны погодой.

На лице Муули показалась несколько лукавая улыбка, когда он оглядел Семидора, одетого по случаю посещения волисполкома в добротный, хотя и грубошерстный серый костюм, сшитый сельским портным Семидору, за что Семидор расплатился картофелем и бочкой для засола огурцов, — он умел и бондарничать…

К Муули вернулось утреннее солнечное настроение. Он встал и прошелся по комнате.

— Мартин, — сказал он, называя Семидора по имени, что делал редко в беседах официальных. — Мартин, ты идешь в большой и радостный путь!

Семидор мигнул белесыми ресницами и нерешительно осклабился. Он что-то не понял Муули. С чего этот ясный, деловой человек заговорил вдруг мудреными иносказаниями? Семидор не допускал мысли, что разговор идет в буквальном смысле. Какой же путь ему предстоит?

— Мне случалось совершать и большие, дальние рейсы, когда я плавал… — осторожно начал Семидор, чтоб за разговором выиграть время и обдумать слова Муули. — Но я не помню, чтоб они были радостные. Однажды мы на этой старой посудине «Северонии» дошли даже до Копенгагена… — оживился Семидор. — У нас тогда машина в море сломалась…

— Э, нет, на этот раз совсем не то, — весело рассмеялся Муули. — Не угадал.

Став серьезным, он внушительно сказал:

— Путь большой: через Ленинград поедешь, Москву увидишь, Семидор!

— Я? — безмерно удивился Семидор.

Он застегнулся, вновь расстегнул пиджак и клетчатым смятым платком вытер лысоватый лоб: стало жарко.

Он, Семидор, и вдруг — в Москву?.. В ту вечно кипучую жизнью Москву, откуда даже за тысячу верст доносится ее живительное дыхание и будит все новые мысли, желания и стремления в душах людей с самых дальних лесных хуторов в тихой Коорди. Семидор подумал, что ему в его деревенских башмаках и шляпе, наверное, так же странно очутиться там, в бурной Москве, как выехать в утлой лодке в океан… Не затолкают ли его там? Впрочем, говорят, москвичи народ очень гостеприимный.

— До Черного моря доедешь. В Абхазии эстонский колхоз имени товарища Сталина увидишь — богатый колхоз, — говорил Муули. — Ты познакомишься с русскими и украинскими колхозами… У них, друг, бо-ольшой опыт за плечами, да…

Из слов Муули Семидор понял, что он включен в состав экскурсии эстонских крестьян, едущих знакомиться с достижениями колхозов братских республик. Ленинград, Москва, Грузия!

— Ты едешь не на прогулку, — задумчиво и неторопливо говорил Муули и, щурясь, смотрел на большую карту Советского Союза, висящую на стене кабинета, словно мысленным оком прослеживая и оценивая путь Семидора. — Я думаю, ради прогулки не стоило бы тебя отрывать от дела. Как думаешь?

Семидор, кашлянув, кивнул головой; морща лоб, он усиленно соображал.

— Вам колхозники расскажут все: как работают и живут. В это вникнуть надо, Семидор. Да ты там не туристом ходи, меньше парадные речи слушай. Книжку трудодней попроси — рассмотри, расспроси все, что к чему, в хлевах посмотри, в поле пойди… Посмотри, что и как. Вот блок тебе, все запиши. Чтоб ты все потом рассказать мог нам.. Не на прогулку, Семидор, едешь…

— Поучиться, — согласился Семидор.

Муули замолчал и задумался. Молчал долго. Теперь бы Семидору встать и уйти, но он не вставал. Так же, как и сам Муули, он чувствовал, что не все еще сказано, но будет сказано.

— Что ж, это, конечно… да… — сказал Семидор. — А вот я тебя спрошу, товарищ Муули.

— Да? — кивнул Муули дружески.

— У нас в Коорди ведь тоже будет колхоз?

— От нас зависит, — серьезно сказал Муули. — От народа.

— Будет, — уверенно сказал Семидор. — Скоро будет…

— А ты почему думаешь? — с любопытством спросил Муули.

— Народ к нему дорогу нащупывает, — просто сказал Семидор. — Вот мы на хуторе Яагу, Пауль Рунге, да много нас, все на разных концах Коорди… Мы ж ведь понимаем, что дорога-то уже давно открыта! — сказал Семидор, пальцем показав на карту Союза, и торжествующе, с крестьянской лукавинкой, покосился на Муули, гордый от уверенности, что он понял сокровенную мысль парторга.

— Вот об этой-то дороге и разговор… — торжественно сказал Муули.

…Парторг долго еще сидел над бумагами, рассеянно постукивая карандашом, и, глядя перед собой, думал о Семидоре.

Он вспомнил сейчас о разговоре, перешедшем затем в спор, когда в волости намечали кандидатуру члена экскурсии. Кое-кто из руководящих работников волости настаивал на том, чтобы послать кого-либо из крестьян поделовитее, посолиднее, например Рунге, Маасалу или даже Йоханнеса Вао. Но Муули настоял на Семидоре. Правду сказать, Семидор был слабостью Муули. Он был для него живым проявлением той новой жизни в Коорди, которую призван был творить здесь скромный волостной парторг Муули.

За два года его работы парторгом в волости всходы нового возникали всюду, на каждом шагу, — Муули, прежде всего, видел их в росте своей партийной организации, в том, что лучшие люди, вроде Каарела Маасалу, пополняли ее ряды; но все-таки самым наглядным: для Коорди проявлением силы этого нового было чудесное выпрямление Семидора — неудачника в прошлом.

Оценки Муули расходились иногда с мнением окружающих, которым могло показаться, например, что он переоценивает возможности Семидора или Роози Рист и недооценивает заслуги Янсона, такого же земледельца, как и они, пришедшего к власти из низов.

Было одно очень важное обстоятельство, руководившее парторгом Муули в его оценках и решениях. Он видел крестьян Коорди в будущем, в завтрашнем дне. И в этом будущем он вчерашнему неудачнику Семидору уделял не такое уж маленькое место. И скромную, забитую Роози Муули в завтрашнем днем видел другой, какой ее еще никто в Коорди не видел, — деловитой, полной энергии, занятой большим делом.

Найти место Янсона в этом завтрашнем дне Муули сейчас несколько затруднялся; он даже склонен был думать, что вряд ли на будущих выборах в местные советы крестьяне волости оставят его на посту. Но и за Янсона Муули готов был бороться как только умел. Он ведь хорошо понимал, что умных, энергичных организаторов, передовых людей, готовенькими никто ему не даст со стороны и что новую жизнь в волости необходимо строить руками самих этих простых, обыкновенных людей из Коорди — растить их.