— Юзит, — виновато произнес он, почувствовав на себе укоряющий взгляд Васеева.

Шоферы батальона обслуживания относились к летчикам с особым уважением. Когда в кабине оказывался кто-нибудь из пилотов, старались вести машину не спеша и аккуратно. А тут крути не крути баранку — машина будто не на полосе, а на льду, того и гляди перевернется.

— Притормозите! — попросил Васеев. Солдат выжал сцепление и нажал на педаль тормоза. Машину резко занесло. Васеев вышел из кабины и удивленно присвистнул: серый бетон покрылся тонкой пленкой льда: ночью прошел дождь, а под утро резко похолодало. «Хорошо, что не было вылета, а то пришлось бы покрутиться на полосе», — подумал он и снова сел в машину.

Вторая половина аэродрома выглядела еще хуже — здесь, видно, был настоящий ливень — и посадочная полоса, и прилегающая к ней земля с пожухлой травой издалека были похожи на разлившееся озеро.

В самом конце бетонки в белесом тумане неясно различались силуэты людей. Васеев увидел впереди копошащихся на полосе темно-серых уток. Одни беспорядочно били крыльями, стараясь подняться в воздух, другие, прихрамывая и истошно крякая, пытались сползти с бетона на траву, третьи, с примерзшими к полосе лапами, безжизненно распластались на льду.

Геннадий выскочил из кабины. За ним спрыгнул Борткевич. Вдвоем они принялись ловить перепуганных уток и укладывать их под брезент в кузов тягача. У многих птиц были сломаны лапы, разбиты крылья и клювы.

— Я тут сам управлюсь, товарищ капитан. Вы бы шли вон к тем, — Борткевич махнул рукой в сторону, где виднелись суетившиеся фигуры.

— Добро! Только поаккуратнее, Миша.

Васеев побежал. «Откуда здесь, на полосе, взялись утки? Что привело их сюда?» — думал он. Бежать было трудно, ноги скользили, разъезжались, стоило немало усилий, чтобы не упасть. Подбежав ближе, он увидел Мажугу. Техник с дружками ловил разбегавшихся обессиленных уток, глушил их палкой, хватал за крылья и бил головками о бетон. Перепуганные, ошалелые от страха утки отчаянно кричали; в воздухе вился серый птичий пух. Возле опрокинутых велосипедов лежала куча безжизненных тушек с красными растопыренными лапками и окровавленными перьями.

— Стойте! — закричал Васеев. — Остановитесь! Что вы делаете?!

Он кинулся к Мажуге, но тот, казалось, не слышал его и продолжал гоняться за утками. Его дружки тоже не обратили на Васеева внимания — спешили спрятать тушки убитых уток в рыбацкие рюкзаки.

Геннадий схватил Мажугу за руку:

— Остановись! Что вы делаете?

— Отойди! — рванул руку Мажуга. — Тебе больше всех надо?! Ты их растил? Нет! Тогда иди своей дорогой! Мне утятинки захотелось. Как говорят, без кайфа нет лайфа. Понял?

Васеев обескураженно стоял перед ними и не знал, что делать дальше. На какое-то мгновение он почувствовал себя бессильным. В ушах стоял истошный утиный крик; ему казалось, что его зовут на помощь, что он, только он один может спасти попавших в беду.

— Прекратите, приказываю! Стрелять буду! — Он рывком расстегнул карман кожаной куртки, вынул показавшийся ему тяжелым пистолет и поднял его над головой. — Стойте! Стреляю!

Мажуга и двое из поселка — теперь Геннадий узнал их — испуганно вытянулись и, тараща глаза, замерли; один, державший палку, зло швырнул ее в кусты и прижал руки к бедрам. Изрядно струхнувшие, они робко начали пятиться к лесу, но Васеев остановил их.

— Что же вы делаете? Разве вы люди? Убиваете беззащитных птиц! Храбрецы! Как же вы детям своим после этого в глаза смотреть будете? А? Молчите? Вы, Мажуга, ответите перед всем полком! А вы, — Геннадий приблизился к мужчинам из поселка, — вы перед советским судом ответ держать будете!

Говорить ему становилось труднее — злость, скопившаяся в груди, рвалась наружу.

Он подошел к Мажуге, взял трепыхавшуюся утку с переломанной лапкой, поднес к его лицу. Тот отшатнулся: одна глазница у утки была пуста, видно, глаз вытек при ударе, другим — похожим на черную бусинку, полным испуга — утка смотрела на людей. Осторожно придерживая ее серую головку, Васеев яростно крикнул:

— Видите птичьи слезы? Не видите? Смотрите лучше! — Спрятал пистолет в карман. — Держите, Аника-воин! Всех до одной собрать и — в тягач! Поняли? И вы тоже! — обернулся он к его дружкам. — Чего стоите? Действуйте.

Мажуга расслабленно повел плечами.

Тягач подъехал ближе. Из кузова на землю спрыгнул Муромян.

— Поглядите, что натворили эти рыбаки! — сказал Васеев, показывая на кучку убитых уток.

Муромян медленно подошел к мертвым птицам, бережно потрогал их, укоризненно покачал головой.

— Ах, сукины дети! Как же это они! Один селезень, а остальные — женского полу. Они по весне столько бы утят вывели! А, товарищ капитан? Уже которую осень охота запрещена. Я ж охотник. И ружье вон дома висит без действия. Это ж совсем озвереть надо — беззащитных бить…

На полосе показался газик. Затормозил возле тягача. Из кабины вышли Горегляд и Северин.

— Что случилось, Васеев? — полковник недоуменно оглядел всех, задержал взгляд на кузове машины, оттуда раздавался приглушенный утиный крик.

Васеев рассказал. Лицо Горегляда потемнело.

— А как они сюда попали? — спросил он.

— Видно, с рыбалки ехали. Вон их снасти валяются. — Васеев показал на лежащие удочки.

— Нет, я не о них. Как утки оказались здесь, на аэродроме?

Васеев поглядел на Муромяна: ты, мол, охотник, давай поясни.

— Сейчас идет перелет птиц на юг, — сказал техник. — Наверное, на рассвете птицы потеряли в тумане ориентировку. Приняли заледенелую бетонку за реку и начали усаживаться. Утка, она как малый ребенок — к воде тянется, а тут вокруг лед. О бетонку шлеп, ножка, глядь, поломана. А те, что уселись благополучно, поприморозили лапки к бетону. Крыльями машут, головой бьются, а ни с места. Тут «охотнички» появились и ну палками молотить. — Муромян взял убитую утку: — Били головами о бетонку, стервецы!

Горегляд задохнулся от ярости. Долго молча смотрел на «охотников». Мажуга с дружками стоял не шелохнувшись.

— Составьте акт, товарищ Муромян! Я подпишу и отправим в область. Пусть Советская власть карает этих браконьеров!

Выживших уток поместили в длинный самолетный ящик, и вскоре «утиная ферма» стала местом паломничества всего полка. Миша Борткевич, назначенный ответственным за птиц, не успевал принимать и выпроваживать гостей. Заглянул на «ферму» и Брызгалин. С перевязанными лапками, крыльями, утки тихо сидели в дальнем углу, сбившись в кучу, поблескивая черными внимательными глазками.

— Сколько же их тут? — спросил подполковник у Борткевича, выходя из самолетного ящика.

— Сорок две.

— Восемьдесят четыре утиные ножки! — Брызгалин улыбнулся. — Как думаешь, сержант? Не отказался бы?

— Пусть лучше живут.

— И ты туда же, — хмыкнул Брызгалин. — Хранители природы!..

К вечеру пожаловали школьники — их привела розовощекая Лена Муромян. В самолетный ящик ребятишки вошли тихо, стараясь не спугнуть присмиревших птиц молча подсовывали им кусочки хлеба, сахар и даже конфеты в обертках. Пообвыкнув, утки доверчиво вытягивали широкие клювы, брали с ребячьих ладоней угощение.

Днем в Сосновом только и разговоров было что об утках и их спасителях — Васееве и Борткевиче. А вечером Васеева вызвал Северин.

— Идем к командиру.

Они вошли к Горегляду, когда он распекал кого-то за срыв графика регламентных работ.

— В последний раз предупреждаю! Еще один срыв и — в приказ. Времени не хватило? Ночью работайте! Утром доложите! — Полковник положил трубку и кивнул: — Присаживайтесь. Мы посовещались и решили: на единственное по разнарядке место в академию на следующий год рекомендовать тебя, гвардии капитан Васеев. Не скрою, жалко отпускать. Будем надеяться, что вернешься после академии в полк. Так? — Горегляд поднял брови.

— Спасибо, товарищ командир, за доверие. Если поступлю, то после окончания академии буду проситься в родной полк.

— Поступишь. У тебя голова светлая, человек ты разумный, рассудительный. Впереди времени много, успеешь подготовиться, — Горегляд взглянул на лежащий перед ним сетевой график и щелкнул по нему. — Опять ТЭЧ не управилась, — обратился он к Северину. — Отстает от графика на две машины, а Черный нас успокаивает. Ритм надо поддерживать, чего бы это ни стоило. У некоторых появилось желание работать с меньшим напряжением. Испытания-то окончены, можно привал сделать. Никаких перерывов — надо молодежь до высшей кондиции в технике пилотирования доводить. На следующей неделе соберемся и обсудим на методическом совете план ночной подготовки в сложных условиях. Задумка есть — полк сделать первоклассным! Всех летчиков довести до первого класса! Вот какие задачи, Васеев, будем скоро решать!