Медленно, очень медленно чувства возвращались к ней. Все вокруг было размытым, как в тумане. Несколько мгновений Дженни не могла понять, где она. Она лежала на чем-то жестком и ровном, словно бы охватывающем ее. Оглядевшись в полутьме, она поняла, что лежит в собственной ванне. Что она здесь делает? Ощущение было такое, будто она проспала несколько часов. Но нет, настенные часы показывали без десяти час. Значит, она была без сознания всего несколько минут. Дженни попыталась встать, но тут поняла, что связана по рукам и ногам.

В этот момент она с ужасом вспомнила, что произошло, и это понимание обрушилось на нее неподъемным грузом.

Сердце учащенно забилось, молотом застучало в груди. Тряпка все еще была у нее во рту. Дженни попыталась ее выплюнуть, но не смогла. Ее щиколотки и запястья были надежно связаны. Перед ее мысленным взором замелькали жуткой чередой фотографии с мест преступления.

«Меня изнасилуют», – подумала она, и ее пробрала дрожь при воспоминании об этой ухмыляющейся клоунской маске. Но… если бы ее собирались изнасиловать, то не стали бы связывать таким образом. Это было незаконное проникновение в жилище, и она попала прямо в лапы к преступнику.

Незаконное проникновение в жилище.

«Может быть, ему нужны только деньги, – подумала она. – Может быть, ему нужны только драгоценности. Он возьмет все, что ему удастся найти, и уйдет, а потом…»

Но все это было сделано с такой ужасающей бесшумностью, с такой дьявольской сноровкой. Сначала Сара, затем она…

«…А что с мамой и папой?»

При этой мысли ею овладела страшная паника.

Дженни попробовала освободиться, бешено заработала челюстями и языком, чтобы вытолкнуть засунутую в рот тряпку. Попыталась подняться, но от мучительной боли, пронзившей ноги, чуть снова не потеряла сознание. Она увидела, что ее коленные чашечки разбиты, как и у сестры: сквозь порванную окровавленную кожу торчали раздробленные кости. Дженни вспомнила бейсбольную биту, которую сжимала рука в черной перчатке, и застонала от отчаяния, забилась на дне ванны, несмотря на дикую боль в ногах.

Неожиданно из холла донесся шум борьбы: кричал ее отец, мать плакала в страхе. Дженни охватил невыразимый ужас. Она слышала, как переворачивается мебель, слышала звон разбиваемого стекла. Вопли матери стали громче. Тяжелый удар – и гневные, тревожные крики отца сменились криками боли. Раздался страшный треск – удар дерева по кости, – и голос отца внезапно пресекся.

С колотящимся сердцем Дженни вслушивалась в кошмарную тишину, жалобно поскуливая. И вот раздался другой звук: рыдания, топот бегущих ног – это ее мать бежала по холлу, пытаясь спастись. Дженни услышала, как мать вбежала в комнату Сары и закричала. Потом из холла донеслись более тяжелые шаги. И Дженни знала, что это не шаги отца.

Еще один вопль ужаса и топот ног матери по лестнице. «Она сумеет убежать, – подумала Дженни со вспыхнувшей надеждой. – Она включит сигнализацию, позовет соседей, полицию…»

Потом – быстрый топот незнакомых ног по лестнице.

Захлебываясь от ужаса, Дженни слушала, как затихают эти звуки. Она слышала, как ее мать пробежала по кухне к щитку тревожной сигнализации. Затем раздался крик – ее успели перехватить. Стук упавшего стула, звук падающей на пол посуды. Дженни билась в ванной, пытаясь порвать путы, но слышала все это и с ужасающей ясностью представляла себе погоню. Вот мать бежит по кабинету, гостиной, библиотеке. Мгновение тишины – и тихий, осторожный скрип петель: ее мать опасливо открывает дверь в бассейн. «Она выберется из дома через задний выход, – подумала Дженни. – А там рядом дом Макартуров».

И вдруг – несколько жестоких ударов подряд. Пронзительный вопль матери, а после – тишина.

Нет… не совсем тишина. Рыдая с широко раскрытыми от ужаса глазами, Дженни прислушалась; кровь шумела у нее в ушах, но она снова различила те незнакомые шаги, теперь неторопливые, уверенные. Они приближались. Пересекли холл внизу. Стали подниматься по лестнице. Дженни услышала, как скрипнула ступенька – отец столько раз грозился ее починить.

Ближе. Ближе. Шаги в коридоре. В ее спальне. И вот в дверях ванной появляется темная фигура. Тишина, слышен лишь звук затрудненного дыхания. Клоунская маска ухмыляется ей. В руках уже нет биты. Вместо биты аэрозольный баллончик, отливающий светлым золотом в сумеречном свете.

Тот, кто вторгся в ее дом, вошел в ванную.

Пока он приближался, Дженни продолжала крутиться в ванне, несмотря на боль в коленях. Человек в маске навис над ней и вытянул перед собой руку с баллончиком. Потом он начал молча поливать Дженни из баллончика длинными дугообразными струями, и она почувствовала резкий запах бензина.

Дженни неистово старалась освободиться от пут.

Клоунская Маска методично поливал ее бензином, ничего не пропуская: ее волосы, ее одежду, поверхность ванны, в которой она лежала. Когда попытки Дженни освободиться приобрели совершенно исступленный характер, человек поставил баллончик и сделал шаг назад. Засунул руку в карман кожаной куртки, вытащил спичку. Осторожно держа ее за самый конец, чиркнул головкой о шершавую поверхность стены, и головка вспыхнула желтым пламенем. Бесконечную, мучительную секунду пламя витало над ней.

А потом указательный и большой палец разжались, и спичка упала.

…И мир Дженни растворился в реве пламени.

Войдя в ресторан отеля «Себастиан», Кори Свенсон остановилась, пораженная его роскошью. Интерьер был решен в стиле «веселых девяностых»[15]: обои с рисунком из красного бархата, полированная латунь и хрустальные украшения, потолки из прессованной жести, викторианские столы красного дерева и стулья, отделанные шелком и золотом. Большие окна выходили на Мейн-стрит, светящуюся перед Рождеством множеством огней, на еловые заросли в предгорьях, на лыжные склоны и горные пики вдали.

Хотя время приближалось к полуночи, в ресторане было полно народа, и в оживленный гул голосов вкрапливались звон бокалов и шаги официантов. Свет был приглушен, и Кори понадобилось несколько секунд, чтобы найти одинокую фигуру Пендергаста, сидевшего за неприметным столиком у окна.

Она отмела настойчивые предложения метрдотеля помочь ей – на ней все еще была та же одежда, что и в тюрьме, – и направилась к столику Пендергаста. Он поднялся, протянул ей руку. Кори испугал его вид: казалось, он побледнел еще сильнее, похудел, стал еще более аскетическим – она подумала, что для данного случая подходит слово «очистился».

– Кори, я рад вас видеть. – Он взял ее руку в свою, холодную, как мрамор, потом отодвинул для нее стул.

Кори села. Она репетировала то, что собиралась сказать, и теперь заготовленные слова полились из нее бурным потоком:

– Не могу поверить, что я на свободе… Как мне вас благодарить? Меня так надули, то есть просто облапошили, вы знаете, они уже заставили меня пойти на сделку со следствием и согласиться на десять лет заключения… я думала, что моя жизнь кончена… спасибо вам, спасибо вам за все, что спасли мою задницу, что вызволили меня из того дерьма, куда я попала из-за собственной невообразимой, непроходимой глупости. Я так сожалею, так сожалею…

Поднятая рука остановила этот фонтан.

– Вы не выпьете? Может быть, вина?

– Мм… но мне только двадцать.

– Да, конечно. Тогда я закажу бутылку для себя.

Пендергаст взял винную карту в кожаном футляре, такую массивную, что вполне сгодилась бы как орудие убийства.

– Да, тут будет получше, чем в тюрьме, – сказала Кори, оглядывая интерьер и вдыхая ароматы еды.

Трудно было поверить, что всего несколько часов назад она сидела за решеткой и ее жизнь была, считай, уничтожена. Но опять, словно ангел-спаситель с небес, явился агент Пендергаст и все изменил.

– Они возились с бумагами гораздо дольше, чем я рассчитывал, – заметил Пендергаст, просматривая винную карту. – К счастью, ресторан в «Себастиане» работает за полночь. Я думаю, «Шато Пишон-Лонгвиль» двухтысячного года подойдет, вы как считаете?