Я малость посоображал.
– Это что же, выходит, вы пасли их еще раньше? Так, да? И вы преспокойно наблюдали, как увозят мою женщину… Ну, вы и мрази!
– Не дергайся, Четвертый! – Говоривший повысил голос. – За ними наблюдали только потому, что они вот уже неделю секут за тобой. Ясно? А насчет женщины – ты не прав. То, что они ее увезли, твоей безопасности не угрожало. Мало ли какие отношения у них могут быть с твоей женщиной? Теперь – понятное дело, ситуация прояснилась. В общем, очень скоро тебе подгонят тачку и оставят возле калитки. Ты только во двор не выходи – дай водиле удалиться. В бардачке будет ствол. Понятно?
– Понятно. Спасибо вам, ребята! – Я сказал это искренне, от всей души. Действительно был благодарен выше крыши и готов сделать теперь для них что угодно.
– И еще, – добавил мужик в трубке. – Выезжать на магистраль будешь возле автозаправки – с той стороны ГАИ нет.
– А при чем тут ГАИ?
– Ну, ты даешь! Машина – чужая, ствол – левый. Что непонятно?
– Понятно.
– И последнее. Не гони сильно – скоро темнеть начнет. Это надо делать по-темному. Там, говорят, подступы хорошо просматриваются.
– Да ясно! Что я, идиот?
– Ну, лады. Ни пуха, – пожелал мне голос в трубке, и я услышал гудки.
– К черту, – пробормотал я, бросая трубку.
Минут через двадцать на улице два раза бибикнула машина. Я ломанулся было к выходу, потом вспомнил о предупреждении. Тьфу, черт! Подождал с минуту – больше сил не было, пусть водила поторопится сам…
У калитки стояла серая «ГАЗ-24-10», изрядно потрепанная и зашпаклеванная во многих местах. Ничего, потянет. Я посмотрел по сторонам. Метрах в ста пятидесяти увидел спину резво идущего мужика. Ну-ну…
Усевшись за руль, я открыл бардачок и с удовольствием нащупал ствол, завернутый в тряпку. Так-так, чего это у нас? Ага, «ТТ» с глушаком и два магазина к нему. Очень хорошо. Спасибо, ребята.
Так-так, а когда это я последний раз рулил? Давненько. Ну, давай, старушка.
Я два раза качнул газ и крутанул стартер. Машина дернулась вперед и моментально заглохла. Тьфу, урод! Потискал рычаг коробки. Оказывается, включена передача. Вспомнил вдруг Славика – три месяца назад в такой же ситуации. Однако… Выключив передачу, я завел двигатель и очень скоро уже вовсю жарил по магистрали в сторону Дачного поселка, от всей души надеясь, что сегодня где-то в этом промежутке трассы не выставили дополнительный пост ГАИ.
Смеркалось, но до темноты было еще далеко. Посмотрев на часы, я с досадой обнаружил, что сейчас всего 17.45. Очень и очень плохо – я уже почти на месте, а пережидать, пока стемнеет, – сердце не выдержит…
Добравшись до четвертого участка, я засунул пистолет за пояс штанов, уложил второй магазин в карман ветровки и, бросив машину возле дороги, отправился искать улицу Садовую.
Поплутав минут двадцать меж бесчисленных дворов, разбросанных по огромной площади, я наконец обнаружил на одной калитке табличку «Садовая, 20». Значит, хата гоблинов должна быть где-то за поворотом, в узкой кривой улочке.
Выбрав двор, в котором не взрыкивали собаки, я притаился возле него, собираясь обождать с полчаса – пока не наступит полноценная темнота. Однако, потоптавшись минут десять, я понял, что ждать более не в силах. Отчаянно металась в голове мысль, что Милка где-то рядом, у гоблинов в руках. Да ладно, хрен с ними, с сумерками – как-нибудь и так обойдется.
Я двинулся по улице, к неудовольствию собак, которые, почуяв чужого, давали знать, что они не спят, а стоят на охране имущества и жизни своих хозяев.
Напоровшись на калитку с табличкой «Садовая, 45», я резко затормозил. Сердце бешено работало, колотясь о ребра. С огромным трудом удалось подавить желание немедленно ворваться в дом и с ходу всех изрешетить. Злоба переполняла меня. Я еле сдерживался, чтобы не заорать дурным голосом и не начать стрелять по окнам.
Нет, так не пойдет. В таком состоянии я потенциальный труп и ничем Милке помочь не смогу. Заставил себя присесть возле забора и, глядя через щель во двор, собрал всю свою волю в кулак. Мне была необходима релаксация, чтобы ввести себя потом, очень быстро, в состояние боевого транса.
Ну, давай, ты же можешь! Отвлекись от всего на несколько мгновений. Ты можешь, можешь…
Итак: раз, два, три… Через дорогу напротив калитки глухой дощатый забор горбылем – улочка здесь делает очередной изгиб. Черт, не отвлекайся, обстановка воспринимается сама по себе, не надо тратить волевых усилий…
Четыре, пять, шесть, семь. Дом № 45 тоже обнесен забором высотой в полтора метра. Забор почти глухой, если не считать узких щелей, – это неплохо.
Восемь, девять, десять, одиннадцать… В щель видно, что дом довольно большой, из кирпича, он стоит в глубине двора, метрах в пятнадцати от калитки… Во всех окнах горит свет, слышна музыка – тащатся гоблины, не боятся. Зря, уроды, зря вы так вот…
Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Дыхание становится глубоким, энергия равномерно расходится по большому кругу… Возле дома, ближе к забору, стоит «шестерка». Хорошо, все сходится…
Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Сосредоточиваю основную энергетическую силу в точке дань-тянь, затем перегоняю прану по малому кругу… Показалось, что из дома раздался женский крик, – сердце кровью облилось, чуть не бросился сломя голову. Мрази!..
Двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три… Держись, любовь моя! Очень скоро эти гоблины начнут умирать – и совсем не естественной смертью. Буквально через пару десятков секунд. Дай доведу себя до кондиции…
Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… Откуда-то из глубины показалась псина и глухо зарычала, пошла к калитке, волоча тяжелую цепь. А вот это плохо. Откуда псина? Значит, кто-то из гоблинов хозяин: собака быстро к чужим людям не привыкает…
Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать, тридцать один… Лишние эмоции утекают прочь. Голова наполняется холодом. Этот холод стабилизирует реакции, вытесняет горячий фон отчаяния. Я достал пистолет, взвел его и прицелился в голову псине: извини, ты, конечно, не виновата. Но мне надо туда пройти…
Тридцать два, тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять… Женский крик повторился – пронзительный и отчаянный. Держись, малыш, я почти готов. Сейчас иду…
Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь… Энергия обволакивает тело плотным коконом. Она защищает меня от всего плохого, дает силы для самой непосильной работы, я – оружие уничтожения… Вдруг псину отшвырнуло вбок. Всхрапнув, она дернулась несколько раз и затихла. О! Прикрытие, значит, где-то на крыше соседнего дома, слева.
Тридцать девять, сорок. Ну все, гоблины, я пошел…
Выбив плечом калитку, я рванул к левому окну на торце дома, набирая ускорение, и, не добежав полтора метра, изо всех сил резко прыгнул, группируясь в сальто.
Ломая напружиненной спиной и задом оконный переплет, я ввалился внутрь под звон разбитого стекла, опустился на пол – почти что в полуприсед и, обнаружив в комнате двух раздетых до пояса гоблинов, которые играли за столом в карты, мгновенно убил их, всадив каждому в голову по пуле. Они даже «мама» сказать не успели.
Я тут же бросился в прихожую и на секунду застыл, решая, в какую комнату ломиться.
Но в эту секунду одна из дверей открылась. Из комнаты вышел было еще один гоблин – видимо, решил узнать, что за странный шум у тех, кто играл в карты. Он замер с удивленными глазами в дверном проеме.
Я приставил глушак к его груди напротив сердца и выстрелил. Гоблина отбросило назад – туда, откуда он вышел. Наступив на его тело, я прошел в комнату и увидел Милку.
Она лежала на кровати, совсем без одежды, и руки ее были крепко привязаны веревкой к спинке. На ее груди, верхом, у самого лица, сидел голый Тимур, повернув голову в мою сторону, и удивленно таращил на меня глаза.
– Я пришел, Тимур.
Прыгнув вперед, к кровати, я со всего маху пнул его ногой в лицо.
