А события все больше и больше наталкивали меня на эти вопросы.

Послы все чаще и чаще стали заезжать ко мне и искать во мне опоры. В особенности это относится к трем послам: французскому, германскому и японскому.

Отношения г. Луи к Сазонову все более и более портились, и он все чаще заезжал ко мне, ища поддержки, в обострявшихся столкновениях.

Граф Пурталес не стеснялся бывать у меня перед своими посещениями Сазонова или непосредственно после него, и я положительно знал все, что поручено ему сообщать нам.

Барон Мотоно оказывал мне всегда величайшее доверие, и я пользовался его положением среди дипломатического корпуса, чтобы проводить нашу политику мирного разрешения Балканского кризиса, а когда к весне 1913 года Лондонской конференции удалось найти путь благополучного завершения первой балканской войны, то Мотоно приехал ко мне поздравить меня и сказал, что все столкновение было локализировано и не разыгралось в общеевропейский пожар благодаря трем лицам: Государю, Сазонову и мне.

Впрочем, и некоторые наши домашние явления зарегистрировали мою долю участия в делах внешней политики. Когда на славянских обедах Башмакова, Брянчанинова и комп. говорили зажигательные речи и клеймили антиславянскую политику русских Министров, «продавшихся немецкому влиянию». Мое имя всегда ставилось рядом с именем Сазонова и враждебные ему демонстрации должны были направиться и под мои окна, но не были допущены отрядом полиции, не пропустившей их на узком проезде к Мойке.

Наступил конец зимы 1912 – 1913 года. Все стали готовиться к Романовским торжествам. Перестали раздувать распутинский вопрос. Министры стали изощрять свою изобретательность в том, как шире и ярче отметить 300-летие Дома Романовых. Участились приезды разных владетельных особ и в числе их бухарского Эмира и Хивинского Хана, и петербургская жизнь приняла более праздничный характер, а думские прения как-то потускнели и сократились.

В исходе марта, перед парадным завтраком в Царском Селе, по случаю приезда Хивинского Хана, Обер-Гофмаршал Граф Бенкендорф подошел ко мне и сказал, что Государь желает, чтобы Его сопровождали на Романовские торжества только Председатель Совета Министров и Министры Путей Сообщения и Внутренних Дел, а все вообще Министры собрались в Костроме и оттуда проехали прямо в Москву. Он прибавил, что Министерство Двора не может, к сожалению, предоставить нам ни квартиры на остановках, ни способов передвижения, ни продовольствия, кроме случаев приглашения к Высочайшему столу. Письмо в этом смысле, сказал он, уже заготовлено мне Министром Двора я будет доставлено сегодня.

Государь заметил наш разговор и во время завтрака, не имея возможности вести с Хивинским Ханом беседу по незнанию тем какого-либо языка, обратился ко мне с вопросом:

– Какую тайну поведал Вам Гр. Бенкендорф?

Придавши шутливую форму нашему разговору с Ним, я сказал, что некоторым Министрам предложено сопровождать Ваше Величество в путешествии, но с непременным условием «ночевать под открытым небом, питаться собственными бутербродами и передвигаться на ковре-самокате или приютиться на дрожках, перевозящих дворцовую прислугу».

Государь принял это тоже за шутку, но все-таки спросил тут же, через стол, Министра Двора разве нельзя что-нибудь сделать для трех Министров и получил в ответ, что передвинуть достаточное количество экипажей во все попутные города положительно невозможно, и что Министры, вероятно, устроятся сами как-нибудь.

На самом деле это так и было.

Об нас решительно никто не заботился, и, в частности, я передвигался сам только благодаря любезности Министра Путей Сообщения, предложившего разделить с ним путейские автомобили там, где нужно было передвигаться по грунтовым дорогам, и давшего мне приют, так же как и Министру Внутренних Дел, на путейском пароходе, сопровождавшем царский поезд по Волге от Нижнего до Ярославля.

Без этого одолжения, я не знаю каким путем смог бы я на самом деле сопровождать Государя в Его путешествии.

Я упоминаю об этом эпизоде только мимоходом, чтобы характеризировать какое отношение было в ту тору у дворцовых распорядителей царским праздничным объездом исторических мест к представителям высшей правительственной власти.

Поездке Государя было придано, по-видимому, значение «семейного» торжества Дома Романовых, и «государственному» характеру этого события вовсе не было отведено подобающего места.

Да и то сказать – в этом, как и во многих других случаях, в ближайшем кругу Государя понятия правительства, его значение, как-то стушевывалось, и все резче и рельефнее выступал личный характер управления Государем, и незаметно все более и более сквозил взгляд, что правительство составляет какое-то «средостения» между этими двумя факторами, как бы мешающее их взаимному сближению. Недавний ореол «главы правительства» в лице Столыпина в минуту революционной опасности совершенно поблек, и упрощенные взгляды чисто военной среды, всего ближе стоявшей к Государю, окружавшей Его и развивавшей в Нем культ «Самодержавности», понимаемой ею в смысле чистого абсолютизма, забирал все большую и большую силу.

Происходило ли это от недостатка престижа во мне самом или от того, как я думаю, что переживания революционной поры 1905-1906 годов сменились наступившим за семь лет внутренним спокойствием и дали место идей величия личности Государя и вере в безграничную преданность Ему, как Помазаннику Божию, всего народа, слепую веру в Него народных масс, рядом с верою в Бога. Во всяком случае, в ближайшее окружение; Государя, несомненно все более в более внедрялось сознание, что Государь может сделать все один, потому что народ с Ним, знает и понимает Его и безгранично любит Его, т. к. слепо предан Ему.

Министры, не проникнутые идеею так понимаемого абсолютизма, а тем более Государственная Дума, вечно докучающая правительству своей критикою, запросами, придирками и желанием властвовать и ограничивать исполнительную власть, – все это создано, так сказать, для обыденных, докучливых. текущих дел и должно быть ограничиваемо возможно меньшими пределами, и чем дальше держать этот неприятный аппарат от Государя, чем меньше приобщать его к Его жизни и к историческим торжествам, связанным со всем прошлым Его Дома, – тем лучше и тем менее вероятности возникнуть на пути, всяким досадливым возражениям, незаметно напоминающим о том, что нельзя более делать так, как было, и требующим приспособляться к каким-то новым условиям, во всяком случае, уменьшающим былой престиж и затемняющим ореол «Царя Московского», управляющего Россией, как своей вотчиной.

В ту самую пору, о которой я веду мой рассказ, случилось одно событие, резко нарушившее для меня сравнительно спокойное течение обыденной жизни в промежуток между февральскими и майскими торжествами, когда все Внимание Совета Министров как будто сосредоточилось на выработке предложений о том, как лучше и ярче ознаменовать 300-летие Дома Романовых.

К тому же и внешняя политика меньше привлекала к себе внимание националистически настроенных Министров, и мы с Сазоновым спокойно и согласно следили за событиями на Балканах, все более и более уверенные в том, что России удастся те допустить балканской распри до мирового пожара.

9-го марта – я тогда же отметил это число – Военный Министр снова, как и в декабре месяце, поздно вечером позвонил ко мне но телефону и предупредил, что Государь просит меня завтра, 10-го марта приехать к Нему. На мой вопрос:

«В чем дело и кто еще приглашен?» он мне ответил:. «Вот уж на этот раз, это Вам должно быть известно больше, чем кому-либо» и на этом наш разговор оборвался.

Я поспешил было позвонить к Сазонову, узнать у него причину экстренного вызова, но его не оказалось дома, и мне не оставалось ничего другого, как спокойно ждать утра и минуты отъезда.

На вокзал я встретил Маклакова, который спросил меня – о чем будет совещание, на которое и он приглашен, а жандармский офицер подошел ко мне и сказал, что за четверть часа отошел экстренный поезд, с которым уехали Великие Князья, Военный и Морской Министры. В Царском Селе меня пригласили пройти в большую угловую гостиную Императрицы, в которой я нашел Великого Князя Николая Николаевича, Сергея Михайловича, Военного Министра, Начальника Генерального Штаба Жилинского, Морского Министра, Министра Иностранных Дел, Министра Внутренних Дел и Государственного Контролера. Не успел я поздороваться с собравшимися, как Государь обратился ко мне с такими словами: