Немец-привратник помог Хэям выйти из экипажа.

— Мистер Кортелью будет вам премного обязан, сэр, если вы сразу проследуете в Голубую гостиную.

В полумраке коридора первого этажа Белого дома Хэй и Клара под руку (скорее, она поддерживала его, чем наоборот) подошли к лестнице за ширмой от Тиффани, которая отделяла правительственные кабинеты от той забавной толпы, что теснилась в холле, и поднялись на второй этаж. Зеленая, Красная и Голубая гостиные уже были полны знатных гостей. Как и предсказывала Клара, шлейфы оказались сущим кошмаром, слякотная грязь на обуви отнюдь не скрашивала картину. Ковры более всего напоминали размокшую мешковину, вызвав в памяти Хэя конгресс в годы его юности, когда в моде повсеместно была табачная жвачка, и к концу сессии темно-красные сенатские ковры окрашивались в желто-коричневые тона речной глины.

В Голубой гостиной находились члены кабинета и главы дипломатических миссий. Как всегда, Хэя позабавили и восхитили наряды его — он всегда воспринимал их как своих — дипломатов. На Понсефоте было нечто похожее на адмиральскую форму, расшитую золотом в таком изобилии, что польстило бы и византийскому императору. Леди Понсефот, простая, мягкая женщина в повседневной жизни, внезапно вырастила над своими мышино-серыми волосами великолепную, похожую на рог тиару, в которой угадывалось нечто коронообразное. В своем серебряном платье она напомнила Хэю икону; даже ее обычно болезненно-желтое лицо вроде бы озарилось в благодарном сиянии свечей. Она являла разительный контраст своему обычному невзрачному виду, неизменной непривлекательной шали, «подарку, — говорила она, — нашей дорогой королевы». Камбон был в красном и в золоте, Кассини — в основном, в золоте, а его дочь Маргарита сияла с ним рядом, единственное юное и прекрасное существо в гостиной. На месте Дела Хэй умыкнул бы ее и женился на ней.

Послы приветствовали Хэя в соответствии с этикетом, полагавшимся ему по рангу. Клара говорила неискренние комплименты посольским женам. В холле играл оркестр морских пехотинцев.

Кортелью отвел Хэя в сторону.

— У нас возникла проблема, сэр.

— Никогда не говорите мне «у нас». Проблема возникла у вас, ко мне она не имеет отношения.

— Сэр, это касается протокола…

— Обратитесь к мистеру Эйди. Он обожает все, что относится к протоколу.

— Речь идет о военно-морском флоте, сэр.

Хэй оживился.

— Флот претендует на верховенство над армией?

— Да, сэр. Мы пережили ужасную неделю. Из-за войны, в которой отличился флот.

Проблема была Хэю хорошо знакома, как, впрочем, и всему Вашингтону.

— Адмирал Дьюи выше по званию генерала Майлса, — быстро сказал Хэй, — поэтому он желает, чтобы флот приветствовал президента первым, до армии.

— Так вам все известно, сэр?

— Я этого не знал. Но такие вещи я с легкостью предугадываю. Глупость всегда была в некотором роде моей специальностью. Я готов предложить вам человека, с которым вам надлежит эту проблему решить…

— Разумеется, вы имеете в виду меня. — Между ними возник Илайхью Рут. — Я вынес твердое решение. С начала столетия армия пользовалась правом первородства по отношению к флоту. Так обстоит дело, объяснил я адмиралу Дьюи.

— Что он вам ответил, сэр?

— Он сказал, что мне следует переговорить с миссис Дьюи. — Улыбка Рута сверкнула, как лезвие ножа. — Я же ответил, что слишком занят. И на пустые разговоры у меня нет времени.

— Не знал этого раньше, — сказал Хэй благодушно. — Вы позволяете себе лишь серьезные разговоры?

— Сверхсерьезные.

— А мне, похоже, суждено все время разглагольствовать о мелочах. Вот почему я не понимаю почти ничего из того, что вы говорите.

Кортелью поспешил удалиться; пикировка старших государственных мужей поставила его в неловкое положение. А Рут тем временем перешел к делу.

— С вас десять долларов, Хэй. Гоните. Я выиграл.

— По поводу начала нового века?

Рут кивнул и достал из кармана смокинга газетную вырезку.

— Авторитетное мнение, — сказал Рут. — Это «Ревью оф ревьюз».

— Вряд ли … — начал было Хэй.

Но Рут не собирался уступать. Он прочитал вслух:

— «31 декабря, — доктор Шоу имеет в виду вчерашний день, — мы завершили 1899-й год — иными словами, оставили позади 99 из 100 лет, образующих полное столетие». А теперь, дорогой мой, следите внимательно за его аргументацией.

— Вы же знаете, дорогой, что я безнадежен, когда дело касается цифр.

— О чем безусловно свидетельствует ваша обширная собственность. Вы все же достаточно образованны, чтобы понять его мысль. «Мы должны отдать девятнадцатому столетию триста шестьдесят пять дней, что принадлежат его сотому и последнему году, прежде чем начнем первый год двадцатого столетия». Вам это наверняка покажется убедительным, — удовлетворенно сказал Рут. Хэй увидел, как за спиной его собеседника миссис Дьюи, вся в чем-то сапфирно-голубом, каким-то образом ухитрилась пробраться в самый центр Голубой гостиной, где за ней с затаенной тревогой наблюдал Кортелью.

Рут продолжал говорить, не ведая, какая драма разыгрывается за его спиной.

— «Математические способности проявляются с наибольшей очевидностью в сфере финансов, чем где-либо еще…» Создается впечатление, что мистер Шоу лично знаком с вами, дорогой Хэй.

— Я простой человек, Рут. Вы это хорошо знаете. Показательный пример обычных скромных способностей. Не более того, что можно найти в бабушкиной хрестоматии.

— Если и так, то ни один человек, готовый отпустить веку девяносто девять лет, не согласится взять тысячу восемьсот девяносто девять долларов, если ему должны вернуть тысячу девятьсот. Не так ли?

— Вы жестоки. — Хэй протянул Руту десять долларов. — Вы выиграли. А раз так, то возможно и весьма вероятно, что моя мечта осуществится и я умру в девятнадцатом столетии.

— Странные у вас амбиции. Боже, здесь миссис Дьюи.

— Она взяла в плен Лонга. Он стал чем-то вроде ее бухты Кавите.

Большие кукольные глаза миссис Дьюи смотрели на военно-морского министра Лонга, а ее хрупкая кукольная рука мягко, но настойчиво сжимала его локоть.

— Назревает беда, — начал было Хэй, но тут оркестр морских пехотинцев заиграл президентский гимн «Салют командиру», и гости, толпившиеся в Зеленой, Красной и Голубой гостиных, расположились теперь у изножия лестницы, по которой торжественно спускались президент и — ко всеобщему изумлению — миссис Маккинли. Она шла, прильнув к мужу, он поддерживал ее за локоть. Было что-то очень значительное, думал Хэй, в абсолютной ординарности этой супружеской пары. Гости устремились в Восточную гостиную.

Маккинли первым поздоровался с Хэем, тот поклонился в ответ и встал, с кабинетом министров позади него, в хвост дипломатическому корпусу.

Внезапно Хэй увидел, как миссис Дьюи оказалась у его левого локтя, опираясь о правую руку военно-морского министра.

— Счастливого Нового года, мистер Хэй! — Она смотрела на него невинными глазами; даже ресницы у нее были кукольные, они росли как бы отдельными пучками, что придавало несколько искусственное выражение ее фарфоровым голубым глазам.

— Как приятно, — пробормотал Хэй, никогда не испытывавший большей радости, когда возникал повод высказаться неискренне, — видеть вас среди нас, членов кабинета министров.

— О, меня взял с собой любезнейший мистер Лонг. Я сказала ему, что нам с адмиралом придется рано уйти, и если ждать, пока президента поздравят кабинет министров, члены Верховного суда, дипломаты, конгрессмены и армия, то нам пришлось бы задержаться здесь дольше, чем длилась война моего адмирала, и мистер Лонг сказал, что он проведет меня с собой. Он так великодушен…

Хэй физически ощущал неодобрение, исходившее от Клары, что стояла от него по правую руку, и чувствовал гнев, смешанный с изумлением, или изумление, смешанное с гневом, исходившее от Рута, увидевшего решительную победу миссис Дьюи и над армией, и над ним самим.

У входа в Восточную гостиную президент задержался и бросил тревожный взгляд на миссис Маккинли, она подняла глаза и беспомощно ему улыбнулась. Тогда президент вошел в гостиную и прямо направился к некоему подобию трона в противоположном конце и подождал, пока миссис Маккинли, прижимая к груди букет орхидей, не опустится в кресло.