Подъехал Горегляд. Взял Северина за локоть, отвел в сторону:

— Новость, комиссар. Точнее, две. Первая: командирам эскадрилий и их заместителям повысили штатные категории. Теперь Федя Пургин подполковника получит.

— Прекрасно! — не удержался Северин. — Не зря, значит, мы столько писали об этом.

— Не зря. Вторая новость — сватают на новую должность.

— Куда, Степан Тарасович?

— Туда, где мы с тобой переучивались.

— Интересная работа. Новая техника, новая тактика.

— Советуешь? — Горегляд спрашивающе посмотрел на Северина.

— По-моему, надо соглашаться.

— С полком жалко расставаться. Столько труда вложено…

— Рано или поздно приходится расставаться с полком. Закон отрицания отрицания.

— Диалектика! Да и подустал я на полку за шесть с лишним лет. На много ли хватит? — Горегляд закурил. — Конечно, там тоже не малина, но все-таки не будет каждодневной нервотрепки. Значит, поддерживаешь?

— Конечно.

— А командиром кого предложишь? — поинтересовался Горегляд.

— Редникова. Мы с тобой на эту тему говорили как-то.

— Редникова… — Горегляд добродушно улыбнулся. — Влюблен ты в него! Тебе же трудно будет. Сегодня он твой подчиненный, а завтра — командир.

— Думаю, что мы поймем друг друга.

Заметив направившегося в их сторону генерала, оба замолчали.

— Спасибо, Степан Тарасович. Дежурство мы посмотрели. Здорово! Теперь учебную базу покажите. Много интересного мои танкисты увидели, будет что рассказать личному составу. — Генерал взглянул на часы: — Ну, что ж, пора прощаться. Большинство наших офицеров впервые у вас, для них это посещение особенно ценно. Спасибо вам, товарищи! Прямо скажу: нелегкий у летчиков хлеб.

Кочкин появился в Сосновом неожиданно, как снег на голову, и Горегляд, встречая прилетевшую заводскую бригаду, удивился:

— А ты как здесь оказался?

— Попутным рейсом. Позвонил утром в штаб, попросил, и мне разрешили. В полк спешил, товарищ полковник!

— Как здоровье?

— Годен без ограничений!

— Молодцом! Добился своего, уломал врачей! И правильно сделал: небо — оно, как магнитом, тянет. — Он похлопал по спине Кочкина и подтолкнул его к Северину: — Держи, комиссар, еще одного летуна!

Северин обнял Кочкина:

— От души поздравляю! Рад, очень рад!

Из самолета выходили заводские рабочие, усаживались в автобус. С ними прилетел инженер, и Горегляд, отведя его в сторону, спросил:

— Сколько времени потребуется на доработки под новые ракеты?

— Многое будет зависеть от вас — помощь ваша нужна.

— Опять помощь!

— А как вы думали! Эти доработки вам же нужны, а не… — Он запнулся.

— Вы хотели сказать: «а не нам»? Здорово мыслите! Эти ракеты нужны всем нам, нашей обороне!

— Знаете что, полковник, вы мне политграмоту не читайте! У меня — план, и в этот план заложено оказание помощи. Не будет помощи — будем сидеть до весны.

— А где я возьму людей? У меня тоже план, мне летать надо! — горячился Горегляд. — Отдам вам техника, машина будет стоять. Помощнички! — Он сердито посмотрел на собеседника и открыл дверцу газика: — Садитесь!

Инженер молча уселся рядом с Севериным и Черным, и машина покатила по рулежной дорожке.

— Вот, Олег Федорович, — обернулся Горегляд к старшему инженеру полка, — полюбуйтесь! И им помощники нужны. Где людей возьмешь?

— Придется ставить на прикол три самолета, а техников и механиков к нему в бригаду.

— Ну нет! Так не пойдет! У нас план летной подготовки. Мне летчиков на первый класс готовить надо.

Молчавший Северин наклонился к Горегляду и негромко произнес:

— Пусть пока инженер полка прикинет наши возможности, а вечерком мы обсудим.

Черный резко обернулся в сторону замполита:

— Легко сказать: «прикинуть»! Вы не хуже меня знаете наши возможности.

Горегляд сдвинул брови:

— Думайте. В восемнадцать ноль-ноль слушаем ваши предложения!

Васеев сидел за составлением плановых таблиц, когда в комнату вошел Кочкин. Геннадий не обратил на него внимания — думал, как уплотнить таблицу, чтобы выкроить еще несколько вылетов для молодых летчиков.

— Заработался, комэск! Людей перестал замечать!

— Николай? Здравствуй, дружище, здравствуй! — Они крепко обнялись. — Появился! По глазам вижу, что все хорошо! Так?

— Докладываю, товарищ командир эскадрильи! Прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы! Годен без ограничений! Кончилось мое штурманское сидение на земле. Как твои дела, старик?

— В трудах и заботах. В общем-то с помощью товарищей освоился. Теперь хоть знаю, где главное, а где второстепенное. В людях стал лучше разбираться. Вот видишь, — Геннадий кивнул на лежащую перед ним книгу, — психологию изучаю. Собираюсь перед офицерами на эту тему выступить.

— Ну-ну! Постигай тайны педагогики и психологии. Они тебе нужны.

— Тебе тоже скоро понадобятся. Влетаешься — звено доверят.

— Домой скоро?

— Часа через два. Ты топай — Лиду порадуешь доброй вестью.

Лицо Кочкина вспыхнуло, но он сразу же взял себя в руки.

— А Толич где?

— На стоянке проводит тренаж.

— Как его сердечные дела?

— По-моему, все идет хорошо. Шурочка расцвела, да и Толича не узнать: глаза повеселели, настроение хорошее…

— Вот и славно! — Кочкин улыбнулся, кивнул другу и вышел на улицу.

В последние дни осени погода все чаще оставляла летчиков на земле; из провисших сумрачных облаков, словно из сита, сочились тонкие холодные струи дождя; облака стлались над самыми верхушками радиомачт и антенн локаторов. Стояла та самая пора, которую летчики окрестили как «великое сидение». Занятия в классах продолжались с утра и до вечера. Даже техники, которые после беспрерывных полетов летом обычно не прочь сменить стоянку самолетов на учебные классы, с досадой поглядывали на серое неприветливое небо.

Осиротела тополиная аллея — люди спешили укрыться от непогоды в теплых квартирах; почерневшие, с голыми ветками, деревья сиротливо покачивались; порывистый ветер срывал с дуба чудом уцелевшие жухлые листья.

В связи с предстоящим назначением Горегляда вызвали на беседу в Москву. Заменявший его Брызгалин полеты планировал только при устойчивой, надежной погоде. Редников и Васеев несколько раз заходили к нему, убеждали, что летать необходимо регулярно, в любую погоду, но был подполковник неумолим.

— Главное — безопасность, рисковать не будем.

— Летчики дисквалифицируются! — возмущался Редников. — Чем больше летчик летает, тем дольше летает — это же авиационная истина.

— Придет хорошая погода — налетаемся, — стоял на своем Брызгалин. — На боевое дежурство посылать самых опытных. Молодежь пусть на земле сидит.

Скорее бы Горегляд вернулся, думал Редников. Перестраховка до добра не доведет. Летчик, как и спортсмен, должен быть в форме. Иначе он теряет и навык, и быстроту реакции. Знает же это все Брызгалин, а делает по-своему.

В конце дня Сторожев доложил Васееву:

— Предварительная подготовка проведена. К полетам звено готово!

— А еще какие новости?

— Так себе, мелочи, — пожимая плечами, неопределенно ответил Анатолий. — Напоминаю: завтра пятница, а в субботу… В субботу в загс!

— Уж об этом-то я не забыл! Можешь не сомневаться. Кстати, Горегляд в субботу прилетает.

— Отлично! Попросим быть посаженым отцом.

Анатолий вышел из штаба эскадрильи и направился к кабинету замполита. Постучал.

— Да, заходите. А, это вы, Сторожев. Садитесь, — предложил Северин.

— Я ненадолго. В субботу у нас с Шурочкой праздник: приглашаем вас с женой.

— Спасибо! Сейчас дадим вводную. — Северин снял трубку. — Квартиру прошу. Рая, что у нас по плану в субботу? Ах, ты не забыла! И подарок готов? Дважды молодец. Тогда обнимаю! Привет! — Он положил трубку и подмигнул: — Там все в порядке! Женщины собираются у Васеевых.