Он посмотрел на трубку, бережно положил ее и облегченно вздохнул. Набухшие, отливающие краснотой веки выровнялись, опущенные уголки губ поднялись. Махов вымученно улыбнулся.

— Видишь, как надо! Издалека надо начинать, издалека! А ты хотел прямо с пожара! — укоризненно покачал он головой. — С начальством надо поаккуратнее, зря не беспокоить. Так-то вот. Присядь, Степан Тарасович, присядь. У меня к тебе есть одно предложение. Точнее, хочу с тобой посоветоваться. — Махов пристально взглянул на Горегляда. — Ты знаешь, сейчас досрочное выполнение планов в ходу. НТР набирает силу. Может, мы с тобой возьмем такой план? А? Это и будет конкретным проявлением научно-технической революции в наших условиях.

— Какой план? — недоуменно вскинул брови Горегляд.

— До окончания войсковых испытаний осталось четыре месяца. Что, если мобилизовать людей и закончить испытания досрочно, на месяц-полтора раньше? Я проинформирую руководство. Думаю, что Москва поддержит. С ответом не спеши. В твоих же интересах. Сколько можно на полку сидеть? Ну а сейчас, — Махов посмотрел на часы, — ты занимайся своими делами. Позови ко мне Брызгалина, хочу ему поручить написать доклад о первом этапе испытаний.

Горегляд вышел и повернул к Северину.

— Новость, Юрий Михайлович! Не было печали, так вот черти накачали. Махов предлагает сократить войсковые испытания на месяц-полтора.

— Как же так? — удивился Северин. — Все дни спланированы.

— Вот он и предлагает выйти со встречным планом: сократить сроки, скорректировать планы.

— Но это же предсерийный вариант истребителя!

— Не кипятись! Тут надо без эмоций. Пойдем в методический класс, пригласим начальника штаба, старшего инженера, заместителя по летной подготовке, командиров эскадрилий. Еще раз проверим все расчеты и обсудим, можно ли сократить сроки испытаний и переучивания.

— Думаешь, что-то не предусмотрели?

— Может, и так. Сам же недавно выступал с информацией о встречных планах в народном хозяйстве.

— Так то на предприятиях!

— Не шуми, Юрий Михайлович. — Горегляд взял замполита за плечи и мягко усадил на стул. — Надо все хорошенько обмозговать. Может, и в самом деле что-то не учли. Махов — человек опытный. Надо все пересчитать и проверить.

— Что считать? Чует мое сердце — не стоит овчинка выделки.

Будильник, как обычно, зазвонил в шесть. Геннадий поднялся первым и разбудил крепко спавшего Анатолия, затем вышел на площадку, постучал в квартиру Николая.

— На зарядку выходи строиться! Курсант Кочкин, подъем! Чего тянешься — накажу. В субботу рабочим по кухне!

Геннадий так удачно подражал старшине эскадрильи в училище, когда тот приходил на подъем, что обоих с постелей словно ветром сдуло.

Поеживаясь, друзья выскочили на улицу и трусцой побежали по тропинке в лес. Утренний холодок легко проникал сквозь тренировочные костюмы.

Остановились на полянке, сделали зарядку. Геннадий неожиданно подскочил к Николаю, обхватил его, приподнял над землей и, подержав в воздухе, опустил на траву. Николай схватил Геннадия за ногу и с силой дернул. Тот не ожидал подвоха и словно подкошенный повалился на землю. Друзья долго тормошили друг друга, катаясь по росистой траве, шумно дышали, пытались вырваться из крепких объятий друг друга.

— Время! — крикнул Анатолий, надевая спортивный свитер.

Геннадий и Николай поднялись, отряхнулись и направились домой.

Утро выдалось тихое и безветренное. Вершины пирамидальных тополей уже опушились клейкими зелеными листьями. Летная смена обещала быть удачной, погода безоблачная, видимость «миллион на миллион». Геннадий и Анатолий радовались погоде, и на душе у них было празднично. Николай хмурился — ему не летать. Он пообещал Геннадию и Лиде исполнить давнюю просьбу их сыновей — привести ребят на аэродром, Геннадий остановился, запрокинул голову и опытным взглядом окинул небосвод. Подернутое сизой дымкой, начавшее синеть светло-голубое небо казалось ему рыхлым и мягким, будто было отгорожено от земли тонкой, белесой вязью приподнятого тумана. Вязь плавилась и таяла на глазах, словно открывая летчикам огромные ворота в небо.

Анатолий же поглядывал на финский дом в конце аллеи — уж очень хотелось, чтобы Шурочка вышла на крыльцо и хотя бы одним только взглядом проводила его на аэродром, как это делала Лида.

— Порулили, а то опоздаем, — сказал Геннадий.

Анатолий с досадой перекинул планшет в другую руку и надвинул фуражку на брови. Неожиданно он почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. Словно подслушав его мысли, на крыльце и впрямь стояла Шурочка. Он хотел было помахать ей рукой, но постеснялся — вдруг показалось, что весь городок смотрит на него. Молча кивнул и кинулся догонять друзей.

В столовой их встретила официантка, усадила за стол, предложила меню. Геннадий заказал на всех, окинул взглядом пустой зал. Официантка принесла завтрак, они торопливо поели и заспешили к автобусу, нетерпеливо пофыркивавшему за окном.

В автобусе летчики беззлобно посмеивались над болельщиками армейской футбольной команды, занявшей в прошлогоднем чемпионате страны чуть ли не последнее место.

— Слушай, Сторожев, как же так можно играть в футбол? — вопрошал комэск Федор Пургин. — Бьет твой центр нападения с пяти метров — и выше ворот! За что им хорошую зарплату выдают?! Бегают одиннадцать здоровенных бугаев полтора часа по полю, и никто ни разу не может попасть в ворота! Это же умудриться надо!

Анатолий пытался как-то оправдать промахи любимой команды, но противники заглушали его голос.

— Давай, Сторожев, договоримся так: или ты пишешь письмо футболистам и особенно другу твоему — защитнику, или я тебя не планирую на ночные полеты. Будешь ходить со вторым классом еще год. Скоро осень, тебя на первый класс готовить пора. Учти и уговор наш помни. Ежели меня немножко потренировать, даже я наверняка с пяти метров попаду в ворота, а твои мастера не попадают.

Пургина перебил командир эскадрильи майор Сергей Редников.

— Ты, Федор Иванович, — обратился он к Пургину, — не в форме, промахнешься.

— Это почему же? — возразил Пургин.

— «Подвесной бачок» помешает, жирку поднабрал, — под хохот летчиков ответил Редников.

Редников окончил академию два года назад. Высокий, по-армейски подтянутый, стройный, розовощекий, со светлыми, коротко подстриженными волосами, он выглядел, как лейтенант после выпуска. Фуражку носил с креном на левый висок, прикрывая едва заметный шрам — след первого прыжка с парашютом. Затянуло в штопор, стропы основного парашюта перепутались, одна резанула по виску, выдрав лоскут кожи и волосы. Сергей растерялся: земля наваливается, а что делать — забыл, страх память отшиб; стропы и лямки перед глазами мельтешат, в ушах воздух свистит, руки оцепенели. Так бы и падал, запутавшись в стропах, словно щука в сетке, если бы кто-то из курсантов не крикнул: «Запасной выпускай, раззява!» Рванул кольцо запасного, и опять невезение: надо было полотнище в сторону от себя отбросить — не смог. Падал и распутывал лямки да стропы. У самой земли купол наполнился. Ударился здорово, месяц лежал в госпитале. Ноги посинели, распухли, что колоды. Списать хотели — стойкое нарушение кровообращения ног. Массажи помогли, и врач полка отстоял.

Сергей любил летать. Истосковавшись в академии по полетам, он с такой жадностью набросился на них, что Горегляд и Северин ахнули: комэск планировал себе максимальную норму да еще инструкторскую программу в придачу! Быстро влетался, форму восстановил. Тут-то Горегляд с Севериным и поняли, что и Редников — прирожденный летчик, летная косточка! Первым на разведку погоды, на перехват, на маршрут с посадкой на другом аэродроме. Редников потерял счет дням. Уставший после полетов, спешил в спортзал; вдосталь наигравшись в баскетбол, шел к молодым летчикам и усаживал их в кабины тренажеров. Пургин подтрунивал: «Сергей, смотри, жена разлюбит: ночью на полетах, днем в классе тренажеров, вечером в спортзале. Чем больше энергии отдаешь, тем меньше остается». Редников улыбался: «Хватает пока!» Северин тоже поднагрузил. По его предложению членом парткома избрали, а в парткоме — заместителем секретаря. Да лекцию поручил подготовить. Наконец Редников взмолился: «Помилосердствуйте — суток не хватает». Замполит взял за локоть. «Большому кораблю большое плавание. Академия знаний дала — отрабатывай». Похвалил Редникова Горегляду. Тот потер затылок. «Хвали погоду вечером, а мужчину, когда борода вырастет».