Вот с такими соображениями я, как уже сообщал раньше, забрался в обделанную будку и набрал номер своего патрона.
Трубку сняла его очередная пассия – Наташка. Я толком не знаю, какова степень серьезности их отношений, однако могу с уверенностью сказать, что она ему не просто забава, как было до того. Слишком долго она сумела продержаться в этом доме, где дамы ее категории, как правило, проводили не более нескольких ночей – с перерывом в неделю, а иногда и больше.
Услышав меня, она сразу же поинтересовалась, где я нахожусь и почему так долго не был. Прибавив металла в голосе, я потребовал Дона. Не люблю, когда женщины ее типа пытаются диктовать свои условия. С того конца провода не доносилось ни звука: должно быть, она сразу надулась. Я живо представил себе, как это выглядит, и внутренне обрадовался. Иногда испытываю злорадство, грешен.
Через пару минут на том конце провода возник Дон.
– Что-то не так?
Он был краток, как всегда в таких случаях.
Я выдержал паузу и сказал как можно солиднее:
– Надо поговорить. Приезжай к скверу Героев революции. Желательно побыстрее. Только будь один, лады?
Видимо, Дона мое предложение несколько озадачило, если только его вообще что-то может озадачить. Он многозначительно хмыкнул и спросил:
– Так что случилось? Объясни толком…
Я не дал договорить, жестко отрезал:
– Я все сказал. Приедешь – поговорим. Только приезжай один.
И повесил трубку.
Постояв некоторое время возле будки, я соображал, не перегнул ли в разговоре с Доном. Уж больно кратко все получилось – как будто оборвал. Ну да ладно! Победителей не судят.
Отойдя от будки, я направился вверх по улице, которая через три квартала завершалась тупиком, названным по прихотливой воле какого-то бывшего функционера сквером Героев революции.
Уверен на все сто, что эти самые герои совсем не обрадовались бы в своем семнадцатом, когда бы узнали, какое место им посвятили благодарные потомки. А в незабвенные времена правления главного товарища, которого многие еще хорошо помнят, этого функционера наверняка пустили бы в расход, усмотрев в наименовании пустыря насмешку над героями, идеологическую диверсию и предательство.
Так вот, я направлялся к этому самому месту, не забывая периодически останавливаться у витрин попадавшихся на пути комков и обозревать отражавшуюся в этих витринах улицу – опять же на предмет обнаружения гипотетического хвоста.
Сквозь стекла на меня лениво смотрели пустые глаза с холеных торгашеских харь. Да, именно харь, так как лицом назвать то, что я видел в каждом киоске, можно было с большой натяжкой. Разве что когда сам ты пьян, сыт и тебе все до… Ну, вы понимаете, конечно.
Так вот, они на меня смотрели, даже не на меня, а через меня, с некоторой долей презрения и брезгливости. На потенциального покупателя так не смотрят, потому что покупатель, как правило, подходит (или заходит, если это павильон) и спрашивает то, что ему нужно. Солидный покупатель, состоятельный.
Я пока таковым не являлся, несмотря на то, что Дон платил мне сумму, достаточную для того, чтобы кормить четыре капитанские семьи. Сами знаете: чем больше имеешь, тем больше хочется. Аппетит приходит во время еды. В общем, чем дальше в лес, тем своя рубашка ближе к телу.
Еще полгода назад я купил себе довольно приличный прикид, с удовольствием констатировав, что далее в воображаемом списке приобретений – хороший двухкассетник, потом видеодвойка, потом…
Короче, через очень короткий промежуток времени денег стало не хватать. Потому что я очень быстро приучился лопать ежедневно по три-четыре килограмма свежих фруктов и еще пару килограммов переводил на соки. Еженедельно посещал заведения ресторанного типа, а потом, кроме всего прочего, вдруг залюбил коньяки. И не какие-нибудь, а те, что трудно достать и которые стоят очень дорого.
Я еще залюбил копченые окорока, маринованные грибочки, балычок, красную икорку, затем…
Ну ладно, я вас понял. Не стоит дальше. И так все ясно. Однако я вот что никак не могу понять: как это раньше на мою нищенскую получку мне удавалось содержать семью из трех человек? Заметьте, содержать, а не просто кормить. Не знаете? И я не знаю.
В очередной раз наткнувшись на презрительный взгляд, я вдруг представил себе, что, когда Дон отвалит мне значительную сумму (даже не знаю, сколько, но уверен, что много), тогда я так же вот, как и сейчас, остановлюсь у витрины какого-нибудь комка, долго буду рассматривать выставленные товары, потом спокойно, без суеты зайду и попрошу жвачку. Не пачку, а одну пластинку – да-да, мне всего лишь одну пластинку – чего-нибудь типа «Стиморол». Ха!..
А когда это мурло своими толстыми пальцами вытащит из пачки одну пластинку и небрежно бросит ее на прилавок, я не спеша сниму обертку, засуну жвачку в рот, пожую и вдруг попрошу показать, допустим, вон то дамское платье сплошь из люрекса, зеленое с серебром… Это?.. Да-да, за пять тысяч баксов. Оно должно понравиться моей даме.
Чего засуетился? Смотри со стремянки не упади, когда доставать будешь. У вас страховку не платят.
Будто не замечая выпялившихся на меня продавцов, отсчитаю эти самые пять тысяч, брошу их на прилавок, возьму пакет и уйду. И плевать, что на эти бабки можно целый год кормить двух здоровых мужиков или трех женщин пенсионного возраста – тех, что сидят с трясущейся рукой в том самом сквере Героев революции. Плевать! Я свои трачу. А всех нищих и больных не накормишь.
Вечером я завалюсь в «Интурист», предварительно заказав столик. Устрою себе шикарный ужин, буду сидеть и ждать, когда подойдет одна из продезинформированных метром, отпадно прикинутых путан – из тех, что первоклассно обслуживают черножопых только потому, что у них в наличии «зеленые». Да. И презрительно смотрят на наших парней, потому что – совки. А как иначе? Презрительно и высокомерно.
Я, естественно, очарую ее и введу в заблуждение своим приличным английским, покормлю чем Бог послал, а затем приведу к себе в номер, который сниму заранее, заплатив кому следует, и она пойдет как миленькая, поскольку будет знать, что я – америкэн бой и плачу «зелеными», и еще потому, что я буду спикать на международном языке, знание которого не выдули ветры Закавказья и не выбили металлические прутья обкуренных бакинских, ереванских и других парней, ибо этот язык старательно вкладывали в меня в спецшколе для шишкарских детей лучшие преподаватели.
Так вот, я приведу ее в шикарный номер, отправлю в ванную, а затем притащу оттуда мокрую и в мыле и буду иметь с таким остервенением, что у нее мозги повылетают и позвоночник высыплется в остатки ажурных трусиков, которые я заставлю ее надеть, когда извлеку из ванны, а потом разорву в клочья одним резким движением.
Я буду таскать ее по всему номеру, валять по полу, перекину через кресло, поставлю на подоконник… В общем, ей вскоре покажется, что это и не секс вовсе, а своеобразные работы. Я полагаю, что никто из черножопых так и не делает. Они образованны и искушенны в вопросах любви. Во всяком случае, так их представляют в прочитанных мной книгах.
И вот, когда она совсем измотается и обессиленно завалится посреди роскошного номера на залитом зарубежными напитками и последствиями жарких соитий бархатном ковролине, я приму контрастный душ – мне потребуется для этого не более пяти минут, – потом оденусь по форме четыре и громко скомандую ей: «Подъем!!!»
Возможно, к тому времени она слегка закемарит и неправильно прореагирует на команду. По моему представлению, эти холеные сексуры не приучены к подобным вывертам. Тогда я повторю команду несколько раз, смешно коверкая ее, с английским акцентом. Она уставится на меня, грациозно отрывая от залитого чем-то ковролина прекрасную, недоступную простым рублевладельцам плоть, а я заставлю ее быстро принять душ: «Би куик, би куик, май дарлинг!» – и одеться, пояснив, что мы опять премся в кабак – жрать и глушить дринки за ее и без того железобетонное здоровье.
Но когда она приведет себя в порядок, наштукатурится и влезет в свою потрясную униформу, не забыв натянуть извлеченные из сумочки (предусмотрительно запасенные) шелковые трусики, я, улыбнувшись обаятельно, ласковым жестом приобниму за талию, нежно поцелую под ушко и приглашу ее следовать к двери, а потом, лишь только она возьмется за дверную ручку, томно улыбаясь в предвкушении дармовой хавалки и дринева высшего класса, я, продолжая все так же шикарно улыбаться, вдруг хлопну себя ладонью по лбу с последующим плавным разводом рук в разные стороны под углом 45 градусов.
