— Благодарю…
— Это не комплимент, я просто трезво оцениваю твои деловые качества… Замечательно ты обработал эту Анетту финн — так, кажется, зовут подругу пассии нашего дорогого клиента?..
Бернар кивнул.
— Да.
По выражению лица его было хорошо заметно, что ему не слишком-то приятно упоминание об Анетте исключительно в таком контексте — «обработал»…
— Значит, — продолжил Якобс, — тебе надо срочно поговорить с рабочими. Помнишь название этой строительной фирмы?..
— …
— «Шлегель и сын». Второе…
Бернар прищурился.
— Что второе?..
— Тебе следует под каким-нибудь благовидным предлогом проникнуть в морг и быстро опознать личность убитого. То есть даже не столько опознать, сколько направить полицейских на правильный след — если у них не хватает для этого собственных мозгов…
При упоминании о морге Бернара слегка передернуло. По роду своей деятельности ему неоднократно приходилось бывать в различных моргах, и это было единственное, к чему он никак не мог приноровиться — в основном даже не из-за отвратительного вида полуразложившихся покойников, сколько из-за мерзкого запаха гниющего мяса…
Сделав брезгливую гримасу, Бернар сказал:
— Хорошо, мистер Якобс. Морг так морг…
Тот, заметив выражение лица репортера, только развеселился:
— Не надо так кривиться, наши старания вскоре окупятся сторицей…
— Что-нибудь еще?..
— Да. Тебе следует наведаться в «Маджестик» и опросить персонал и постояльцев — может быть, кто-нибудь видел этого покойного ныне «икс» в обществе с Деннисом Харпером… или с этой Мартиной Липтон.
При упоминании Мартины Бернар слегка удивленно поднял брови.
— С Мартиной?.. А при чем, собственно говоря, тут Липтон?..
Фил в нарочитом недоумении пожал плечами.
— Не знаю… Мне кажется, у нее тоже было достаточно много оснований расправиться с этим «икс»…
— Тогда при чем Харпер?..
— А что скажут о человеке, который открыто сожительствует не просто с грязной подзаборной проституткой, а еще — и с убийцей человека, который пытался спасти ее нравственно? Ну, — Фил понизил голос, — вовсе не обязательно представить дело так, будто бы «икс» хотел взять Липтон на содержание… Можно подать эту информацию по-иному, не так ли?..
— Хорошо, — согласился Бернар. — Что еще?..
Фил на короткое время задумался.
— Этот «икс» перед смертью рассказывал мне, что у него с Деннисом произошел очень неприятный разговор… Тот вроде бы даже швырнул в несчастного чашку с кофе, залив «икс» новые брюки… Наверняка есть свидетели… Неплохо бы записать их рассказ на портативный диктофон… — задумчиво произнес Якобс.
— И все?..
— Да, То есть — нет, — поправился Якобс. — Еще надо опросить Анетту — может быть, она скажет что-нибудь путное по этому поводу… Сделай это, Бернар…
— Ладно, сделаю, — согласился тот.
Поднявшись из-за стола, Бернар направился к выходу, однако, задержавшись в дверях, спросил:
— Мистер Якобс, я, кажется, собирался отправиться в Сидней…
— Да?..
— Чтобы выяснить некоторые подробности жизни нашего клиента — в особенности, почему он не общается с родственниками, со своей матушкой Стефани Харпер.
Якобс махнул рукой.
— Мне кажется, это пока что не горит… Обождет твой Сидней, никуда не денется. Ну, Бернар, не подведи меня. От тебя теперь зависит очень многое — если не все…
Излишне говорить, что после того разговора с мистером Якобсом Бернар направился не в морг — выяснять каким именно образом погиб мистер «икс» к кто он на самом деле — Бернар прекрасно знал эти подробности и сам справедливо рассчитывал на профессионализм полицейских и патологоанатомов; вместо морга Бернар решил направиться на место находки тела Чарлтона.
Репортер без особого труда отыскал то место за кольцевой, где начинались новостройки — он обладал очень цепкой памятью.
По случаю находки трупа — он был обнаружен вчера вечером, — рабочих не было. Единственный, кого Бернар сумел разыскать — хозяин строительной фирмы, мистер Шлегель, был слегка пьян; по этому поводу у старика началось словесное недержание, и уже спустя пять минут Лафарг пожалел, что связался с этим человеком — во всяком случае, ничего нового он рассказать не сумел.
Впрочем, рассказ пожилого рабочего был интересен и сам по себе…
Взяв Бернара за пуговицу пиджака, мистер Шлегель так и продержал его битый час — Шлегель, как выяснилось, был ветераном австралийского рабочего движения, одним из профсоюзных деятелей, — категория людей, по мнению Бернара, столь же скользкая, сколь и опасная.
— Время, когда я был молодым… — Шлегель дыхнул перегаром прямо в лицо Бернару, — было трудное… Трудное, но очень интересное. Это была решающая эпоха — решающая, вот самое точное слово. Профсоюз как раз менял политику. Все были настроены против нас… — Шлегель закашлялся.
Бернар попытался было напомнить о цели своего визита:
— Послушайте, мистер Шлегель, я хочу расспросить вас по поводу найденного трупа — того самого, завернутого в ковровую дорожку и залитого жидким цементом. При чем тут профсоюз, при чем тут ваше трудное время, при чем тут политика?..
Шлегель поморщился.
— Не перебивай. Как раз об этом я и хочу тебе рассказать. Дело в том, что я уже однажды столкнулся с подобной вещью — правда, тот человек был не зацементирован, а залит жидким гипсом, однако эта деталь, как мне кажется, не играет решающего значения… А зачем, собственно, ты у меня спрашиваешь об этом?..
На правах старшего, к тому же — ветерана профсоюзного движения, мистер Шлегель сразу же решил разговаривать с собеседником на «ты».
Бернар напомнил — вот уже третий раз за короткое время беседы:
— Я журналист…
Шлегеля это сообщение почему-то очень обрадовало.
— Журналист?.. — Переспросил он. — Стало быть, ты имеешь отношение к искусству?..
Бернар коротко кивнул.
— Да, в некотором роде.
Шлегель от удовольствия потер руки, на какое-то мгновение выпустив пуговицу пиджака Бернара.
— Что ж, очень даже хорошо…
— Что же тут хорошего?..
Вновь взяв собеседника за пуговицу, Шлегель продолжил:
— В истории, которую я хочу тебе рассказать, есть и подобная находка, и искусство… Да, на чем я остановился?.. — Шлегель принялся вспоминать. — Ага, на профсоюзах. Профсоюзы как раз и меняли политику. Пресса систематически обливала нас грязью, настоящими помоями, политиканы пытались прибрать к рукам, полиция совала нос в наши дела и рабочие были разобщены. Размер профсоюзного взноса только что был установлен на уровне двадцати процентов от зарплаты, и, естественно, каждый стремился контролировать кассу, чтобы извлечь из нее максимум выгод, извлечь пользу только для самого себя. Только в одном Мельбурне имелось семь профсоюзных объединений, каждое из которых норовило урвать для себя кусок пирога пожирнее. Тогда нами руководил такой Майк Палмер — может быть, слышал о нем?..
Бернар отрицательно покачал головой.
— Нет…
Шлегель только скривился.
— И неудивительно. Ты еще молод. Майк Палмер… — видимо, Шлегель настолько уважал этого человека, что невольно понизил голос. — Майк Палмер — это был гигант. Это был настоящий гений… Ему удалось совершить то, что не удалось совершить ни одному из лидеров австралийского рабочего движения. Так вот, Майку не хватило всего одного года, чтобы навести в профсоюзах порядок — и это при том, что он действовал совсем не так, как все эти американские заправилы, все эти Аль Капоне, Немцы Шульцы и Гузики, только и знающие, что хорошо платить и отдавать своим людям приказы по телефону, сидя в отдельном кабинете роскошного ресторана. Нет, Майк Палмер не гнушался трудиться и сам. В тот день, когда кому-нибудь вздумается очистить дно залива сразу же за портом, в густом иле найдут не менее сотни цементных бачков, и Майк всегда наблюдал сам, как парня замуровывали в цемент. Случалось, типы были еще живы и даже пробовали барахтаться. Майку очень нравилось, когда они выражали свое несогласие с нашими действиями: ведь так, когда их цементировали, получались интереснейшие, порой даже весьма любопытные позы. Майк говорил, что они чем-то похожи на жителей Помпей, Геркуланима и Стабии, когда их нашли в остывшей лаве, две тысячи лет спустя после трагедии; он то ли в шутку, то ли всерьез называл это «работать для потомков, для увековечения памяти нашей эпохи». Если какой-нибудь паренек становился чересчур шумлив, Майк всегда старался его урезонить: «Ну что ты вопишь? — говорил он такому типу. — Ты станешь частью нашего художественного наследия». Под конец он даже стал привередничать. Ему нужен был специальный, быстросхватывающий цемент: только в таком случае он мог видеть результаты сразу же после окончания работы. Наконец, перепробовав множество вариантов, он остановил свой выбор на гипсе. Раньше, до Майка дело обычно ограничивалось тем, что бедолагу запихивали в раствор, заколачивали бочонок — и дело сделано. Но с Майком было нечто особенное, очень и очень личное. Он всегда требовал, чтобы на парня выливали очень тонкий слой раствора, чтобы он сразу же хорошо схватывался, чтобы можно было видеть четко обозначенное выражение лица, и потом все положение тела, как будто бы это статуя. Жертвы, как я уже сказал тебе, во время операции частенько извивались, и иногда это давало весьма забавные результаты. Но чаще всего одна рука у них была прижата к сердцу, а рот — раскрыт, словно они произносили с трибуны красивые речи и клялись в том, что вовсе к не пытались конкурировать с нашим профсоюзом, что они за единство рабочих всей Австралии и безобидны, как овечки. Все это очень и очень расстраивало Майка, потому что у всех тогда были одинаковые лица и одинаковые жесты, и когда раствор застывал, они были похожи друг на друга, как братья-близнецы. Майк часто говорил, что так быть не должно. «Халтурная работа», — выговаривал он нам. Мы же хотели только одного — как можно быстрее опустить бедолагу в бочонок, а бочонок — в воду, чтобы больше об этом не думать.
