Не скажу, чтобы мы тогда очень уж рисковали; доки очень хорошо охранялись ребятами из дружественного нам профсоюза докеров, полиция туда нос не совала — это были внутренние дела профсоюзов, и ее они не касались. Но работенка, честно говоря, не очень-то и нравилась: облитый раствором гипса с ног до головы парень вопит, тогда как он уже весь белый и затвердевает, а черная дыра рта продолжает высказывать пожелания, — в таких случаях надо иметь поистине крепкие нервы. Бывало, Майк брал в руки молоток и зубило и собственноручно отделывал детали. В частности, мне частенько вспоминается Большой Сахарный Билл, грек из Салоник, работавший в одной строительной фирме Сиднея. Он хотел сохранить Сидней независимым и категорически отказывался присоединиться. Большой Сахарный Билл сидел очень крепко, его поддерживало все сиднейское руководство, и сковырнуть его просто так было делом непростым. К тому же, он был чертовски осторожен, как и все греки. Вообще-то, его настоящая фамилия была Христозопуло, но все знали его только как Большого Сахарного Билла. Разумеется, он не хотел разъединять рабочих строительной отрасли, он был за единство и все такое прочее, но только с прямой выгодой для себя — как ты понимаешь. Перед тем, как встретиться с Майком Палмером, он потребовал заложников; брата Майка, который тогда отвечал за связи с политическими кругами Австралии плюс несколько профсоюзных боссов. Их ему прислали. Тогда только он приехал в Мельбурн. Однако, когда все собрались, то сразу же увидели, что дискуссия Майка совсем не интересует. Он мечтательно смотрел на Большого Сахарного Билла и никого не слушал. Надо сказать, что этот грек был на удивление хорошо сложен; огромного роста, смазливая физиономия, которая волновала сердца девиц, — чем он, скорее всего, и завоевал свое прозвище. Тем не менее крепко спорили целых семь часов, разбирая по косточкам все профсоюзные проблемы — в течении всего этого времени Майк не спускал глаз с Христозопуло.

В перерыве между заседаниями он подошел ко мне и сказал: «Знаешь, что Шлегель, не вижу смысла дискутировать с этим исключительным подонком, будем с ним кончать». Я хотел было открыть рот, чтобы напомнить о брате и еще о двух других заложниках, но сразу же почувствовал, что это бесполезно: Майк прекрасно знал, на что идет, и ко всему прочему, тут были задеты высшие интересы нашего профессионального союза. Мы продолжали разглагольствовать ради проформы, и сразу же после окончания дискуссии, когда Большой Сахарный Билл вышел из ангара, мы их всех укокошили — его, адвоката и двух других делегатов — рабочих ихнего профсоюза из Сиднея. Вечером Майк прибыл самолично наблюдать за операцией, и когда Христозопуло был залит цементом, вместо того, чтобы бросить его в залив, Палмер немножко подумал, улыбнулся и сказал: «Отложите-ка его в сторону. Надо, чтобы он затвердел как следует, чтобы приобрел подобающий вид».

Короче, мы оставили Большого Сахарного Билла в нашем рабочем ангаре под присмотром одного активиста и вернулись туда спустя три дня. Майк тщательно осмотрел его, ощупал, как он затвердел, еще немного его обработал — там постучал молоточком, тут обработал зубилом, и остался как будто бы доволен. Он выпрямился, еще раз оглядел его и произнес: «Ладно, положите его в мой автомобиль». Мы сразу не поняли, однако тот повторил: «Положите его в мою машину. Рядом с шофером».

Мы переглянулись, но спорить с Майком не стали. Мы перенесли Большого Сахарного Билла в «кадиллак», поместили его рядом с шофером, уселись и стали ждать. «Домой», — сказал Майк. Ладно, приезжаем на его улицу, останавливаемся во дворе дома, вытаскиваем Большого Сахарного Билла из тачки, привратник нам улыбается, держа фуражку в руке. «Красивая у вас статуя, господин Палмер, — говорит он. — По крайней мере понятно, что это такое. Не то, что все эти современные штучки с тремя головами и семью руками».

«Да, — говорит Майк, смеясь. — Это классика. Греческая классика, если уж быть таким точным». Впихиваем Большого Сахарного Билла в лифт, поднимаемся. Майк открывает дверь, мы входим, смотрим на патрона. «В гостиную», — приказывает он нам. Входим в гостиную, ставим Большого Сахарного Билла у стены, ждем. Майк внимательно осматривает стену, раздумывает и потом вдруг протягивает руку. «Туда — говорит он, — на камин». Мы сразу толком не сообразили, но Майк подходит к камину и снимает картину, которая там висела, большая такая картина, изображающая аборигенов, поедающих капитана Джеймса Кука. Ладно, решили мы, делать нечего. Ну и водрузили Большого Сахарного Билла на камин, там его и оставили. С Майком всегда самое главное — никогда ни по какому поводу не пытаться спорить.

Потом, уж, конечно, мы долго обсуждали между собой это событие, чтобы понять, для чего именно нашему Майку понадобился этот Большой Сахарный Билл над камином, на стене своей гостиной. У каждого из нас на этот счет были свои соображения, но попробуй, поди узнай. Разумеется, для строительного профессионального союза это явилось крупной победой. Большой Сахарный Билл был весьма опасным субъектом, единство рабочих было спасено, и один наш активист считал, что Майку Палмеру понадобилось сохранить Большого Сахарного Билла на стене как своеобразный трофей, напоминающий ему о победе, которую он одержал. Во всяком случае, Палмер так и держал его на камине, пока его не осудили за неуплату налогов, упекли в тюрьму, а затем выслали. Да, это единственное, что они смогли против него найти, и то только с помощью политических профсоюзов. В тот момент он и передал статую в музей Современного искусства в Сиднее. Наверняка, она и теперь находиться там. Надо сказать, что для Майка эта история не прошла даром — тело его брата было обнаружено в мусорном баке на набережной, — но, повторяю, Майк был не из тех, кто торгуется, когда затрагивают честь профсоюза. Он сам, без посторонней помощи обеспечил единство рабочих в строительной отрасли, что не помешало, однако, лишить его гражданства: когда он вышел из тюрьмы, его выслали в Макао. Спустя несколько лет…

Бернару давно уже надоела старческая болтовня Шлегеля. Слушая его, он с тоской поглядывал по сторонам, будто бы пытаясь выяснить, подробности, ускользнувшие от его взгляда вчера. Наконец, поняв, что мистер Шлегель, будучи в таком состоянии, не отпустит его еще как минимум час, он бесцеремонно прервал его рассказ:

— Послушайте, уважаемый, все, что вы мне тут рассказываете, очень интересно, однако я хотел бы узнать некоторые подробности по поводу находки этого ужасного трупа.

Мистер Шлегель всем своим видом высказал явное неудовлетворение:

— Постой, постой, я не дошел до самого интересного места. Так вот, после того, как Майка Палмера выслали в Макао…

Вытащив из кармана десятидолларовую бумажку, Бернар сунул ее в ладонь старика.

— Вот что: выпей-ка лучше на эти деньги за здоровье твоего Майка Палмера, если он еще жив, или за упокой души Большого Сахарного Билла… Меня сейчас интересует кое-что другое… Каким образом был обнаружен этот труп?..

Нащупав в кармане портативный диктофон, Лафарг незаметно включил его на запись.

Старик, по всей видимости, настолько впечатлился собственным рассказом, что не сразу смог перейти на другую тему.

— А, труп, — он махнул рукой. — Вчера вечером ребята приехали на стройку платят неплохо, и они согласны работать по ночам, — старик наконец-то отпустил пуговицу пиджака репортера, — так вот, приехали и случайно наткнулись на эту зацементированную яму. Мы выкопали ее еще с самого утра, чтобы зарыть кое-какой мусор… Смотрят — яма залита бетоном, а из нее торчит край ковровой дорожки… Подогнали экскаватор, разрыли — бетон уже затвердел, так что пришлось весь кусок подцепить ковшом — положили и обработали глыбу молотками. Ну, нашли этого типа, и мне тут же вспомнилась давнишняя история… Хорошо, что ты тут появился, а то рассказать некому…

Бернар прищурился.

— Полиция сразу приехала?..

— Да, — ответил старик, — мы немного растерялись и тут же позвонили. Прибыли где-то спустя полчаса.