— Поскольку я дебютантка, — сказала Элис, — вы могли бы поручить мне его обаять. Он женат? — Элис теперь кружила по комнате в подражание отцу и край длинного платья, подобно королевскому шлейфу, взметался при каждом ее шаге. — Если я выйду за него замуж, я стану княгиней Элис Прусской. Уж лучше, чем Ойстер-бейской…

— Княгиней Генри, я полагаю. — Адамс наслаждался излюбленной ролью доброго дядюшки. — Ты цивилизуешь тевтонов. Если только это возможно.

— Скорее, ты сделаешь их еще большими варварами, — живо отреагировал Рузвельт. — Как бы там ни было, он женат, и никто из Рузвельтов не выйдет замуж за пруссака.

— Разве что до выборов будут оставаться считанные дни, — вставил Хэй.

— Это невероятно! — Рузвельт растянул как бы на несколько слогов это и без того длинное слово. — Как лояльны простые американцы к Германии. Только представьте, если бы мы так же относились к Голландии[129].

— Мы очень давно оттуда уехали, — сказала Элис. — Пошли, девочки. — И она выпорхнула из комнаты в сопровождении дочерей Хэя.

— Вы так добры, что взяли Элис к себе. — Рузвельт опустился в кресло, в котором сидела Элен. — Она такая непоседа.

— Вся в отца. — Хэй подумал о чернокожих женщинах и заговорил о принце Генри. — Он приезжает с определенной целью. Он попытается всколыхнуть американцев немецкого происхождения.

— Этого мы ему не позволим. Надеюсь, он джентльмен. В отличие от своего брата. Кайзер в общем и целом грубиян. Однажды он зайдет слишком далеко. Он вытянет шею и уложит ее на плаху. — Рузвельт хлопнул правой ладонью о левую, получился звук выстрела. — Не будет головы. Не будет кайзера.

— И мы останемся королем в замке? — медоточивым голосом произнес Адамс, и Хэй знал, что это дурной знак. Адамс становился все более нетерпимым не только к воинственному президенту, но и своему брату Бруксу, который все время заставлял кричать американского орла.

— Вполне возможно, — столь же мягко ответил насторожившийся Рузвельт.

— Брукс считает, что мы подошли к судьбоносной черте. — Адамс улыбнулся Навуходоносору. — Господство над миром достанется либо нам, либо Европе. Так кому же?

— О, приходите в четверг и просветите нас. — Рузвельт не хотел ввязываться в полемику. К удивлению Хэя, он оказался с хитрецой. За всем этим шумом скрывалась счетная машина, ни на минуту не прекращавшая работу. — Мы встретимся в девять и послушаем…

— Моего брата. Я этого не вынесу, мистер президент. Я вынужден его слушать, когда этого хочет он, а не я.

— Мы выберем такой четверг, когда его не будет. — Рузвельт встал. — Скоро явятся ваши гости. Джентльмены. — Адамс и Хэй встали, их суверен лучезарно им улыбнулся и вышел из комнаты.

— Он втянет нас в войну, — мрачно сказал Адамс.

— Я в этом не уверен. — Хэй подошел к камину, ему вдруг стало зябко. — Но он хочет, чтобы мы господствовали над миром…

— Не мы, а он. Забавный коротышка, — сказал Адамс, который был одного с Рузвельтом роста; кстати, и с Хэем тоже. Три забавных маленьких человечка, подумал Хэй.

— Нас трое. — В голосе Адамса вдруг послышалось отчаяние.

— Три забавных коротышки?

— Нет. Тройка Червей, а ведь когда-то была пятерка.

Внезапно Хэй почувствовал возбуждение, какое не посещало его уже многие годы — с тех пор, как он почувствовал приближение смерти.

— А фотография есть? — спросил он, собственный голос гулко звенел в его ушах. — Ее?

— Кого? — удивленно спросил Адамс.

— Чернокожей женщины. — Эти слова вибрировали как в голове у мальчишки, заполненной образами женской плоти.

— В качестве опекуна по его завещанию вы можете попросить у нее фотографию. Droit de l’avocat [130]как говорится. Кинг обманул нас всех. Мы давно мертвы, но продолжаем жить. Он жил еще долго после того, как должен был умереть.

Двойка Червей ушла, тройка осталась, подумал Хэй. Кто следующий? — спросил он себя, как будто не знал ответ.

Апостол пунктуальности как всегда опаздывал. Джон Хэй стоял у входа в пресвитерианскую церковь Завета, высоко держа в руке часы и как бы драматизируя этим опоздание президента. Внутри церкви толпились знатные гости. К ужасу церковного старосты, в храм божий — в отличие от рая — пускали по приглашениям. Были представлены сенат, кабинет министров, Верховный суд и дипломатический корпус, кое-кто остался за бортом, что даст пищу светским пересудам до конца сезона. Следуя вдохновению, Клара разместила Генри Адамса между китайским послом У и японским послом Тахакирой. В результате ангелоподобный Дикобраз стал похож на древнего и отнюдь не благостного мандарина, прочно обосновавшегося на Востоке.

Семья Уитни доставила Хэю больше волнений, чем даже договор о канале. Распре между Уильямом С. Уитни с двумя оставшимися лояльными ему детьми и его бывшим шурином, холостяком Оливером Пейном, с двумя лояльными ему детьми Уитни, в том числе сегодняшним женихом, не было видно конца. Хэй расположил фракцию Пейна с одной стороны прохода, фракцию Уитни — с другой. Еще больший переполох возник, когда выяснилось, что Уильям Уитни прибыл в церковь, забыв приглашение, и полиция пыталась его остановить к вящей радости Оливера Пейна, восседавшего на скамье с уверенностью в своих незыблемых правах. Когда Хэй проводил Уитни сквозь полицейский кордон, он снова поразился быстроте, с какой уходят в забвение даже самые знаменитые люди, стоит им потерять должность. Уитни, созидатель королей и сам возможный король, был просто гостем на свадьбе своего сына и Элен Хэй.

Президентский кортеж, как почтовый дилижанс, преследуемый разбойниками, мчался по Массачусетс-авеню; на морозном воздухе лошади выдыхали клубы пара. Прежде чем охрана, выставленная перед церковью, успела подбежать к дверцам кареты, они распахнулись и на тротуар выпрыгнул президент в шелковом цилиндре. Затем куда более величественно вышла Эдит Рузвельт и за ней Элис, точно сошедшая с картины Гейнсборо, в темно-синем бархатном платье и смелой черной шляпе. Хэй как хозяин встречал их с часами в руке.

— Мы приехали точно вовремя, — солгал президент.

— Конечно, конечно.

В дверях выстроились привратники. Их республиканские высочества быстро привели себя в порядок и, на взгляд Хэя, жреческой поступью двинулись по проходу к своей скамье в первом ряду.

Как только Рузвельты уселись, зазвучал свадебный марш, и Хэй, чувствуя во всем теле странную слабость, но не привычную боль, отправился за перепуганной Элен в ослепительно белом атласном платье с тюлем, но из оригинальности без кружевной отделки; затем на глазах всего официального Вашингтона он передал ее высокому красавцу Пейну Уитни; сзади тихо плакала Клара, а Генри Адамс, окруженный азиатами, выглядел миниатюрным и старым.

Свадебный завтрак лишь подогрел ощущение драмы, которое никогда не покидало Хэя. Он пригласил семьдесят пять гостей, это значило, что они заняли не только столовую, но и его кабинет, где в эркере за одним столом он усадил рядом Уильяма С. Уитни и Оливера Пейна. Поскольку за этим же круглым столом сидели президент и миссис Рузвельт, соблюдение приличий было гарантировано. Хэй усадил за этот стол еще и Уайтло Рида с супругой, что должно было хотя бы частично удовлетворить его неугасающие светские амбиции. Президент сидел по правую руку от Клары, миссис Рузвельт — по правую от него, Хэя.

Бояться неловкой тишины не приходилось. Теодор, отлично осведомленный о вражде Уитни и Пейна, прочитал целую лекцию о трестах, время от времени бросая по видимости случайный взгляд на этих двух денежных принцев, как бы напоминая им, что, по крайней мере сегодня, они во многих отношениях сидят в одной лодке. Красавец Уитни, как всегда, сохранял спокойствие, но Пейн, человек вспыльчивый, не мог выдавить из себя ни слова из-за душившего его гнева.