Позволили позвонить Дону, и я, как проинструктировали, сообщил ему о своих успехах и о том, что в течение двух недель буду находиться на практике. Дон порадовался и сказал, что у них многое изменилось к лучшему (я охотно поверил) и что все они меня с нетерпением ожидают (в этом я здорово сомневаюсь, потому что есть только один-единственный человек на земном шаре, который меня может ждать, – это Милка).

Домик оказался вполне сносным – из соснового бруса, крытый шифером, три комнаты, большая терраса со стороны моря. Во дворе – сортир, колодец и маленькая банька.

Располагалась дача в частном секторе пригорода на живописном, утыканном кипарисами холме, который полого скатывался к морю, плавно преобразуясь в широкий галечный берег.

Двор, в котором по периметру росли абрикосы, был огорожен полутораметровым забором из окрашенного в салатный цвет штакетника. Деревья и забор неплохо маскировали дом, скрывали от посторонних…

Я прибыл сюда вчера вечером. Немного пошатался по местности и обнаружил свое временное пристанище, которое тут же обследовал, не углубляясь в детали, поскольку не считал, что кто-то тут заинтересован в моей скоропостижной кончине.

Судя по всему, в доме давно никто не жил. Я потратил два с половиной часа, чтобы придать жилищу более или менее приличный вид. Затем истопил баньку, использовав почти треть всех запасов топлива (обрезки досок и старого штакетника), и довольно хорошо попарился, исхлестав себя за неимением березового веника огромной мочалкой.

После бани я выпил две бутылки пива, предусмотрительно приобретенные в аэропорту, и завалился спать, проигнорировав сигналы пустого желудка – завтра, дорогой мой, мы тебя наполним. И прекрасно выспался.

Странно было оказаться снова среди людей, свободным, забыть о режиме и не ощущать на левом запястье проклятый браслет, который может каждую секунду шарахнуть током, если неправильно себя поведешь…

Утром последнего дня в школе мне вкатили снотворное, и я очнулся уже в аэропорту, в такси, обнаружив, что от меня почему-то разит алкоголем, а таксер сочувственно и несколько укоризненно качает головой. Браслета на левом запястье не было, так что даже и не знаю, каким образом товарищи его сняли. Наверно, так же, как и надели.

Прочитав на здании аэровокзала название города, я посмотрел на часы и определил, что с момента инъекции до моего очухивания минуло около шести часов. И тут же сообразил, несмотря на некоторый туман в голове, что этот факт мне ничего абсолютно не говорит: все это время я мог спать на одном месте или перемещаться со скоростью 90 километров в час. Ну и ладно…

Попытавшись рассчитаться с таксером, я услышал, что за все уплачено, и выяснил, что погружение тела в салон состоялось полчаса назад в городе, под изрядное, ха-ха, вручение суммы, вдвое превышающей тариф, и получение наказа дождаться, когда клиент самостоятельно выберется из алкогольного забытья. Ну и ладно.

Спустя полтора часа я благополучно рухнул в кресло самолета и полетел на дело…

И вот я сидел уже в плетеном кресле на террасе чужого дома, плотно позавтракав тем, что сам притащил из находящегося довольно далеко универсама, любовался на белые гребешки волн и не торопясь пил кофе «Монтеррей».

Интересно, каким образом товарищи собираются вручить мне задание? В доме стоит телевизор, причем в исправном состоянии. Только почему-то мне так кажется, вряд ли они припрут компьютер с дискетой, которая содержит исходные данные. Слишком громоздко – это не папка с бумагами. Кроме того, при передаче я обязательно буду контактировать с тем, кто все это притащит. И обязательно запомню его.

Папка с исходными данными? Ну что, вариант вроде бы вполне приемлемый. Только опять придется им идти на контакт. Вполне допустимо, что папку они спрячут где-то поблизости и по телефону сообщат о месте закладки. Но кто может дать гарантию, что телефон не прослушивается?

По той же причине можно исключить вероятность того, что задание будет продиктовано мне по телефону, – понадобится минут сорок, чтобы я все продуктивно воспринял, делая по ходу изложения пометки. Зная недостатки нашей телефонной сети, можно предположить, что даже если телефон и не прослушивается, какой-нибудь мудак влезет в разговор и с интересом вникнет в информацию особого рода.

Чего же они там придумают? А впрочем, это их проблемы и они мастера, а я пока только стажер. Так что можно спокойно сидеть, дышать свежим воздухом и любоваться морским пейзажем.

В 12.00 зазвонил телефон. Я вздрогнул и оживился – оно? Или ошиблись номером? Ждал некоторое время – телефон смолк, затем спустя три минуты зазвонил вновь. Оно…

Покинув террасу, я прошлепал в комнату и взял трубку.

– Четвертый?

– Да.

– Посмотри под мойкой, на кухне. Ясно?

– Ага.

– Кремлевские башни. Понял?

– Не понял. Какие башни?

– Потом поймешь. Запомнил?

– Ну да, запомнил.

– Практическое занятие номер 24. Повторяю: практическое занятие номер 24. Усек?

– Хм… Усек.

На том конце повесили трубку. Во время разговора я смотрел на часы. Диалог длился не более тридцати секунд.

Я вышел на террасу, плюхнулся в кресло и крепко задумался, уставившись вдаль. В школе мне почему-то казалось, что материал для практических занятий подбирают от фонаря, чтобы наиболее наглядно показать типичные ситуации и произвести запланированное впечатление. Выходит, я был не прав. Оказывается, это были реальные люди, которых я играючи убивал на бумаге.

Практическое занятие номер 24 я помнил наизусть, поскольку в школе меня заставили повторить его пять раз, ссылаясь на то, что я неполно изучил личность преступника и потому плохо подобрал ему естественную смерть.

Я злился, вновь и вновь вглядывался в фотографические изображения, вчитывался в экранную строку и пытался сообразить, чего хотят от меня преподаватели.

Сейчас мне предстояло провести практическое занятие номер 24 в шестой раз. Только теперь этот тип умрет не на бумаге…

Совершенно лысый мужик неопределенного возраста. Лицо гладкое, с небольшим количеством морщин, высокий выпуклый лоб, густые лохматые брови, сросшиеся на переносице, здоровенный горбатый нос – волосы из ноздрей торчат метелками. Большой рот, подковообразно изогнутый уголками вниз, квадратный подбородок, мощная шея. Вообще дядечка изрядно крепок: богатырские плечи, плоский живот (на снимке он изображен в майке и трико), сильные кривоватые ноги. И не по-человечьи застывшие глаза.

Обычно на качественном снимке прослеживается движение взгляда, создавая ощущение жизни, именно потому мы легко различаем, фото это ныне здравствующего или посмертная фотография. Так вот, у этого дяди глаза НЕЖИВЫЕ. Может, это операторский трюк, не знаю.

Это не все. Руки, плечи, майка и лицо мужика забрызганы кровью. В правой руке он держит тонкий длинный нож, тоже окровавленный.

Первое впечатление во многом определяет дальнейшее отношение. Утверждают, что первое впечатление самое верное – сознание, не загруженное информацией о субъекте, воспринимает этого субъекта в чистом виде и мгновенно лепит тот пьедестал, на котором будет возведен весь объем информации, полученной после…

Второй снимок проясняет ситуацию: мужик, оказывается, зарезал свинью – теперь он согнулся и разделывает тушу, поддерживаемую двумя парнями. На втором снимке клиент вооружен небольшим топориком. Он отсекает ляжку от свиной туши – куски мяса и брызги крови на белой клеенчатой скатерти. Интересно, где они берут таких операторов?

Я наблюдал в подзорную трубу за усадьбой клиента, которая прекрасно просматривалась сверху, и восстанавливал в памяти исходные данные занятия номер 24.

Трубу, аккуратно упакованную в футляр, я обнаружил на кухне под мойкой, открыв дверь шкафа. Тут же мысленно связал этот оптический прибор с обнаруженной в бане геодезической треногой, на которую поначалу обратил внимание только потому, что прикидывал, не использовать ли ее в качестве топлива.