— Kuradi nahk[9], — проворчал Пауль.

Чем больше он думал, тем тверже становилась в нем решимость проследить за развитием всей истории, научить Роози, как не попасться ей впросак и, если надо будет, то придать делу самую широкую огласку в волости.

«Вот ведь странная история, — с удивлением размышлял Пауль. — Прямо нехотя в кашу влезаешь…» Он старался все силы отдать только строительству на Журавлином хуторе, чтоб была у них с Айно своя теплая жизнь, чтоб сажала Айно каждую субботу хлебы в печь, как это делали у Вао и на всех других хуторах, и чтоб свинина не выводилась из засола круглый год. Уж не бог весть чего он и хотел-то. Они ли с Айно не старались жить мирно, не ссорясь ни с кем, а вот на первых же порах новой жизни в Коорди уже нажили себе врагов. Во-первых — чванливый самодур Вао, потом этот скользкий Кянд… Теперь Коор встал на дороге. И все почему? Надо думать, не только потому, что им его физиономия не нравится. Тут, если раскопать, — дело глубже…

— Слишком много врагов на одного, как думаешь, Анту? — ворчливо сказал он мерину, поводя его за уздцы к песчаному карьеру. — Пожалуй, одни и не справимся?

Но Анту только покорно мотнул головой. Его мало трогали обиды хозяина. Он-то уже слишком много прожил на своем веку, чтоб волноваться. Прошли времена, когда он резвым жеребенком мчался по лугам и обиженно косился огневым глазом на кнут. Теперь бы только мягкой травки пожевать, благо она близко… Да чтоб воз не так тяжел был…

Воз, однако, был нагружен тяжело. Хозяин не поскупился, наложил полный ящик золотистого тяжелого песку. Там что бы ни было, а фундамент нового хлева на Журавлином хуторе должен быть воздвигнут. Ради фундамента Пауль ни себя, ни Анту не пожалеет и хоть самому Кянду шею свернет, если на дороге встанет!

В один из воскресных дней удалось достать машину в леспромхозе, и на Журавлиный хутор привезли бревна для стройки. Кристьян Тааксалу, багровея лицом, только покрякивал, с медвежьей силой перекатывая и ворочая здоровенные бревна; проворные крепыши Маасалу и Рунге ловко и дружно помогали. В их руках тяжелые мачтовые стволы сосен, тихо переваливались по сходням, вкатывались на платформу грузовика. От тщедушного Семидора было меньше толку, хотя он суетился и кричал больше всех; но и он ловко орудовал большой жердью, приспособив ее как рычаг. С грохотом скатывая на двор Журавлиного хутора очередное бревно, он с возбуждением покрикивал:

— Еще одно пришло к другим!

Вечером состоялся скромный ужин, за которым распили бутылку вина. Вино горячо разлилось по жилам. Буро-коричневые от солнца и разгоряченные, они с довольными лицами, протягивая под столом ноги, завели оживленный и громкий разговор, не особенно стесняясь в выборе выражений.

Айно только диву давалась, слушая их возбужденные голоса. Глядя на Семидора, можно было подумать, что это вовсе не тот Семидор, который не только с первыми людьми волости, а даже и с такими, среднего достатка, мужиками, как отец ее Йоханнес, когда-то разговаривал, ломая в руках шляпу, был принижен и робок. Нет, это был другой, неизвестный ей Семидор; можно было предположить, что он — один из богатейших хозяев Коорди, так независимо он сидел, подсчитывая свой будущий урожай, и сыпал на словах десятками пудов, мешками ржи и пшеницы.

Послушать их сейчас, так можно подумать, что здесь правители волости сошлись, так хлестко и размашисто они разбирают дела волости. Как зло Маасалу костит Юхана Кянда, председателя машинного товарищества, называя его хитрецом и пройдохой!

Ударив могучим волосатым кулаком по столу, Маасалу ворчал:

— Ведь вот — странное дело: трактор товариществу принадлежит, а кто на деле им владеет? Юхан Кянд! Ну да еще не поздно, и перевыбрать можно, надо нам только больше сообща держаться…

Он, Каарел Маасалу, постоит за то, чтоб Юхан со своим трактористом уж больше не обманывали во время обмолота. Для этого есть такое хорошее средство, как общий контроль. Он сам, если надо, вместе с трактором и молотилкой пойдет!

А Пауль, ее Пауль…

Глядя в окно, откуда в комнату вливались поздние летние сумерки, он заговорил о том, что в Коорди кое-где, например на хуторах Курвеста и Коора, уже давно было радио и хозяева провели электричество от собственных ветряных установок. Но все остальные в волости всегда жили без света, с керосиновыми коптилками, и некому было заняться этим, потому что не было сил, жили вразброд, каждый за себя… Разве в Коорди нельзя провести свет, если взяться общественными силами?

— Можно! — с восторгом сказал Семидор, который почти растворился в сумерках, и от этого еще громче стал его тонкий возбужденный тенорок. — Я ведь и это дело знаю, на корабле научился. Дайте мне динамо, и я поставлю его на старой мельнице.

Потом разговор влился в то же русло, в какое он всегда вливался у большинства крестьян Коорди в такие вот вечерние задушевные часы за бутылкой вина или кружкой пенного пива.

Да, и свет бы можно, и все, что нужно человеку для безбедного житья, если бы не были силы на хуторе ограничены. Если бы удалось на каждом хуторе вспахать все земли и богато удобрить их, и завести побольше скота… Но для этого нужны машины, трактора, очень много удобрений… Нет, хутор не позволяет развернуться… Он дошел до своих границ, уже давно дошел до точки. Чтоб перейти эти границы, нужен новый шаг.

— Коллективное хозяйство… — не то спросил, не то подтвердил Маасалу. — Партия говорит, что это и есть правильный шаг.

Все замолчали при этих словах и задумались. Пауль, грызя ногти, с любопытством взглянул на приятеля. Слово «партия» он впервые слышал из уст Маасалу. Маасалу и партия, хм?

— Ну, это уже политика… — пробормотал Пауль. — Высоко залетаешь, — не наше дело решать. Наше дело землю пахать… И нет у нас в республике еще колхозов…

— Нет — так будут, — хладнокровно сказал Маасалу. — А землю пахать — не политика, по-твоему? И как не наше дело решать? Я вот да Семидор, да еще кто-нибудь завтра возьмем и подадим заявление об организации колхоза. И будет, — что думаешь?

Маасалу вызывающе обвел всех глазами.

— Завтра? — встрепенулся Семидор. — А как же с лошадью?

И все расхохотались смятению Семидора. Все знали, что он еще не успел расплатиться с Маасалу и стать полновластным собственником лошади — первый раз в жизни.

— Очень тебе нужен этот собственный одер, — поддразнил Маасалу.

— Ну… я хотел тележку на резиновых шинах завести, — огорченно сказал Семидор. — В волость съездить или куда-нибудь по делу.

Все снова улыбнулись.

— У колхозов собственные машины, — вспомнил Рунге. — Я видел в России. Это лучше тележки.

— Вот видишь, — торжествующе сказал Маасалу и, подумав, добавил: — А к этому готовиться надо, — жизнь в Коорди к тому идет.

Раннее утро застало Пауля за работой. Он торопился закончить закладку фундамента до Иванова дня, к началу сенокоса. С помощью Айно работа подвигалась. Она носила воду для цементного раствора, подавала камни. Пауль, орудуя молотком и лопаткой, подгонял их в гнезда и скреплял цементом.

За этой работой Пауля и застал парторг Муули.

Муули, ведя за руль свой старенький потрепанный велосипед, как-то очень неожиданно появился на меже, ведущей к хутору. Усмехаясь насмешливым ртом на очень серьезном суховатом лице, он оглядел измазанного известкой Пауля, дружелюбно подал ему руку.

Что же это не видно Рунге ни в сельсовете, ни в волости, словно он и не житель Коорди? Жаль… Сейчас работа начинает налаживаться. Вот актива маловато… Мог бы зайти запросто, поговорить…

— Да вот все некогда… — Пауль кивнул головой на полусложенный фундамент, на гору бревен и валяющиеся кругом камни.

— Вижу, вижу, поправляешься, — согласился Муули, оглядываясь. — Э, наворочал вокруг, что Калевипоэг…[10]